Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Бармен видел его впервые, однако обслужил без лишних слов, наметанным взглядом определив перспективного клиента.

Кибби хлопнул стопку виски — и чуть не блеванул. Жгучая горечь пронзила его от макушки до пят. Он торопливо хлебнул пива, радуясь его относительной мягкости. Вторая стопка пошла значительно легче, а третья вообще скользнула, как божественный нектар,— и вскоре Кибби уже куда-то плавно летел. В голове у него шумело, рука стиснула кружку изо всех сил, аж пальцы побелели. Болезненные ощущения не ушли, но здорово притупились. Алкоголь работал как защитный экран. В груди медленно закипало незнакомое чувство — Кибби прислушался и с некоторым удивлением понял, что это чистейшая злоба. До сих пор он ничего подобного не испытывал, ибо по природе был человеком уравновешенным и старался гасить отрицательные эмоции. Но теперь все было иначе: он ощущал сладостную, веселую, агрессивную свободу ярости.

Кэролайн… Встречается с… этим.

Его сестра встречалась со Скиннером. Этот чудовищный факт не укладывался в голове. До сих пор главной заботой, главной мозолью его изможденного ума была таинственная болезнь, однако сейчас он бессильно скрипел зубами перед лицом нового ужаса. Что же за чудовище этот Скиннер?

Скиннер… всех заворожил. Наложил проклятие…

И тут Кибби почувствовал, что случайно вскрыл нарыв, и жуткая, невозможная правда безжалостной бритвой распорола недужную душевную муть, осветив единственно возможную причину его несчастий.

Это проделки Скиннера!

Это Скиннер на меня порчу навел!

Мысль была простой и, хотя рационального в ней было мало, обладала несомненным привкусом правды. Кибби вертел ее так и этак: все сходилось.

СКИННЕР…

Он понял, что с самого начала интуитивно подозревал Дэнни Скиннера, чувствовал его темную связь с загадочным недугом. Эти странные взгляды, многозначительные ухмылочки, пристальное жестокое внимание, с которым Скиннер его изучал, словно лабораторную крысу… Какое-то время он, помнится, думал, что Скиннер пытается его отравить, и даже отвергал еду и напитки, если тот успел вокруг них покрутиться. Теория оказалась слишком абсурдной, да и защитные меры ни к чему не привели, однако Кибби продолжал подсознательно верить, что Скиннер каким-то образом виноват в болезни. И вот теперь…

Это он, точно!

Всех околдовал, злыдень! Кэролайн с ним встречается, мать ему в рот смотрит влюбленными глазами, только и твердит целый день: ах, Скиннер, ах, лапочка! В среду на обед его пригласила!.. Проклятый упырь уже, считай, член семьи!

Кибби на миг притормозил бег горячечной мысли, чтобы заказать подкрепление.

— Повторить!— скомандовал он бармену сиплым от ярости голосом.

Тот удивленно поднял брови и потянулся к бутылкам. Одурманенный разум Кибби не замечал ничего вокруг, кроме льющегося в рюмку виски. В его висках молотом ухал алкоголь, перед глазами крутились картины физической расправы над Скиннером.

Рвать, драть ему рожу… Ногами пинать… В кровь, в лохмотья… Изувечить суку…

Ба-бах! Локомотив фантазии с разлету наскочил на гранитную скалу, и Кибби буквально почувствовал, как осколки разбитой души, вращаясь, разлетаются по комнате. Скиннера уже били однажды! Отметелили до полусмерти, даже в газетах заметка была.

Измудохали на футболе… и ни одной царапинки!

В соседних домах некоторые окна еще светились грязно-желтыми пятнышками, как редкие зубы в кромешной пасти хмурого города. Сквозь туман в глазах Скиннер приглядывался к танцу серых теней, среди которых протекала его жизнь. Тени двигались в такт стучащему в черепе мучительному метроному. Дрожащие пальцы нашарили пепельницу на полу у кровати. Раскрошив несколько сплющенных окурков, он добыл табаку и свернул тощую самокрутку. Долгие часы уже пережитой и еще, быть может, предстоящей ежеутренней темноты складывались перед ним в унылый туннель, убегающий в бесконечность.

Пьянство, думал он, жадно затягиваясь. Единственный способ убежать от всепожирающих сумерек. Утреннее похмелье удерживает в постели, понуждает опоздать на работу, таким образом избавляя от прогулки в сырой предрассветной темноте. Полуденная жажда гонит в бар, заставляет улизнуть из офиса засветло, бережет ранимую трезвую душу от яда ранних сумерек.

