Английский фантастический роман - Кит Робертс

Кэрол встала и натянула белые шелковые перчатки.

— Не поможет, Энди. Мне пора. Спасибо за угощение.

VI

В первых числах ноября началась вьюга, а следом, когда еще не успел растаять снег, скопившийся в канавах и в садах, — разразилась еще одна, куда более свирепая и ледяная. Потом снег валил уже без сопровождения ураганного ветра, зато почти не переставая. К концу месяца столбик термометра опустился ниже нуля и застыл. Переполненные поезда и автобусы еле ползли в Лондон и обратно по обледеневшим рельсам и дорогам. Запасы угля быстро таяли, в прессе и по телевидению людей вовсю призывали экономить топливо. В первую неделю декабря метели почти прекратились, и среди туч стало иногда проглядывать водянистое солнце; однако за день успевал подтаять только верхний слой снега, который тут же застывал с наступлением сумерек. Вскоре снегопады возобновились.

Пережив первый шок и привыкнув к неудобствам, люди примирились с новыми условиями существования. Со временем транспорт стал ходить получше; рано поутру в город въезжали грузовики, разбрасывавшие по асфальту мелкий песок, на железных дорогах постоянно трудились бригады, очищавшие рельсы, переезды и путевые знаки от наледи. На лондонской бирже резко поднялась стоимость акций нефтяных компаний, перегруженные танкеры везли на север все имеющиеся в мире излишки нефти. В обеденный перерыв чиновники катались на коньках на льду Серпантина и других водоемов в королевских парках; смотрители, сперва пытавшиеся их усовестить, вынуждены были смириться. По мере приближения Нового Года песенка «Белое Рождество», сперва настойчиво звучавшая на всех волнах, была предана забвению. В голове списка «Поп-парад» прочно утвердился перевод немецкой баллады, родившейся в темные дни второй мировой войны:

«Все наши беды уносятся прочь,Мы замерзаем, но знаем:Пусть в декабре воцаряется ночь —Солнце согреет нас в мае.»От этой тоскливой мелодии некуда было укрыться.

Кэрол предстояло взять к себе мальчиков на Рождество, а Эндрю — на Новый Год. До самого утра в сочельник он все еще питал надежду, что Кэрол пригласит и его — хотя бы на праздничный обед, однако так ничего и не дождался. Зато во второй половине дня случилось неожиданное: в телестудию позвонила Мадлен.

— Если у вас есть свои планы, так и скажите, Энди, иначе — как насчет того, чтобы навестить завтра меня?

— Вы будете одна?

— Собственно, да.

— Очень мило с вашей стороны, Мадлен. Я тоже думаю, что нам стоит согреть друг друга рождественскими пожеланиями. Только не вздумайте утруждать себя стряпней. Лучше куда-нибудь сходим. Может, в «Дорчестер»? Я слыхал, что там подают весьма приличный рождественский ужин.

— Нет, мы отлично пообедаем дома. Птица уже покрылась корочкой. Часиков в двенадцать?

— Договорились.

Немного поколебавшись, она добавила:

— Если передумаете или найдете более интересный вариант — просто позвоните.

— Не передумаю. До завтра.

Эндрю захватил с собой две бутылки шампанского. Дверь, как всегда, открылась просто от толчка плечом. Войдя, он услышал с кухни голос Мадлен:

— Кто там?

Она хлопотала над столом, облачившись в передник. Бледное лицо раскраснелось от жара.

— Простите, кажется, я заявился слишком рано. Просто подумал, что бутылкам надо охладиться.

Мадлен улыбнулась.

— Вот и чудесно. Поставьте их в холодильник и пойдите выпейте чего-нибудь. Мне потребуется еще полчаса.

— Лучше я принесу выпивку сюда, чтобы вам не было скучно.

— Тогда у меня найдется, чем вас занять, — пригрозила она.

— И все же рискну.

Вернувшись в кухню, он спросил:

— Вы знали вчера, что я не приглашен в Далидж?

Мадлен приняла протянутый ей бокал и слегка нахмурилась.

— Я разговаривала с Дэвидом. Он сказал, что Кэрол собирается побыть одна с детьми, а сам он может зайти ко мне, если здесь не окажется вас.

Эндрю поставил свой бокал.

— Вы вполне могли отменить нашу встречу. Я бы не обиделся.

— Это было еще до того, как я позвонила вам. Я сразу сказала ему, что собираюсь вас пригласить. — Она улыбнулась. — Разве не странно? Оказывается, я могу теперь его обманывать. Раньше у меня это никогда не получалось.

Мадлен вернулась к своим хлопотам.

— Это разумно, по-вашему? — спросил Эндрю.

— Что я сказала ему неправду?

— Что отказались его принять. Дэвид, как-никак, сделал шаг навстречу.

