Швея из Парижа - Наташа Лестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У знакомой двери Эстелла замерла и приложила ладонь к деревянной обшивке. Дверь распахнулась, и она отпрянула. Консьерж месье Монпелье, неприятный скользкий тип, осклабился и буркнул:
– Bonsoir[61].
Эстелла заметила, что он не исхудал и не выглядел голодным. Кто-то вдоволь подкармливал его и снабжал выпивкой.
Коллаборационист. В голове всплыло обвинение, брошенное Ютт в адрес таких же упитанных парижан, которых они видели сегодня. Эстелла вздрогнула. Однако какое ей дело до месье Монпелье?
– Ищешь свою мать? – спросил он участливо. Такого за ним раньше не замечалось!
Эстелла кивнула.
– Наверху, – ухмыльнулся он, показывая в сторону лестницы. – Тебе нужно подняться наверх.
– Я знаю дорогу, – отрезала Эстелла.
Она взбежала на верхний этаж, толкнула дверь и включила свет. Электричество не горело. Она ощупью прокралась в комнату, которую когда-то делила с мамой. Постель пуста.
– Мама? – тихонько окликнула Эстелла. Ответа не последовало.
Эстелла нахмурилась и прошла на кухню. Еды почти никакой. Стол покрывает пыль – тонким, но заметным слоем. На дне чашки высохший цикорий. Эстелла вернулась в комнату и легла на кровать. Прислушалась и ощутила пустоту – запах мамы отсутствовал. Доносились только звуки города под пятой немцев: незнакомые, безрадостные, напуганные.
Спустя некоторое время кто-то приоткрыл дверь. Эстелла замерла.
– Эстелла! – послышался голос Лены.
И следом, более громкий, голос Алекса:
– Эстелла!
Вновь щелкнул бесполезный выключатель. Лена с Алексом прошли в квартиру.
– Оставайся здесь, – велел Алекс Лене.
Спустя секунду он уже стоял в дверном проеме.
– Мама помогала тебе? – тупо спросила Эстелла.
– Я велел ей прекратить. – Голос Алекса звучал неестественно. – Но она ясно дала понять, что будет заниматься этим в любом случае, сама, без поддержки Британии, что намного опаснее. И я разрешил. Прости меня.
Все извиняются! А что толку от извинений? Хотя Эстелла помнила, насколько упряма была Жанна, когда отклоняла попытки месье Омона простить ей долг и когда буквально выпихнула дочь в Нью-Йорк. А еще мама с пятнадцати лет растила дочь одна. Если мама настаивает, даже Алекс бессилен.
Лена вошла в комнату следом за Алексом. Она бросилась вместе с Алексом на ее поиски, потому что не хотела оставаться в стороне. Хотела помочь. Лена так же упряма, как сестра. И как их мама.
Эстелла вложила руку в ладонь сестры.
– Жанна опасалась, что за ней следят, – сказал Алекс, – и возможно, перебралась в более безопасное место. Я сделаю все, чтобы ее найти.
– Что будет, если немцы ее схватят? – спросила Эстелла.
– Могут отправить в лагерь…
И это более вероятно, чем убьют.
– Что лучше? – прошептала она. – Лагерь или смерть?
Алекс поклялся не говорить правду. Однако нарушил обещание:
– Смерть.
– Если ты узнаешь, что ее взяли, я буду молиться о…
– Нужно уходить. – Алекс подцепил пальцем светомаскировочные шторы и выглянул на улицу. Затем выругался такими словами, каких Эстелла от него никогда не слышала. Увиденное его явно ужаснуло.
– Быстро вниз, – приказал он. – На третий этаж. Можем успеть, пока они поднимаются.
Эстелла хотела поспешить, однако руки и ноги словно окаменели, лишив ее возможности двигаться. Спотыкаясь, она двинулась вниз. Кажется, понятно, почему Алекс велел спуститься на третий этаж, а не на улицу. Одна из квартир третьего этажа имела комнату, расположенную над пассажем Сен-Поль. Через нее можно выбраться.