А на что еще уповать в этой богом проклятой дождливой дыре, как не на пьянство? Скиннер выпустил дым, ухмыльнулся ватно-безвольному удару старого никотина. Дрянная погода низводит нас до состояния печальных алкашей, скрюченных и скулящих под сырым одеялом вечных сумерек. Где же выход, где убежище? Как называется то единственное в мире место, где не умолкает добрый смех и гостеприимный гвалт, где под прокуренными сводами, в пивном чаду, распускаются соблазнительные цветы бесстыжих девичьих улыбок, где вызывающая усмешка наглеца-соперника будоражит кровь и разгоняет сонную оторопь? Имя этому месту — питейный дом.

Дэнни Скиннер давненько уже не бывал в таком месте в качестве клиента. Но нынче утром он проснулся в обнимку с давно забытым букетом: усталость, тремор, тоска, тошнота, головная боль… Тело было пропитано тяжелой отравой. Может, он заболел? Вздор, на то у него и громоотвод по имени Брайан Кибби.

Скиннер откинул одеяло, и на волю вышел застоялый дух пьяного пота… Перед глазами кратко полыхнул образ Кибби, словно кадр из голливудского боевика, когда полицейская фотовспышка выхватывает из мрака порочный лик преступника. У Скиннера мороз пробежал по коже.

Да ну, чепуха… не может быть…

Неужели сучок Кибби наконец… скапутился? Отбросил коньки? Лежит мертвый, как это утро за окном? Неужели его тучное тело и растрепанная душа не выдержали износа?

Чушь, успокойся… Джойс или Кэролайн давно бы позвонили…

Скиннер вмял окурок в пепельницу — и с такой силой всосал воздух спекшимся ртом, что заныли легкие, и в желудке поднялась дурная волна. В ушах забухала кровь, по всему телу откупорились поры, покрыв его липкой пленкой испарины. Ослепительная догадка проползла по сознанию пылающей строкой.

Кибби. Чертов говнюк! Сопротивляется, дает мне отпор!

Да, сомнений не было: Скиннер страдал от жестокого похмелья. Выходит, заклятие симметрично?! Засучив рукав, Скиннер пощупал каменный бицепс — и припомнил, как его тело начало наливаться силой, когда Кибби затеял посещать спортзал. Он тогда лишь посмеялся, не придал значения, принял рост мышечной массы за возрастные изменения. Но теперь все стало на свои места: упорно поднимая гантели, Кибби тренировал Скиннера!

Проклятый червь вчера нажрался, а похмелье мучает меня!

Лишь такое объяснение, каким бы диким оно ни казалось, полностью укладывалось в логику ситуации. Скиннер даже удивился, что возможность подобного поворота событий до сих пор не пришла ему на ум. Он почувствовал невольное уважение к противнику: надо же, столько продержался! Другой бы на его месте давно запил от такой жизни.

Торопливо одевшись, Скиннер выбежал на улицу, зашел в ближайшее интернет-кафе и принялся строчить е-мейлы, периодически пытаясь по остроте симптомов оценить, сколько Кибби вчера принял на грудь.

Письмо Дороти забуксовало с первых же строк. Скиннер снова почувствовал себя в хорошо знакомой проспиртованной шкуре, как в памятные дни на работе, когда с похмелья все валится из рук, и ум впустую суетится, не в силах справиться даже с пустяковыми задачами, и бумага злобно режет пальцы, и обжигающий кофе расплескивается, портя свежераспечатанный отчет, и хочется лишь одного — дотерпеть до звонка…

Оплаченное время истекло. Скиннер не стал его продлевать. Из мельтешащих обрывков сложилась единственно правильная мысль.

Ну что, сука, войны хочешь? Так ты ее получишь!

Воодушевившись, Скиннер покинул интернет-кафе и решительно зашагал по Северному мосту к изобилующей питейными заведениями улице Роял-Майл. Когда он вышел из первого бара, небо по цвету уже не отличалось от преобладающих в этой части города средневековых каменных построек.

К концу ночи, основательно нагрузившись, он стоял посреди улицы и смотрел на луну, рассеченную церковным флюгером. Небеса мерцали холодным белесым светом. За оскалом готических крыш шевелились толстые туши черных туч, словно ночная нечисть. Скиннер шагал по пустынной Роял-Майл от замка к замку; холодный сизый булыжник гулко звенел под каблуками рабочих ботинок, морозный пар драконьими клубами вырывался изо рта. Иногда он останавливался, слушая слабый пульс засыпающего города. Его радовали любые проявления жизни: клейко целующаяся парочка, блюющий брат-алкаш, волчьи тени подростков, высматривающих жертву.

Смакуя пьяную одурь, Скиннер думал о поджидающей дома непочатой бутылке «Джонни Уокера», и его улыбка расползалась шире улицы. Здесь, на знакомой территории, где ему был известен каждый кустик, воевать было сущим удовольствием.