Звездный скиталец - Николай Гацунаев

- Шейх просто глуп. Его злоба - от невежества.

Эльсинора смотрела на Аваза с нескрываемой жалостью.

- Может быть, ты и прав, Аваз. - Симмонс похлопал себя по карманам, но сигарет не было. Он сплюнул за окно и отер губы платком. - Что ты намерен делать, мой мальчик? Теперь, когда ты все знаешь?

Прежде чем ответить, юноша долго смотрел в окно. Быстро темнело. Проплывали изуродованные стрижкой тутовые деревца вдоль дороги. Где-то далеко-далеко сверкнул огонек.

- Там... Под деревом на кладбище... Был я? - спросил Аваз не оборачиваясь. "Он даже не сомневается в подлинности того, что видел!" - удивленно подумал Симмонс.

- Да, Аваз. Это был ты.

- Сначала я решил, что это отец... Только потом... Скажите, - Аваз обернулся и пристально вгляделся в Симмонса, потом в Эльсинору. - Я так и умру там, на кладбище?

- Нет, мой мальчик, - Симмонс покачал головой. Он и в самом деле испытывал к этому юнцу что-то похожее на родительские чувства. - Больного, разбитого параличом, тебя принесут домой. Ты проживешь еще несколько лет и умрешь в нищете и одиночестве. Подумай, Аваз. Еще не поздно. Ты еще можешь все изменить.

Юноша сидел сгорбившись, глядя на свои колени. Когда он снова заговорил, голос его был еле слышен.

- Я... - Он медленно повел глазами куда-то в сторону окна. - Тот, умирающий... Отрекусь от своих стихов, да?..

Симмонсу страшно хотелось сказать "да", но он вздохнул и отогнал искушение:

- Нет, Аваз. Ты до конца останешься верен себе. До самого последнего вздоха.

Аваз Отар-оглы некоторое время продолжал сидеть молча, осмысливая услышанное. Потом выпрямился. Медленно набрал полную грудь воздуха. В полусумраке кареты огнем полыхнули его глаза. И было в них что-то безумное, что-то сатанинское, как у того старика на кладбище Иморат-бобо.

- Значит, все правильно! - Голос юноши снова обрел силу и звонкость. - Значит, ничего не надо менять!!

Копыта коней гулко застучали под сводами ворот Хазараси-дарбаза. Мелькнул фонарь в руках стражника.

- Вы великий палмин, - Аваз наклонился к Симмонсу, отыскал в темноте его руку. Крепко пожал. - Спасибо вам за то, что вы не скрыли от меня правду. Теперь у меня чет больше колебаний. Я знаю, как мне жить дальше. Прощайте!

Он распахнул дверцу, соскочил на ходу.

- Прощайте, ханум, - донеслось из темноты. - Вы самая красивая женщина из тех, кого мне довелось видеть. Будьте счастливы! Будьте счастливы оба!

В доме Соура Юсупа несмотря на поздний час продолжалось гуляние, но супруги, сославшись на усталость, уединились в отведенной для них комнате.

На следующий день хозяин долго не решался потревожить сон гостей, а когда, уже ближе к полудню, постучался в дверь, она оказалась незапертой и в комнате никого не было.

Соур Юсуп забил тревогу, перевернул вверх дном весь. дом, опросил всех домочадцев и в панике помчался в Ново-Ургенч сообщить Дюммелю об исчезновении Симмонсов. По дороге он с ужасом думал о том, какая кара ожидает его за то, что он не уберег хозяев, и приготовился к самому худшему.

Не доезжая до Кармана фаэтон, на котором он ехал, поравнялся с крытой арбой, направлявшейся в Ново-Ургенч под охраной десятка казаков из приданного хану для охраны казачьего полка. Арбакеш был Соуру Юсупу знаком и из разговора с ним Соур узнал, что тог послан к Симмонсу за каким-то очень важным грузом. Доверенный "Дюммель и К°" отчетливо представил себе, какой поднимется переполох, когда арбакеш с казаками явится к Симмонсу, окончательно пал духом и, отдав себя на волю провидения, пристроился к арбе и до самого Ново-Ургенча шепотом молился аллаху, хотя в душе не очень-то надеялся на его помощь.

