Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки - Сергей Донатович Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Козырев потом рассказывал:
— Я уже был тогда грамотным физиком. Поэтому, когда сформулировали обвинение, я рассмеялся. Зато, когда объявляли приговор, мне было не до смеха.
По ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный, как вакса, дрался с белокурым поляком.
Диктор пояснил:
— Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах.
Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни. В ней была такая фраза (речь шла о горничной):
«...Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружевного ФАРТУКА...»
Псевдонимы: Михаил Юрьевич Вермутов, Шолохов-Алейхем.
В Тбилиси проходила конференция на тему — «Оптимизм советской литературы». Было множество выступающих. В том числе — Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:
— Вопрос предыдущему оратору.
— Пожалуйста.
— Я относительно Байрона. Он был молодой?
— Что? — удивился Наровчатов. — Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?
— Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый?
— Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?
— Да так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?
— Кто? Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.
— И последний вопрос. Он был талантливый?
— Байрон? Джордж Байрон? Байрон — величайший поэт Англии! Я не понимаю, в чем дело?!
— Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. И он был — пессимист! А ты — старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты — оптимист!
В Ленинграде есть комиссия по работе с молодыми авторами. Вызвали на заседание этой комиссии моего приятеля и спрашивают:
— Как вам помочь? Что нужно сделать? Что нужно сделать в первую очередь?
Приятель ответил, грассируя:
— В пегвую очегедь? Отгезать мосты, захватить телефон и почтамт!..
Члены комиссии вздрогнули и переглянулись.
Марамзин говорил:
— Если дать рукописи Брежневу, он скажет:
«Мне-то нравится. А вот что подумают наверху?!.»
У меня был родственник — Аптекман. И вот он тяжело заболел. Его увозила в больницу «скорая помощь». Он сказал врачу:
— Доктор, вы фронтовик?
— Да, я фронтовик.
— Могу я о чем-то спросить вас как фронтовик фронтовика?
— Конечно.
— Долго ли я пролежу в больнице?
Врач ответил:
— При благоприятном стечении обстоятельств — месяц.
— А при неблагоприятном, — спросил Аптекман, — как я догадываюсь, значительно меньше?
У директора «Леннаучфильма» Киселева был излюбленный собирательный образ. А именно — Дунька Распердяева. Если директор был недоволен кем-то из сотрудников «Леннаучфильма», он говорил:
— Ты ведешь себя, как Дунька Распердяева...
Или:
— Монтаж плохой. Дунька Распердяева и та смонтировала бы лучше...
Или:
— На кого рассчитан этот фильм? На Дуньку Распердяеву?!
И так далее.
Как-то раз на «Леннаучфильм» приехала Фурцева. Шло собрание в актовом зале. Киселев произносил речь. В этой речи были нотки самокритики. В частности, директор сказал:
— У нас еще много пустых, бессодержательных картин. Например, «Человек ниоткуда». Можно подумать, что его снимала Дунька...
И тут директор запнулся. В президиуме сидит министр культуры Фурцева. Кроме всего прочего — дама. А тут вдруг — Дунька Распердяева. Звучит не очень-то прилично.
Киселев решил смягчить формулировку.
— Можно подумать, что его снимала Дунька... Раздолбаева, — закончил он.
И тут долетел из рядов чей-то бесхитростный возглас:
— А что, товарищ Киселев, никак Дунька Распердяева замуж вышла?!
Случилось это в Пушкинских Горах. Шел я мимо почтового отделения. Слышу женский голос — барышня разговаривает по междугородному телефону:
— Клара! Ты меня слышишь?! Ехать не советую! Тут абсолютно нет мужиков! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув!
Указ:
«За успехи в деле многократного награждения товарища Брежнева орденом Ленина наградить орден Ленина — орденом Ленина!»
Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!
Часть вторая. Соло на IBM (Нью-Йорк. 1979–1990)
Бегаю по инстанциям. Собираю документы. На каком-то этапе попадается мне абсолютно бестолковая старуха. Кого-то временно замещает. Об эмиграции слышит впервые. Брезгливый испуг на лице.
Я ей что-то объясняю, втолковываю. Ссылаюсь на правила ОВИРа.
ОВИР, мол, требует. ОВИР настаивает. ОВИР считает целесообразным...
Наконец получаю требуемую бумагу. Выхожу на лестницу. Перечитываю. Все по форме. Традиционный канцелярский финал:
«Справка дана (Ф. И. О.), выезжающему...»
И неожиданная концовка:
«...на постоянное место жительства — в ОВИР».
Самолет приближался к Нью-Йорку. Из репродукторов донеслось:
«Идем на посадку. Застегните ремни!»
Пассажир обратился к жене:
— Идем на посадку.
Шестилетняя девочка обернулась к матери:
— Мама! Они все идут на посадку! А мы?
Был у меня в Одессе знакомый поэт и спортсмен Леня Мак.
И вот он решил бежать за границу. Переплыть Черное море и сдаться турецкому командованию.
Мак очень серьезно готовился к побегу. Купил презервативы. Наполнил их шоколадом. Взял грелку с питьевой водой.
И вот приходит он на берег моря. Снимает футболку и джинсы. Плывет. Удаляется от берега. Милю проплыл, вторую...
Потом он мне рассказывал:
— Я вдруг подумал: джинсы жалко! Я ведь за них сто шестьдесят рублей уплатил. Хоть бы подарил кому-нибудь... Плыву и все об этом думаю. Наконец повернул обратно. А через год уехал по израильскому вызову.
Загадка Фолкнера. Смесь красноречия и недоговоренности.
Цинизм предполагает общее наличие идеалов. Преступление — общее наличие законов. Богохульство — общее наличие веры. И так далее.
А что предполагает убожество? Ничего.
Он изъяснялся в стиле «форчен-кукис»:
«Главное в жизни — труд! Берегите свое здоровье!» И так далее.
Истины на розовых бумажках. Да еще и запеченные в тесте.
Хасидская колония. Черно-белый фильм в мире цветного кинематографа.
В советских фильмах, я заметил, очень много лишнего шума. Радио орет, транспорт грохочет, дети плачут, собаки лают, воробьи чирикают. Не слышно, что там произносят герои. Довольно странное предрасположение к шуму.
Что-то подобное я ощущал в ресторанах на Брайтоне. Где больше шума, там и собирается народ. Может, в шуме легче быть никем?
Чем дольше я занимаюсь литературой, тем яснее ощущаю ее физиологическую подоплеку. Чтобы родить (младенца или книгу), надо прежде всего зачать. Еще раньше — сойтись, влюбиться.
Что такое вдохновение?
Я думаю, оно гораздо ближе к
