Последний реанорец. Том I и Том II (СИ) - Павлов Вел

— Хех! Заинтриговал, — хмыкнул радушно старик. — Но чую, один старый хрыч тоже кое-что рассмотрит, и если всё так, как ты говоришь, покажет свои загребущие ручонки.

Оба мужчины непроизвольно и одновременно скосили свои взгляды на мило беседующего со своей внучкой Трубецкого.

— Господа, — вдруг раздался довольный и громкий голос Тулаева, но всем в ложе было ясно, кому именно был адресован данный оклик и все обернулись на трех глав родов. — Продолжим нашу игру? На кого ставить буду, думаю, вы догадываетесь. Считайте этого мальчишку моим фаворитом на этом аренарии.

Настроение и самочувствие было такое, что даже мертвецы вечного поля битвы не позавидуют. Как говорит одна маленькая гениальная малютка: «полный шлак». Даже излюбленная пасмурная летняя погода не доставляла никакого удовольствия. Но огорчал еще и тот момент, что почти часовая поездка рядом с Машей никак мне не помогла. Более того, чувствовать я стал себя еще хуже.

Жжение чуть ниже груди уже превратилось в настоящее неугасающее пламя. И не было никаких мыслей, как можно было его остановить, поэтому приходилось лишь терпеть и уповать на то, что это прекратится. Но когда полыхающий пожар хоть на мгновение утихал, жутко хотелось спать. Сформировалось прямо-таки настоящее противоречие в собственном организме. Поэтому в зону распределения я входил просто с прескверным и раздраженным настроем, а руки так и чесались кого-нибудь придушить и укокошить.

Жеребьёвка так вообще для меня прошла как в тумане, лишь смутно запомнил свой номер. Третий. Далее же не обращал внимания ни на раздражительные голоса, ни на возгласы зрителей, ни на остальных пятнадцать счастливчиков из категории не ограненных, ведь часть из них после вчерашнего шарахались от меня как от прокаженного. Но были и особенные взгляды. Враждебные? Им же хуже…

Вернувшись после жеребьёвки на своё излюбленное место, продолжил терпеть дальше и, прикрыв веки, попытался абстрагироваться от всего, погружаясь в реанорскую медитацию. Вдруг поможет. С эфиром помогало часто, но не всегда.

Впервые я заглушил все свои чувства Реанора, а после стихло всё. Громкий голос диктора, ликующе возгласы толпы, вспышки фотокамер, воинственные вопли воителей на арене, которые остервенело пытались добраться до мягкой плоти своего противника. Да и наблюдать за боями я перестал еще вчера, ведь ничего нового я для себя там не почерпну. А значит, если я ничему не научусь, какой смысл тратить своё время на это?

Даже пришлось углубиться внутрь самого себя и вновь обследовать искореженное вместилище и очаг, но там всё также царила полная разруха.

Как бы я ни старался, всю эту мимолётную исцеляющую тишину испепеляло своим трескучим и щелкающим звуком, то самое жжение в солнечном сплетении.

Но с каждым мгновением звук его менялся, превращаясь в нечто странное, будто огненно-болезненный и гнойный нарыв, готовый разорваться в любую секунду.

А затем борьбу против неизвестности прервал громкий голос распорядителя. Похоже, моё время пришло, ведь в медитативном состоянии оно движется гораздо быстрее:

— Лазарев и Никишин! Ко мне! Ваш черед!

Хм, надо же, по фамилии называют. Растем, однако.

— Правила вы оба знаете, — начал говорить уже знакомый администратор с едва заметными залысинами. — А теперь марш на арену! Покажите справный бой!

До арены было метров шестьдесят, но этот путь давался мне с превеликим трудом, да и каждый шаг, отдавался опаляющими искрами в груди.

— Неважно выглядишь, чернь! — бросил с явным презрением мой противник, поигрывая парой легких секир, когда мы уже оба были на канвасе, точнее он пружинисто запрыгнул, а я перевалил свою тушку абы как. — Говорят, ты позволил себе лишнего и теперь тебя требуется наказать.

Что? Чего этот уродливый выкормыш могильного шакала там бормочет?

Лишь через пару мгновений до меня дошло, о чем он там лопочет.

