Тойота-Креста - Михаил Тарковский

– Спасибо, брат. Это так важно, ты… не представляешь… Слушай, паренька щас вёз – у них автобус отменили… Саш, ну как это всё?… Как… вообще… дальше-то жить будем?

– Да так и будем… С Божьей помощью.

– А у вас в части батюшка есть?

– В самой части нет, но я солдат своих вожу каждую неделю. Обязательно. Это первое дело.

– Води, Саша. Спасибо тебе, брат! За всё спасибо.

– Да не за что. Вам доехать. Там шиномонтажка слева за заправкой сразу…

Женя выгреб бутылку приморского бальзама, консервов каких-то в пакете:

– На вот… Ну всё, давай. Спасибо!

Майор проворно ушагал. Женя усадил тяжёлое широкое колесо на шпильки, накрутил гайки, опустил домкрат и дотянул на колесе, уже крепко прижатом к дороге. Снял мокрые перчатки и убрал инструмент. Скинул спецовку, всю в коричневой грязи, долго тёр снегом штаны. Проехал с километр и завернул к шиномонтажке, где ему восстановили запаску. И, отъехав дальше, вдруг остановился и включил аварийку. Выбравшись из машины, он встал в снежную грязь на колени и помолился за всех тех, кого встретил в этот нескончаемый день.

Там, где горы режут ветрыНа витые лоскуты,Я глотаю километрыЗабытья и глухоты.И, над сопкой вскинув руки,Я кричу в просвет над ней:Что ж вы делаете, суки,С бедной Матушкой моей?!Ниоткуда голос тщетныйОтвечает сквозь дымок:А с душой своей бессмертнойЧто ты делаешь, сынок?

Глава 9

Катин голос

Мой неравный и несравненный

Прожигатель ночных свечей!

… …………………………………

Ближе к утру, зарёй окрашенному,

Придержу ночевую мглу,

Чтобы было тебе не страшно

Выгребать из меня золу.

1

На подъезде к Иркутску хриплыми волнами начало набрасывать голос молодой радиодикторши. Приблизившись и ошкурясь от шороха и хрипа, он зазвучал чисто и нежно. И с призывной женской силой прорезали душу слова о погоде «в нашем городе», словно певучие чары распространялись и на облачность, и на город, и на всю дорогую сердцу округу. И, прострелив по жилам, с дорожной смежной близостью вспомнился один смертельно-чудный голос, так пронзительно озвучивший его огромно-бездомную жизнь.

Однажды летом Жене довелось везти Данилыча с его братьями-писателями на шукшинские дни в Сростки. Сели очень солидно, каждый со своими книгами и авоськой, и начали с крепчайшего самогона прямо в Красноярске у заправки «Фортуна плюс» на Маерчака. План был заехать в Ачинск к Петровичу, хлебосольному свояку Данилыча. Творческие личности со сборами протянули и ехали впритык, прихватывая и ночь. Поэтому было решено, что в Ачинске Женя «чуток поспит», они «пока посидят» у гостеприимных Петровича и Лиды, живших на окраине в деревенском домишке.

Хозяева по своему обыкновению подошли к встрече основательно, и организованное по всем правилам застолье подхватило уже тщательно подготовленных пассажиров. Из закусок были: рубленная с чесноком сохачья колбаса, два вида невозможных груздей, отстающих сырыми пластами и переложенных чесноком и смородинным листом, среднекалиберные солёные огурчики потрясающей хрусткости и пряности, свежеразмороженная черемша со сметаной, жаренный в масле папоротник, кварцевой прозрачности копчёное сало с прожилочками, шаньги сметанные и с ливером, винегреты разнообразные, жареные харюзовые печенки, пирожки с румяными спинками, мазанными желтком, и тремя сортами начинок: с яйцом и луком, мясным фаршем и картошкой, и, конечно же, сальники с требухой… В общем, пока разливали самогоны на сабельнике, калине, золотом корне, маральих пантах и кедровых орехах из бурундучьих заначек, Женя невыразительно поел и пошёл спать. Ему отвели комнату за печкой и тонкой перегородкой, и он, мечтавший отдохнуть перед ночной дорогой, понял, что заснуть по-человечьи не удастся – за столом базланили так, что позвякивали запасные тарелки на столике. Уровень дал сам громогласный Петрович, всю жизнь проработавший на Севере дизелистом и начисто потерявший слух.

В одиннадцать вечера Женя выполз из горницы и загнал пассажиров в машину. Лида доснабдила компанию блинчиками, ландориками, ватрушками и прочим стряпанным, а также самогоном на шадажьих ушкaх [26]и майгушачьих магунах [27]. И праздник понёсся в дальнейший скач.