– Сюда, – скомандовал Алекс, заталкивая Эстеллу и Лену в квартиру.
И здесь присутствовали все признаки брошенного жилья: немолодые супруги, занимавшие квартиру раньше, вероятнее всего, сбежали в неоккупированную зону или ради экономии перебрались к друзьям, чтобы объединить скудные запасы.
Однако Алекс не повел их через пассаж, а открыл окно, выходящее на него.
– Давайте сюда. Пригнитесь, обопритесь руками о подоконник и прыгайте. Здесь невысоко, не разобьемся. – Он протянул руку Лене.
– Пусть Эстелла первая.
Эстеллу бесцеремонно вытолкнули в окно. Она вцепилась в карниз и повисла над землей. Но, не успев рухнуть вниз, услышала топот бегущих ног. Вышибли дверь. Раздался звук выстрела, Лена вскрикнула. От ужаса ладони Эстеллы взмокли; она едва не соскользнула. Затем выброс адреналина придал ей сил, и она приподняла голову, чтобы видеть, что происходит в комнате.
Лена лежала на полу. Алекс заслонял ее собой. Консьерж стоял в дверном проеме и скалил зубы. Алекс выбил пистолет из руки человека в немецкой форме, а затем яростно полоснул того ножом по животу. Консьерж бросился бежать.
Черт! Эстелла вспомнила, как он уговаривал ее подняться в квартиру. А ведь Алекс предупреждал: мама опасалась, что за ней следят. А консьерж всегда ненавидел Эстеллу с Жанной. И пузо он, скорее всего, отрастил с немецких подачек, за то что поставлял информацию о всех подозреваемых в противодействии нацистам.
– Лена! – попыталась она крикнуть, однако во рту пересохло от страха. Руки дрожали, Эстелла была не в силах больше удерживать голову над подоконником. Последнее, что она увидела – как Алекс приподнимает бесчувственную и истекающую кровью Лену.
– Прыгай! – зашипел он и полез через окно, одной рукой цепляясь за раму, а другой обхватив Лену.
Эстелла ощутила под ногами землю. Удар вывел ее из транса.
Спустя мгновение рядом с глухим стуком приземлился Алекс.
– Черт, черт, черт! – Он ощупал шею Лены и склонился над ней, прислушиваясь к дыханию.
Эстелла застыла как вкопанная, не в состоянии ни шевелиться, ни говорить. А если консьерж сейчас звонит по телефону, вызывает других нацистов с оружием?
Алекс поднял глаза и покачал головой.
– Нет, – попыталась сказать Эстелла, однако лишь беззвучно пошевелила губами.
Алекс закрыл Лене глаза:
– Я не оставлю ее тут.
И он не оставил. Он тащился по пассажу Сен-Поль с телом Лены; ее руки и ноги безжизненно болтались. Без Лены они передвигались бы намного быстрее, однако Эстелла понимала, что Алекс не бросает сестру ради нее. Она вела их в глубь пассажа – потайной вход в церковь Сен-Поль-Сен-Луи находился в самом конце – и молилась, чтобы об этом не знали те, кто может их преследовать. Пусть думают, что в конце пассажа тупик, и ищут беглецов на улице.
Вот наконец и церковь! Впервые в жизни в святом месте Эстелла не обратила взор к великолепному алтарю Девы Марии с младенцем, к колоннам из красновато-коричневого с белыми прожилками мрамора, к изваяниям и позолоченным канделябрам. Она даже не взглянула на надпись: Regina Sine Labe Concepta – «Царица Небесная без греха зачатая» – и не продолжила: «Моли Бога за нас». Разве кто-то молился за них? За Париж? За маму? За Лену?
Ей хотелось накричать на Марию, как всегда безмятежно баюкавшую на руках младенца. Много ли осталось в мире людей, все еще верящих в мощь величественного купола, трехъярусного трансепта, большого органа, картин Делакруа, купелей для святой воды, подаренных церкви Виктором Гюго? Разве что те, кто до сих пор тщетно уповает
