Год рождения 1921 - Карел Птачник

— Куда же вы собираетесь?

Олин опустил руки.

— Не все ли равно? Куда угодно, хотя бы в соседнюю комнату.

Капитан подумал с минуту, потом решился.

— Пойдемте со мной, — сказал он.

Олин поднял чемодан и последовал за ним. Капитан остановился около своей двери и открыл ее.

— Прошу.

Олин удивленно замигал.

— Сюда?

Кизер улыбнулся.

— Вам не нравится?

— Наоборот, — обрадовался Олин. — Благодарю за доверие.

3

Евреи из лагеря возили цемент через всю заводскую территорию — из главного склада к стройке подземного бомбоубежища. Двое заключенных катили по рельсам вагонетку, верхом нагруженную мешками, за ними шел конвойный эсэсовец с ружьем. Рельсы узкоколейки были проложены по насыпи, которая от склада слегка поднималась в гору до того места, где высились штабеля гофрированного железа. Оттуда полотно шло под уклон. Мимо чехов, красивших железные листы, вагонетка обычно тащилась очень медленно, заключенные с трудом катили ее, изо всех сил упираясь деревянными башмаками в шпалы. Под палящими лучами солнца их полуобнаженные тела блестели от пота, мышцы напрягались от отчаянных усилий.

— Вы только гляньте! — прошептал Кованда, осторожно наблюдая из-за штабеля за приближающейся вагонеткой. — Этот подлюга солдат идет себе, как на прогулке. И не подумает помочь беднягам. Да еще пихает их ружьем.

За вагонеткой шел молодой эсэсовец ефрейтор. Ружье он повесил через плечо, дулом вперед, руки сложил за спиной и временами, подергивая за приклад, тыкал дулом в обнаженную спину заключенного. Тот из последних сил толкал тяжелую вагонетку. Это был старый еврей с седой бородой, кожа на его изможденном теле, без мускулов, висела мелкими складками; он крепко стиснул губы, слезы стекали по его щекам на щетинистую бороду, по спине бежала извилистая струйка крови. Эсэсовец безмятежно курил сигарету, отшвыривая ногой камешки на дороге и для развлечения царапал мушкой своей винтовки окровавленную спину еврея.

Кованда уронил кисть и закрыл лицо измазанными краской руками.

— Ребята, — сказал он, — я не могу этого видеть! Я этому солдату разобью башку. Сил нет глядеть!

Вагонетка медленно приближалась, эсэсовец продолжал свою забаву. По спине заключенного струилась кровь, она стекала за пояс, капала на брюки. Вдруг еврей обернулся, кинулся к конвойному и ударил его кулаками в лицо, потом вцепился в воротник и почти оторвал его вместе с петлицами. Пораженный эсэсовец зашатался, отскочил на четыре шага, сорвал с плеча винтовку и прицелился. Первую пулю он выпустил заключенному в живот, вторую в шею, третью в грудь, четвертую — стреляя уже по лежачему — в голову.

Все это произошло за какие-нибудь пять секунд: эсэсовец хладнокровно щелкал затвором и стрелял. Второй заключенный упал на колени около вагонетки, судорожно прижавшись лицом к мешкам, и дрожал всем телом, тоже ожидая пули.

Конвойный спокойно закинул винтовку за плечо, выплюнул окурок сигареты и свистнул в пальцы. Через минуту из склада выбежала группа заключенных. Они прикрыли труп бумажными мешками из-под цемента, один из заключенных молча стал на место убитого, и вагонетка покатилась по рельсам, словно ничего не произошло. Остальные заключенные гуськом побежали обратно к складу, конвойный закурил новую сигарету и, сложив руки за спиной, зашагал по дорожке вдоль рельс, носком сапога отбрасывая камешки с дороги.

Старый Кованда быстро нагнулся и поднял с земли кирпич. Ребята и оглянуться не успели, как он исчез между штабелями. Уже бесцельно было окликать и увещевать его. Молодые чехи, затаив дыхание, глядели на приближающуюся вагонетку, ожидая, что произойдет.

Вагонетка тащилась по рельсам и уже миновала штабель, находившийся метрах в сорока от ребят. Конвойный лениво шел, сложив руки за спиной, наклонив голову и не глядя по сторонам. И в тот момент за его спиной вдруг появился Кованда. Он поднял над головой кирпич и нанес им сильный удар.

Конвойный упал на колени, раскинул руки и повалился ничком. Винтовка перелетела через его голову и звякнула о рельсы. Евреи у вагонетки обернулись, но Кованда уже скрылся за штабелем. Заключенные с минуту испуганно смотрели на лежащего эсэсовца, потом переглянулись, видимо, решая, что делать. Может быть, попытаться бежать? Бежать в этом мешковатом арестантском тряпье? И куда?

Ожесточенно жестикулируя, они устремились по насыпи к складу.