Как бывает с вынужденно не пьющим в хмельной компании, Женя и сам будто опьянел от общего возбуждения и так же перебивал, острил и громогласил. Вокруг все решили, что надо его развлекать, опекать и разгонять его сон, о котором не было и речи. Потом бросились спрашивать, удобно ему или нет сидеть, не загораживает ли кто обзора в центральное зеркало, не мешает ли чем-либо, и стали в припадке порядка всё поправлять и перекладывать, ронять и искать телефоны и хотеть до ветру. Начались бесконечные остановки. Сначала просил остановить один. Потом, едва отъехали, – другой. Потом повалили все вместе и, взбодрённые облегчением, разговорились на улице о чём-то необыкновенно важном и забыли, что надо садиться в машину и ехать дальше. К Боготолу плавкие души набрали такой творческий ход и такую востроту глаза, что опевали всё попадавшееся под взор. Восхищали необыкновенная чуткость, податливость и отзывчивость, с какими они откликались на любой штрих жизни, любое слово, надпись на щите.

Особенно разошёлся один крепкобородый пассажир, которого все звали Васькой. Писателем он не был, но зато слыл известным хвостопадом и имел очень знакомую внешность: всем казалось, что он на кого-то похож. Такие есть в каждом городе.

Работал Васька непонятно где. То разводил на даче соболей в лице единственного облезлого Кешки и пытался вывести линию особых морозостойких индюков. То искал мецената для скупки списанных водокачек и отделки их «под башню» на продажу богатым поэтам. То занимался рекламой так и не состоявшегося русско-японского снегохода «ямаха-росомаха» [28]. Утверждал, что на этикетке «купеческого» пива его личный портрет. Знал всех и всё. Стоило назвать любой населённый пункт Красноярского края и особенно Эвенкии, он говорил, что жил там, и сообщал о нём что-нибудь исключительное. Кто-то упомянул Ногинск на Нижней Тунгуске, где закрыли графитовый рyдник, и он выпалил:

– Как же – Ногинск! Знаю! Там ещё Пикассо графит заказывал. На карандаши.

Женя начал рассказывать про Вельмо, Северо-Енисейский район, и Васька перебил стишком:

На Вельмо живут вельможи,Баб… целуют стоя,Работают лёжа.

Обстановка была горячая, и главной задачей стало не запустить делегацию в Кемерово к корешу Петьке Дерьгоусову, который ждал их в любое время суток, держа прихотливый стол. По крайней мере так следовало из слов: «Да пошёл он в пень! Что значит спит?»

Женя решил сосредоточить их на музыке, в надежде, что они отдадутся ей, понесутся, так сказать, по её взгорьям, и это их убаюкает, но не тут-то было. Всё моментально превратилось в её обсуждение, настолько жаркое и оглушительное, что музыка потерялась. Потом все бросились подпевать. У Данилыча был отличный слух и голос. Он никогда не знал слов, но умел их угадывать по первым буквам и общему смыслу и подправлять по ходу строчки, иногда выводя интересные помеси.

Потом кончился самогон, задние по очереди заснули, а Данилыч тоже клевал носом, но изображал штурмана, говоря, что не бросит Жеку, и всё время делал вид, что не спит. Потом и он утихомирился, и Женя ненадолго насладился ночной ездой. Ближе к утру на самом начале восхода стал уставать. Здесь-то как раз собеседники бы и пригодились. Но не тут-то было. Зашевелился Данилыч, спросил, где едут, и снова заснул. Не доезжая Новосибирска, Женя остановился у кафе. Мужики были очень вялые и совершенно не собирались похмеляться. Женя еле заставил их выпить по бутылке пива, но никто и не думал развлекать его разговором. Поведение было возмутительным: «Ну хоть бы десятую часть дурости на утро оставили бы. Не-а. Бесполезно».

В Новосибирске передали посылку и поехали в Барнаул. Промелькнули Обгэс, Бердск, Искитим. Доехали хорошо – трасса участками имела третью среднюю полосу, поочерёдно отведённую то одному, то другому направлению. В Барнауле в гостинице была встреча с организаторами, раздача ключей и талончиков на питание. И очень серьёзный бледный Данилыч в галстуке. И остальные такие же слегка пергаментные и с романтическим сумраком в глазах. И сон в прохладном номере, с занавеской, колышущейся от ветра под лёгкий холодок дождичка.

Открытие торжеств в библиотеке и другие встречи Женя мёртво проспал, оживя лишь к ужину. С утра он поставил машину во внутренний двор гостиницы и поехал со всеми в Бийск, где мероприятия продолжились, завершившись праздником прямо в сквере напротив гостиницы. Пел кемеровский мужик, непрофессиональный певец и лауреат всероссийского конкурса. Высокий, крупный, с гнутыми ногами, крестьянским загаром и белым лбом под чубом. Вышел с мужественным шиком, весь рубленый, в стальном костюме, усиливающем его кряжистую протруженную сущность, и сам будто только с проходной завода железобетонных конструкций. Запел, прикрывая глаза и наслаждаясь силой и простором, которые приотворял его голос – низкий, режущий и необыкновенно мощный. Потом выступала целая труппа. Несколько мужчин и очаровательная женщина с короткой стрижкой и в длинном синем платье. Когда запел один из певцов, по-видимому, её муж, породистый и артистически крупный, она стояла возле сцены, не сводя с него глаз, улыбаясь и помогая губами. Забрёл на огонёк пьянчуга, присел на край ряда и, плача, тряс нечёсаной головой.