Хм… Неужели мне попался тот самый подставной боец? Значит, прикончу ублюдка…

— Поверь мне, недоумок ты тупоголовый, кто бы тебя сюда ни прислал, против меня ты не более чем червь… — с трудом выговаривая слова и с легким хрипом заключил я. — И в какой бы скверной форме я ни был, отрежу твою одутловатую голову и сделаю из неё подставку для чайника.

— Попробуй, мелкий сученыш! — прошипел насмешливо он, а по его пальцам и частично по секире заплясали слабые огненные искры.

От такой демонстрации чуть не расхохотался, забыв на мгновение про жжение в грудине. Передо мной решил хвастаться своей силой жалкий ведун.

А затем в уши ворвался воодушевленный голос диктора:

— Дамы и господа! Их сиятельства и благородия! Впервые в своей жизни я прошу вас обратить внимание на не ограненных! Ведь на арене наш кровожадный и беспощадный юнец, которого взрастило третье кольцо! Ииииии… В БОЙ!!!

— Слышишь его? — едко усмехнулся я, делая шаг вперед, преодолевая огонь в теле. — Слышишь их крики? — очередной шаг навстречу противнику.

— Слышу-слышу! — ощерился тот, вставая в оборонительную стойку и направляя на меня секиры.

— Так вот… — осклабился я, и сделал третий шаг. — Больше ты не услышишь ничего…

Плевать было на всё и вся! Это жжение, раздражение, злость на самого себя и своё бессилие застила глаза, а его речь была последней каплей и, не сдержавшись, я черпанул толику бесконтрольного эфира на «поток» и «лезвия».

Перед глазами до сих пор стоял его нелепый и испуганный взгляд, а за моей спиной на залитом кровью канвасе уже распласталось рассеченное до неузнаваемости и обезглавленное тело нерадивого воителя. Туша воителя за пару секунд превратилась в кусок изуродованного мяса. Ведь мои джады не режут, а кромсают.

Зал на миг погрузился в тишину, но затем просто взревел с нескончаемой и безумной силой, а диктор вновь взялся за старое:

— ПРЕСВЯТАЯ МАТЕРЬ БОЖЬЯ! Наш не ограненный вновь это сделал! Мгновенная смерть! Что за кровожадность, что за беспощадность! Ни тени сомнения!

А далее произошло то, чего боялся больше всего.

Успел лишь сделать всего пару шагов и даже пнуть в сторону голову этого подставного вояки, как жжение стало настолько мощным и острым, что я не выдержал и повалился на колени, прямо на краю арены. Руки вцепились в гладкий канвас, и непонятным мне образом стали погружаться прямо в него, словно тот был сделан из ваты.

— Сука!..Трепещи… Ракуима! Что за бред?! Что за позор…

А далее тот самый огненный и болезненный нарыв в грудине, который не давал мне покоя несколько дней, протяжно скрипнул, затрещал и дал первую трещину…

— А-ха-ха-ха!!! — протяжно засмеялся Тулаев, наблюдая за очередной мгновенной смертью. — Ай да парень! Что за талант! Опять победил! Правда ведь он хорош?! — спросил тот громко у всех, но больше обращался к кислым рожам Аскарханова, Ветвицкого и Грановского. — Нет, не талант! Талантище просто! — не унимался тот.

В то время как гвалт дворян превратился в радостные визги тех, кто поставил на не ограненного, с другой стороны происходил совсем иной разговор:

— Дедуль, как он тебе? — тихо поинтересовалась Трубецкая у деда, повернув к нему сразу голову, но уже в следующий миг не могла узнать старика, тот с ошеломленным и даже ошалелым видом не сводил пристального взгляда с покачивающегося парня.

А затем произошло нечто более странное, старик резко заозирался по сторонам и обнаружил в толпе рядом с жандармом точно такого озадаченного увиденным светлого князя.

— Потёмкин, старый пройдоха!!! — вдруг грубо и с неким остервенением рявкнул он, обращаясь к тому и выводя советника из слабого ступора. — Даже не думай сцапать пацана! Тебе ясно?! Твой род только загубит его невероятный талант!

— Дедуль, гляди! Это ведь оно! То самое! — вдруг запищала ни с того, ни с сего Алина, пальцем указывая на арену и от нетерпения подпрыгивая на месте, как маленькая девочка.

Лазарев, не дойдя до края арены, вдруг рухнул как подкошенный тополь, упершись руками в канвас, а по телу парня медленно стала распространяться искрящаяся ярко-алая дымка. Вначале она поглотила грудь, после плечи, а под конец поглотило всего не ограненного.