Аннапурна - Морис Эрцог

– Конечно, Эйгер… Но я уверен, что ты снова сможешь вернуться в горы… – И очень нерешительно он добавляет: – Не то, что раньше, конечно.

– Прежнее никогда не вернется. Видишь ли, Лионель, конечно, я не смогу ходить, как раньше, но если я вообще смогу лазить – это уже много. Горы для меня все – я провел среди них лучшие дни своей жизни… Пусть даже я не смогу делать эффектных, громких восхождений, но я хочу наслаждаться горами, хотя бы на самых обычных маршрутах.

– Ты вернешься, вот увидишь. Я тебя вполне понимаю…

– Но горы еще не все, жизнь состоит из множества других вещей – что со мной будет?

– Уверяю тебя, ты приспособишься… Молчание и затем:

– Сейчас тебе лучше прилечь.

Он укладывает меня с такой нежной заботой, что ему удается совершить чудо: я утешаюсь и успокаиваюсь. Последний взгляд, чтобы убедиться, что мне хорошо. Террай медленно уходит. Какого друга я нашел!

На следующее утро Удо снимает с меня повязку. Как чудесно снова видеть окружающее! Убеждаюсь, что погода прекрасная. Спрашиваю, какое число, – несколько прошедших дней тянулись как одна длинная ночь.

– Пятница, девятое июня, – говорит Ишак.

Ляшеналя готовят для спуска в базовый лагерь. Его понесут в каколе – неуклюжем, примитивном приспособлении, никогда не внушавшем мне доверия. Ляшеналь же, наоборот, ничего не имеет против такого способа транспортировки. Он привык к этому приспособлению, с помощью которого и сам неоднократно переносил пострадавших. Однако позднее его энтузиазм несколько уменьшится. Вскоре он со своими шерпами в сопровождении Кузи и Нуаеля трогается в путь. Его ноги свешиваются вниз, и он стонет от боли. В полдень шерпы вместе с Кузи возвращаются: спуск занял два часа. И Ребюффа и Ляшеналь благополучно перенесли путешествие.

Пока я отдыхаю, остальные упаковывают груз.

На другой день Удо перед выходом осматривает меня. Благоприятное впечатление подтверждается: инъекции ацетилхолина, причинявшие такую дикую боль, спасли мне по крайней мере часть обеих рук и ног. Аджиба, Саркэ, Путаркэ и Панди собираются по очереди нести меня в каколе.

Путь хорошо промаркирован, камней нет, и мы идем как по дорожке. Я прижат к носильщику. Меня страшно встряхивает на каждом шагу. Я боюсь свалиться и судорожно цепляюсь обеими руками за шею носильщика, стараясь, однако, не мешать ему. Я отчетливо воспринимаю каждый неуверенный шаг. Несколько раз и Аджиба и Панди поскальзываются, и я инстинктивно выбрасываю руку, забывая, что не могу ею пользоваться. В кулуарах я чувствую себя спокойнее, чем на крутых скальных плитах, где носильщик может упасть: каждую секунду боюсь задеть о скалу руками или ногами.

– Саркэ! Осторожней!.. Осторожней! – сотни раз я повторяю этот крик, переходящий в мольбу.

На трудных местах шерпы действуют сообща: один смотрит, чтобы несущий правильно ставил ногу, второй поддерживает его, помогая сохранять равновесие. Преодолеваем множество препятствий. Теперь уже в базовом лагере разворачивается невиданная ранее деятельность.

Внезапно в палатку, куда меня только что положили, врывается Ишак, крича:

– Носильщики! Пришли носильщики!

В лесах лете

Туземцы, большинство которых мы узнаем, прибывают небольшими группами. Каким-то чудом они пришли в срок, назначенный им две недели назад.

Ишак не скрывает своей радости.

Он быстро налаживает связь – приближается время передачи метеосводки.

Бюллетень, передаваемый специально для нас, предупреждает о приближении муссона:

"Говорит Дели на волне 60,48 м. Передаем специальную сводку погоды для французской экспедиции в Непале. Муссон, распространившийся на всю восточную часть Гималаев, достигнет вашего района к 10 июня. Давление в Горакпуре 960 миллибаров. Повторяю: вы только что прослушали специальную сводку…"

Стало быть, бури, бушевавшие последние несколько дней, так усложнившие положение экспедиции, – не что иное, как предвестники этого гигантского возмущения, ежегодно в это время охватывающего Азию. Проливные дожди, заливающие всю Индию, в горах в течение нескольких часов превращаются в настоящий потоп. Завтра небеса разверзнутся, но теперь, уже выбравшись из гор, мы воспринимаем это известие довольно спокойно.

Носильщик протягивает в палатку клочок бумаги – это записка от Шаца, ушедшего вперед в поисках более удобного места для переправы через Миристи-Кхола, чем то, где мы переправлялись по дороге сюда. Шац пишет, что только за полдня воды прибавилось вдвое.

Необходимо как можно быстрее покинуть это ущелье, иначе можно легко оказаться в гигантской ловушке.

Хотя все молчат, мысленно каждый вспоминает о том, что случилось на Нанда-Деви.

На следующее утро, как и предполагалось, погода портится. Дождь льет беспрерывно. Шерпы в невероятной спешке снимают лагерь. Перед выходом мы даем им распоряжение раздать носильщикам все продовольствие, которое мы не можем взять с собой. Носильщики с радостью набрасываются на консервные банки, подбрасываемые в воздух Саркэ и Анг-Таркэ. Совершенно непредвиденный бакшиш! Удо же, напротив, начинает ощущать недостаток необходимых материалов. К тому же нам не везет: иглы теряются, шприцы ломаются. Удо продолжает сражаться с моими неуловимыми артериями.

Положение серьезное: осталось всего две ампулы ацетилхолина. Удо делает два укола Ляшеналю и мне – в руки и в правую ногу… Приходится прекратить. Это известие, столь встревожившее всех, оставляет меня равнодушным. Я лежу, как умирающий, в состоянии крайнего нервного возбуждения, сознавая только, что эти процедуры были для меня невероятным мучением.

В то время как из лагеря под руководством Анг-Таркэ отправляется последний груз, начинают спускать Ляшеналя. Пройдя несколько метров, носильщики пытаются испробовать вместо носилок сани, но безуспешно.

Удо посылает за каколе.

– Мы должны выбраться отсюда любой ценой, – говорит он решительно.

Перед тем как отправить Ляшеналя, Удо вводит ему морфий.

Для меня находят плетеную корзину. Подняв, шерпы засовывают мои ноги в спальный мешок, покрытый "слоновьей ногой".

Все промокло насквозь. Со всех окрестных стен доносится грохот лавин, смешивающийся с непрерывным гулом падающих камней, увлекаемых дождем. Босые ноги носильщиков вязнут в грязи. Кругом рушатся скалы. Именно так я и представлял себе отступление немногих уцелевших после катастрофы: беспорядочное, паническое бегство.

Группа, состоящая из Удо, Террая, Кузи, Ишака, Саркэ, двоих пострадавших и восьми носильщиков, движется мучительно медленно. Мы обеспокоены: дойдем ли к вечеру до намеченного места? Судя по тому, сколько времени мы здесь поднимались, это вполне возможно, даже легко, но, глядя, как носильщики сгибаются под тяжестью пострадавших и то и дело поскальзываются на морене, где каждый шаг – проблема, мы начинаем в этом сомневаться.