Каково же было его удивление, когда первый, кого он увидел, подъезжая к дому Симмонсов, был его хозяин, разгуливающий возле фонтана в полотняном костюме и соломенной шляпе-канотье. Не веря своим глазам, Соур Юсуп выскочил из фаэтона, подбежал к хозяину и склонился в поклоне. Тот поздоровался с ним за руку. Рука была как рука, вполне материальная, холеная, с ухоженными ногтями и пахла дорогим одеколоном. Соур Юсуп даже к лицу ее прижал от избытка чувств, мысленно возблагодарил всевышнего и дал обет построить в благодарность возле своего дома минарет, каких в Хиве еще не бывало.

Но не зря говорят, что дорога в преисподнюю вымощена благими намерениями; со временем религиозный экстаз поостыл, и скуповатый Соур Юсуп, правда, построил минарет, но высотою всего каких-нибудь четыре метра, и несколько лет спустя вымахавший рядом карагач скрыл минарет-заморыш от досужих глаз под своей могучей кроной.

Джума проснулся от дикой головной боли. Ломило поясницу, ныли руки и ноги, голова буквально раскалывалась на части. Не открывая глаз, он мысленно восстановил все, что произошло за вчерашний день, и застонал сквозь стиснутые зубы.

Вспомнился разговор с Симмонсом и Эльсинорой, их обещания сделать его беком. Какой там бек! Он провел ладонями по лицу и глубоко вздохнул. Сегодня будут хоронить Гюль, а он здесь. Надо ехать в Ханки. Даже если его там убьют нукеры, все равно надо ехать. Проводит ее на кладбище, а там будь что будет.

Он открыл глаза и поднялся с курпачи. В окно ярко светило солнце. Джума потянулся, разминая затекшие члены, и замер: рядом с его изголовьем на кошме были аккуратно сложены вощеный полосатый халат, батистовая рубаха, суконные брюки, алый поясной платок и мохнатая каракулевая папаха. Поверх одежды лежала кривая сабля на перевязи. Возле двери тускло отсвечивали голенища новеньких яловых сапог.

"Что это? - пронеслось в его голове. - Откуда? Зачем? Неужели то, о чем они говорила ему вчера, - правда? Ведь это одежда бека. И сабля..."

Он зажмурился и снова открыл глаза. Все осталось, как есть, и одежда, и сапоги, и сабля в. поблескивающих начищенной медью ножнах. Значит, правда? Значит он, Джума, действительно станет ханкинским беком?! Ну, держись, Нураддин!

Голова мгновенно прошла. Джума торопливо сполоснул лицо и переоделся. Он застегивал перевязь, когда в дверь без стука вошел Симмонс.

- Готов? Молодец! Поторапливайся, там тебя уже ждут.

- Кто... ждет?.. - выдохнул Джума.

- Как кто? Нукеры, чиновник из ханской канцелярии. Поезжай принимать дела, бек. Желаю успеха!

И тут Джума сплоховал. Ему бы держаться с достоинством, чинно поблагодарить, а он повалился на колени, схватил руку хозяина, зарыдал глухо, словно залаял.

- Встань, - резко приказал Симмонс и отобрал руку. - Тоже мне, бек! Будь мужчиной, черт бы тебя побрал!

- Буду! - Джума скрипнул зубами, вскочил на ноги. - Клянусь, буду!

- Ну вот и прекрасно! - Симмонс пристально вгляделся в раскрасневшееся лицо бывшего фаэтонщика. Поджал губы. - А теперь пойдем, я тебя твоей свите представлю.