Закон Дарвина - Олег Ростислав

В сотне метров от ворот лежали восемь человек – Ольгерд в их числе. Пологий длинный холм образовывал там двойной изгиб, поросший голым уже, но густым кустарником, надежно маскировавшим группу. У троих были снайперки: две «СВД» и «мосинка», с которой Верещаев тренировался в любую свободную минуту все последнее время. У троих других были «РПГ-6», заряженные выстрелами «МШВ». И – пара с «ПКМ».

Лежали уже довольно долго, успели соскучиться и сейчас ждали первого выстрела.

Верещаев аккуратно пересел «по-егерски» и плотно устроил винтовку в руках. Приложился. Четырехкратный прицел сразу сделал близким лицо пулеметчика в «Хаммере» – типичное лицо горского хоря, злобного и жестокого в ощущении своей силы и своего превосходства.

Верещаев усмехнулся, плавно повел оружие от губ ко лбу и одновременно нажал спуск…

…Двенадцатиграммовая пуля, летевшая со скоростью восемьсот метров в секунду, попала точно между бровей джигита как раз в тот момент, когда он сожалеюще думал о том, что в монастыре нет девок, а мальчика турки не дадут, трясутся над ними. Попав – передала в заполненный нехитрой скотской мыслью мозг три с половиной тысячи джоулей энергии и с приятным чувством исполненного долга вышла в основании черепа, пролетела еще полсотни метров и мирно упала в грязь.

Голова пулеметчика брызнула алым и серым, и он сполз в люк – остались торчать в осеннее небо дергающиеся руки со скрюченными пальцами. Впрочем, это никого особо не заинтересовало, так как в тот же миг были убиты двое других пулеметчиков, а через две секунды взорвались и все три джипа…

…Вторую пулю Верещаев посадил в пах успевшему обернуться турецкому офицеру – посадил с наслаждением и даже понаблюдал секунду, как гордый осман крутится около монастырских ворот, то сжимаясь в комок, то резко распрямляясь, а через ладони свищут неудержимые красные струйки. Третья – рука быстро и плавно перебрасывала затвор – угодила в кадык вскинувшему в броске к обочине автомат «евсюку», пробила позвоночник и уложила кавказца на месте.

А больше стрелять было не в кого. Лишь из кабины одного «ЗИЛа» медленно выпал и потек кровью – по волосам и упавшим рукам – водила.

Четырнадцать оккупантов были убиты и три машины сожжены за четыре секунды. Было потрачено три «МШВ» и четырнадцать патронов 7,62х54. «ПКМ» работать не пришлось, а у Верещаева был самый плохой «счет» – из-за турка, на которого он отвлекся.

Но, если честно, его это не интересовало.

Из монастырских окон видели, как возле кустарника, только что брызгавшего свирепым огнем, возник среднего роста человек в не очень чистом камуфляже, мешковатом, перетянутом ремнями, с непокрытой головой. Под левым погоном торчал берет, до подбородка поднималась толстая высокая горловина теплого свитера. Положив на плечо стволом старую винтовку, человек неспешно пошел к монастырю. Большая коричневая пистолетная кобура – как в фильмах про Гражданскую войну – покачивалась у него возле правого колена. Лавируя между трупами и машинами, горящими и целыми, человек подошел к воротам, постучал в них ногой в высоком, заляпанном грязью ботинке на шнурках и ремнях. Левая рука у него была в черной кожаной перчатке, правая перчатка торчала из-за борта камуфляжа.

– Открывайте, святые отцы, – негромко, но ясно сказал он, щуря карие глаза в сеточке морщин по углам. Немолодой уже, совершенно обычный человек.

Ворота открылись…

…Отец Исидор, игумен монастыря, с достоинством указал гостю на накрытый стол. Верещаев не стал чиниться, сел, пододвинул тарелку с картошкой и зеленью, сказал:

– Людей надо накормить тоже. И детям соберите в дорогу.

– Да, дети… – игумен постоял, глядя на икону в углу. – Я распоряжусь, чтобы ваших людей накормили, конечно. Мы вам очень благодарны! Но дети… Куда вы их забираете? Зачем? Двести человек…

– Есть и куда, есть и зачем. – Ольгерд уже ел. – Спасибо, что приняли их, но, как видите, ваши стены – не защита.

– От опасностей мирских – возможно, да, – задумчиво возразил отец Исидор. – Но страшней опасности духовные. И более надежной защиты от них, чем стены монастыря, не найти.

Верещаев хрустнул соленым огурцом.

– Вы предлагаете оставить детей у вас до следующего визита гостей, который состоится ближе к вечеру? – уточнил он. Налил себе левой рукой кипятку в чашку с заваркой.

– Куда вы их хотите забрать? – вопросом ответил священник, слегка повысив голос. Верещаев посмотрел на него, как волк на говорящего кролика, – недоуменно и даже с робостью. Потом усмехнулся:

– Воевать, батюшка. За нашу победу, как в одном кино сказано. Чтобы их больше не таскали за химок сперва в концлагерь, потом в монастырь, потом из монастыря… А то так мы можем и не успеть. Уже много куда не успели.

– Вы знаете, – мягко и более спокойно сказал священник, – я не признаю этой позиции – добро должно быть с кулаками. Добро должно быть с добротой. С добротой, понимаете?

– А вы знаете, я тоже не признаю этой позиции – насчет кулаков, – согласился Верещаев. Отец Исидор посмотрел удивленно – кажется, он ожидал возражений. – Добро должно быть не с кулаками… – Верещаев выдержал паузу, – …добро должно быть с пулеметом. И должно уметь им пользоваться. Вот тогда не будет таких, как те, кого мы сегодня положили под стенами вашего монастыря и кому наплевать на вашу доброту, отче, кому она смешна и безопасна, а значит – полезна! – В голосе Верещаева прорвалось на миг раздражение, но он явственно скрутил его и прочел, торжественно, как молитву:

А смысл Истории, в конечном —В добротном действии одном:Спокойно вышибать коленомДобру не сдавшихся добром…

Спасибо за чай, за картошку с огурчиками, батюшка. А детей мы у вас забираем. Вы не можете ни защитить их, ни научить ничему, кроме абстрактной жижицы. И не грозите мне карой Бога и угрызениями совести, – почти скучным голосом опередил Верещаев гневно выпрямившегося священника. – Что до совести, я раздавил ее сапогом уже давно – за беспомощную назойливость. О Боге – мои боги старше и мудрей вашего. Если попробуете препятствовать – пристрелю вас прямо тут и накрою сверху иконой, чтобы было не скучно. Итак?

В тишине, наступившей за этим вопросом, раздался тугой щелчок. Это Ольгерд большим пальцем отбросил крышку кобуры «маузера».

– Пойдем быстро, – Верещаев прошелся перед строем, словно бы наугад ткнул в грудь мальчишки, другого… – Ты, ты, ты… ты, ты… – он отсчитал двадцать человек. – Назначаетесь командирами десятков, в которых стоите, – направо от вас. Ваша задача – следить, чтобы никто не отстал, чтобы никто не жрал на марше продуктов, чтобы на привалах все осматривали ноги и не вздумали орать и жечь костры. Замечу что-то подобное – спрос будет с вас. Ясно все?