Кованда прибежал к ребятам, дрожащими руками схватил кисть и стал красить железный лист, лежавший на козлах. По рельсам уже бежали евреи и конвойные с ружьями. Солдаты подняли оглушенного эсэсовца и положили его на вагонетку, с которой заключенные поспешно сбросили мешки. Пятеро заключенных покатили вагонетку под уклон и скрылись за поворотом, остальных солдаты согнали в кучку, приставили к ним часового, а сами, с ружьями наперевес, кинулись к штабелям железа.

— Я ничего не мог с собой поделать… — прохрипел запыхавшийся Кованда. — Не сердитесь, ребята. Если бы я убил его, и то не было бы жалко.

— А ты убил?

Кованда покачал головой.

— Нет, — уверенно сказал он. — Наверняка нет. Я так осерчал, что даже не прицелился, как следует. Треснул его сбоку, по уху.

Солдаты подбежали и к ним. Один сквозь зубы спросил по-словацки, не пробегал ли здесь еврей, ударивший конвойного.

— Одного я видел, — серьезно ответил Кованда. — Вон он лежит там, под мешками от цемента.

Когда евреев погнали обратно на работу, чехи отложили кисти и уселись на траве.

— Не надо было этого делать, — отчитывал Пепик Кованду. — Бог весть, что теперь припишут евреям. Может, кто-нибудь даже поплатится жизнью. Необдуманно ты поступил, Кованда.

Кованда был удручен.

— Ну, не мог я удержаться… Не мог смотреть на это. Простите меня, ребята.

— Нечего тебя прощать, — сказал Мирек. — Я поступил бы так же, только не провел бы это дело так ловко, как ты. Когда я злой, то ничего не соображаю. Не побеги туда ты, побежал бы я. Кинулся бы на этого солдата и убил бы его. Или он меня.

Чехи сидели молча. Кругом тишина, в небе ни облачка, даже ветерок не пробегал по высокой траве. На полотне узкоколейки лежал застреленный еврей, лежал, раскинув руки, тихий, заброшенный.

Богоуш вылез на кучу железа и поглядел по сторонам.

— Уже пускают дым, давайте-ка собираться, ребята! Через минуту завыли сирены.

— Не полезем в карьер, — решил Мирек. — Солнышко так приятно греет, а бомбежки все равно не будет. Пошли в поле.

Все девять человек свернули на проселок и пошли гуськом по ухабистой и разъезженной дороге. По обе ее стороны стеной стояла почти созревшая рожь. Кованда на минутку остановился, сорвал ржаной колос, покатал его на ладонях, взял два зернышка в рот, а колос спрятал в карман.

— Скоро жатва, — тихо сказал он, словно обращаясь к самому себе. — Поспел новый хлеб. Как-то там у нас? Хорош ли урожай?

— Кому охота тесниться в штольне! — говорил Мирек Пепику. — Чего там хорошего! Мне, например, всегда кажется, что она вот-вот обвалится. Лучше заляжем во ржи. Самое верное дело!

— Ну и жара! — сетовал Фера, утирая пот со лба. — И ветерок не дохнет! Дымовая завеса будет мигом готова.

С четверть часа они шли по проселочной дороге, через поле. Завод уже исчез из виду, скрытый клубами дыма. По обе стороны высоко поднималась пышная желтеющая нива. На горизонте виднелся хвойный лесок.

— Дальше, пожалуй, можно не ходить, а? — сказал Кованда и бросил свою куртку под кривое и сухое придорожное дерево. — Тут, по крайности, есть, где укрыться.

И он развалился на куртке, блаженно пыхтя. Ребята легли рядом. Только Мирек и Руда в нерешительности остались стоять.

— Вы бы еще легли прямо сюда, в кучу, — пробурчал Мирек, кивнув на кучку коровьих лепешек. — Нашли тоже место!

— Главное — безопасность сверху, чтобы бомбы на нас не сыпались, — довольным тоном произнес Кованда и погладил высохший корень суковатого дерева. — Можете идти дальше, барчуки.

— Ну и пойдем, — отрезал Мирек и зашагал в поле. — Ты со мной, Руда?

Тот молча присоединился к Миреку, и они зашагали по обочине.

— Идите, идите, раззявы, — проворчал Кованда. — Разбивают компанию. Глядите, ребята, как они топчут жито. Что ни шаг, то каравай хлеба загублен.

Мирек и Руда медленно прошли по полю и легли во ржи, метрах в ста от дороги.

Солнце уже с трудом пробивалось сквозь дымовую завесу, нависшую над краем, как сплошная пелена белого тумана. Грохот моторов над головой то нарастал, то затихал, чьи-то самолеты целый час кружили над полем — они прилетали со стороны Лейпцига и улетали неведомо куда. Почти беспрерывно стреляли зенитки.

Кованда задремал под эти звуки.

— Сдается мне, что самолеты ищут завод, — беспокойно сказал Фера, когда канонада усилилась. — Дымовая завеса — хорошая вещь… для завода, конечно. А нам это дело может здорово выйти боком, если они сбросят бомбы не там, где надо. Больше я сюда не ходок. В убежище безопаснее.