— Первый признак слабости. Думаете, он попытался бы затащить меня в постель? Я почти уверена в этом. Дэвид вполне мог бы не уйти отсюда. Кэрол приняла бы вас назад, и все бы вернулось на круги своя. — Она покачала головой. — У меня не осталось никаких иллюзий на свой и его счет. Просто он не любит одиночества на Рождество. Пикантно было бы соблазнить меня после развода. Но и тогда ничего бы не изменилось. Он все равно вернулся бы к Кэрол.

— Если бы она приняла его. Вы могли бы рассказать…

— Энди, дорогой, вы все еще не понимаете? Он сам бы ей все рассказал. Кажется, вы до сих пор в них не разобрались.

— Должно быть, — согласился он упавшим голосом.

— Если у меня и остался хоть малейший шанс вернуть Дэвида, то вовсе не через постель. Сейчас он испытывает хотя бы какие-то сомнения. Это не столь важно, но все-таки… — Мадлен ласково улыбнулась. — Кроме того, у меня есть вы. Это уже немало.

— Почему вы обманули его? Разве не правильнее было бы просто отказать Дэвиду, сообщив, что место занято мною?

— Ложь — всегда признак слабости, — тихонько сказала она.

— Кстати, он предложил, чтобы я дала вам от ворот поворот.

— Этого следовало ожидать. А вы не согласились.

— У меня хватило на это сил, И я рада.

Стоя позади Мадлен, Эндрю ласково прикоснулся к ее руке.

— Я тоже рад.

Покончив с трапезой, они убрали тарелки в моечную машину и, перейдя пить кофе в гостиную, сели на длинный диван. В пол-треть-его на улице уже смеркалось. В окнах были видны белые контуры домов напротив, на них все ложился и ложился снег, извергаемый серыми небесами.

Поставив чашку, Эндрю поцеловал Мадлен. Им приходилось обмениваться невинными поцелуями и раньше. В этот раз все началось как будто так же, только теперь одиночество показалось обоим особо невыносимым, а мир вокруг словно излучал покой и печаль.

— Нет, — сказала Мадлен, — нет, дорогой…

Ее голос прозвучал вяло, как-то жалобно. На ней было серое шерстяное платье с пуговицами спереди. Ее рука на мгновение задержала его руку, но потом упала.

— Прошу тебя, Энди…

Грудь была белоснежной, как улица за окном. Он прижался к ней губами. Мадлен лежала неподвижно; через некоторое время она коснулась его головы. Эндрю боялся, что Мадлен оттолкнет его, но она только сильнее прижала его к груди. Он почувствовал, как под губами трепещет ее сердце. Это был момент сладостного покоя, которому противопоказана спешка и нетерпение. Им было хорошо и удобно в объятиях друг друга; они не сразу обратили внимание на деликатное позвякивание телефона.

Прошло полминуты, а телефон все не умолкал. Мадлен напряглась и сказала:

— Лучше я подойду, милый.

— Пусть звонит.

Она высвободилась и встала с дивана, застегивая платье.

— Я ненадолго, — шепнула она.

Он прикоснулся к ее шее.

— Не застегивай хотя бы верхнюю пуговицу. Обещаешь?

Она улыбнулась и кивнула головой.

— Хорошо.

Эндрю прислушался к удаляющимся шагам и к голосу, раздававшемуся в холле так тихо, что он не смог различить ни единого слова. Потом шаги зазвучали снова. Мадлен вернулась в гостиную, но уже не приближалась к нему, а предпочла местечко у дальнего края стола.

— Это Дэвид, — сообщила она. — Спрашивал, здесь ли ты.

— Чего он хочет?

— Спросил, можно ли ему прийти и попить с нами кофе.

Ее пальцы машинально скользнули к вороту платья и застегнули верхнюю пуговицу.

— Черт! — выругался Эндрю. — Черт бы его побрал! Зачем ты согласилась?

— Прости, — взмолилась она и развела руками. — Что же мне еще оставалось?

— Когда он явится?

— Уже через несколько минут. Он звонил со станции «Саут-Кен». Прошу тебя, Энди, будь умницей. Я не позволю ему остаться здесь надолго.

— Конечно. Но с определенной точки зрения теперь уже не имеет значения, как долго он останется — четверть часа или весь день.

— Мы вели себя глупо, — сказала Мадлен. — Оба.

— Просто тебе так удобнее.

— Разве? — выдохнула она. — Разве?

Она крепко обняла Эндрю, но в этом объятии чувствовалась не страсть, а отчаяние. Мадлен не отпускала его до того самого мига, когда открылась входная дверь и в холле раздался голос Дэвида. Она поспешно пригладила волосы; ее лицо стало еще бледнее обычного.