Дневник провинциальной дамы - Э. М. Делафилд

Мы уже «совсем уходим», но тут нас догоняет портье и говорит, что если кто-то из нас миссис Прингл, то ее просят к телефону, и Памела опять убегает. Спустя десять минут возвращается и просит прощения, мол, она дала этот номер одному очень хорошему другу, который хотел позвонить ей в обед, а на Слоун-стрит не всегда дозвонишься, и нет, ей-то скрывать нечего, но люди могут всякое подумать, а Памела ужасно боится, что кто-нибудь все превратно истолкует. Я говорю, что да, немудрено, потом думаю, что это прозвучало грубовато, но все же не жалею о сказанном.

Приезжаем на незнакомую улочку в Сохо, отпускаем такси (Памела настаивает, что платит она, и отваливает водителю огромную сумму) и поднимаемся по невероятно грязной лестнице на третий этаж, где ужасно воняет газом. Памела спрашивает: как по-моему, правильно ли мы поступаем? Я бодро, но неискренне отвечаю, что да. В квартире нас встречает анемичный кудрявый юноша. Он исчезает за зеленой бархатной ширмой, вскоре снова появляется и объявляет, что мадам Инес готова нас принять, но только по одной. Памела вынуждает меня идти первой. Я бросаю на нее многозначительный взгляд, выражающий отнюдь не восхищение, и иду за ширму.

За этим следует интервью с неприятного вида сивиллой. Она неотрывно глядит в большой стеклянный шар и говорит, что я познала горе (интересно, кто не познал?) и что я жена и мать. Сказано одно сразу после другого, разумеется, ненамеренно. Далее идет длинный вдохновенный монолог, в котором практическую пользу имеют разве что следующие утверждения: (а) совсем скоро меня ждет неприятность (если это очередная смена кухарки, то да); (б) мой ребенок в будущем прославится (почти уверена, что речь о Вики); (в) через три года я сорвусь с якоря, устремлюсь к новым берегам и перейду все допустимые границы.

Ничто из этого не кажется мне правдоподобным. Благодарю ясновидящую и уступаю место Памеле. За этим следует длительное ожидание, во время которого Памела по меньшей мере трижды вскрикивает за ширмой. Наконец появляется, крайне взволнованная, швыряет фунтовые купюры направо и налево и говорит, что надо скорее отсюда убираться. Сбегаем, будто совершили преступление, и, не успев отдышаться, запрыгиваем в первое попавшееся такси.

Памела рыдает у меня на плече и говорит, что мадам Инес сказала, мол, она – реинкарнация Елены Троянской и в ее жизни никогда не будет покоя. (Последнее я и сама могла бы сказать ей бесплатно.) Еще мадам Инес напророчила, что вскоре к Памеле придет Любовь и полностью изменит ее жизнь. Внутренне ужасаюсь, но предлагаю выпить чаю.

За чаем Памела признается, что ей не понравилось то, как мадам Инес говорила о ее прошлом. Неудивительно.

Расстаемся на Слоун-стрит, и я иду домой собирать вещи.

7 ноября. Даути-стрит осталась позади, желто-белых чехлов хватает, чтобы накрыть всю квартиру, и Роберт встречает меня на станции. Он явно рад меня видеть, но говорит мало и лишь в гостиной после ужина неожиданно замечает, что Скучал По Мне. Приятно удивлена и хотела бы узнать, в чем это выражалось, но Роберт молчит, и мы возвращаемся к своим занятиям: радио и «Таймс».

13 апреля. Прошло необъяснимо много времени с тех пор, как я в последний раз уделяла внимание своему дневнику. Однако эти пять месяцев не отмечены никакими особенными событиями, кроме запоздалых ответных визитов в период с января по март (днем и в хорошую погоду, чтобы хозяев наверняка не было дома) и неудачной попытки научиться готовить за двенадцать уроков по переписке.

Финансовое положение определенно непростое, и его усугубляют очень некстати пришедшие Налоговые Квитанции, но Роберт указывает на то, что оплатить их нужно до 28 мая, так что я необоснованно испытываю облегчение. Вопрос: Почему? В качестве ответа уже не впервые напрашивается аналогия с мистером Микобером[320].

15 апреля. Фелисити Фэрмид пишет, что, если можно, она бы хотела приехать к нам на несколько дней, и ничего, если она позже сообщит каким поездом? Число либо 18-е, либо 19-е, но если неудобно, то 27-е, только в этом случае ей придется ехать Южной железной дорогой[321], а не Западной[322]. Пишу ответ на пяти страницах, что это было бы чудесно, только не 27-го, потому что в этот день Роберт едет на автомобиле в Кредитон. Что касается железной дороги, то как ей удобнее, хотя нам проще Южной.

Чувствую, что это лишь начало длительной переписки, полной запутанных договоренностей. Опасение подкрепляет телеграмма, полученная от Фелисити днем: «Не бери расчет вчерашнее письмо могу приехать двадцать первого если удобно напишу вечером».

Ничего не говорю Роберту, но, к сожалению, именно он принимает по телефону новую телеграмму от Фелисити: «Сожалею планы изменились напишу».

Роберт никак это не комментирует, но в семь часов отбывает на собрание Британского легиона[323] и возвращается только в полночь. Мы с Касабьянкой ужинаем tête-à-tête и разговариваем о собаководстве, романах Э. Ф. Бенсона[324] и англиканской церкви, в отношении которой Касабьянка настроен оптимистично. Как только мы уходим в гостиную слушать радио, появляется Робин в пижаме и говорит, что отчетливо слышал за окном грабителя. Даю Робину апельсин, избегая при этом взгляда (неодобрительного) Касабьянки. Недолго посидев у огня, Робин уходит, и больше про грабителя ничего не слышно. Каким-то удивительным образом гостиная до самых дальних уголков пропитывается запахом апельсина.

19 апреля. Фелисити еще не приехала, и наша оживленная переписка продолжается. Уже давно не говорю Роберту, какой поезд нужно встретить.

Получаю приятное письмо от известной писательницы, с которой лично не знакома. Она пишет, что у Нас Много Общих Друзей, и приглашает отобедать у нее на следующей неделе и взять с собой, кого захочу. Польщена, принимаю приглашение от своего имени и от имени Фелисити. (NB. Написать Фелисити открытку о том, какая честь ей выпала. Возможно, это поможет ей определиться с планами.) Остальная корреспонденция: Вторичный Счет к Оплате от «Фриппи и Коулмена» с очень кратким словесным сопровождением; гораздо более пространное послание, автор которого опасается, что я забыла о предстоящей Благотворительной Ярмарке (о которой я прекрасно помню, уже пожертвовав две шляпки, три пояса для чулок, разваливающуюся каминную решетку и скамеечку для ног с бабочкой), и в качестве напоминания прилагает напечатанный на машинке анонс; и просьба дать рекомендацию предпредпоследней кухарке.

Погода очень холодная и дождливая. Дети и Касабьянка ежедневно препираются насчет желательности Прогулки. В конце концов найден компромисс: Робин и Вики на велосипедах едут в горку и обратно, а Касабьянка в плаще с капюшоном, надвинутым по самые брови, шагает за ними в мрачном одиночестве. Расстроенно наблюдаю из