Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Кышем подождали, пока они зайдут за угол, и сразу всё вокруг показалось мне серым: и небо, и море вдали, и кипарисы, и всё, всё, всё…
Глава 56
Такой жары, как в этот день, не было ещё ни разу. Мы только позавтракали, а Кыш в тени дышал, как в безвоздушном пространстве.
Тут я почему-то подумал о львах и о том, что в Африке жара почище крымской, а они себе бегают и охотятся. И наверно, неслучайно на голове у львов грива, а остальное тело голое. Значит, так им легче переносить жару… Я сообразил, почему вдруг в мою голову пришли мысли о львах, взял у Анфисы Николаевны большие портновские ножницы и, пока мама собиралась на пляж, начал большую стрижку Кыша. Он сначала не хотел стричься, вырывался и лаял на ножницы. Но я сумел ласково его уговорить. Он успокоился и, круто повернув голову, наблюдал за моей работой. Конечно, машинкой я выстриг бы его получше, чем ножницами, но и так, по-моему, получилось неплохо. Я подстриг Кыша под льва. На его голове я не тронул ни волосинки, а со спины, с боков, с живота и с ног снял всю шерсть. Но как только я собрался обстригать хвост, Кыш вырвался и набросился на меня с ужасным лаем:
«Ты что, не понимаешь, что хвостом я обмахиваюсь?»
— Извини, пожалуйста. Это я поглупел от жары, — сказал я и полюбовался на дело своих рук.
Кыш и вправду стал похож на маленького льва. Мама и Анфиса Николаевна захохотали, увидев его. А Волна, к нашему удивлению, мурлыкая, подошла к Кышу и, красиво изогнувшись, потёрлась о его стриженый бок. И Кыш смотрел то на нас, то на свою спину, растянув рот, и у него из глаз текли слёзы: так он смеялся. А его шерсть Анфиса Николаевна собрала в прозрачный мешочек и сказала, что свяжет мне из неё на зиму тёплые варежки.
После этого мы с мамой пошли на пляж. По дороге она сказала:
— Чем ближе тот день, тем больше Анфиса Николаевна волнуется. Ночью пила капли. И я тоже чувствую себя не в своей тарелке.
— Но ведь она ожидает что-то радостное. Чего же тебе беспокоиться?
— Не знаю… Наверно, мне сообщается её беспокойство.
— Вот и хорошо! Значит, ты её полюбила, — объяснил я.
— Она очень хороший человек, — согласилась мама.
Глава 57
По дороге на пляж я всё время зевал, и глаза у меня слипались: я не выспался. А Кышу нравилось быть подстриженным. Он убегал и, возвращаясь, так разгонялся, что пролетал мимо. И все говорили, показывая на него пальцами: «Лев!»
Когда мы проходили мимо прудов, мама прислушалась к столпившимся около лебединого домика отдыхающим. Они откуда-то уже узнали о ночном происшествии и горячо обсуждали его. Мама подошла к ним поближе. А я нашёл то место за лавровыми кустами, где разговаривал с Пушкиным. Трава на этом месте была ещё примята. Около скамейки сохранились ямочки от острого конца красивой палки, с которой Пушкин ходил по дорожке. Всё было на самом деле, а не то чтобы мне приснилось! И я снова стал себя ругать за то, что бросился в погоню за Стариком, вместо того чтобы провести несколько лишних минут с таким замечательным человеком!
Подойдя ко мне, мама, смеясь, сказала:
— Я за тобой с минуту наблюдала. Ты уставился в одну точку и многотрудно наморщил лоб. Если бы ты ещё не чесал рукой коленку, то совсем был бы похож на мыслителя… Знаешь, что произошло сегодня ночью? Было совершено нападение на лебедей. Человек десять молодых «дикарей», целая банда, хотела их съесть.
— Интересно! — зевнув, заметил я.
— Нет! Это не интересно, а ужасно! Стыдно относиться к таким происшествиям как к детективным фильмам! Вообще, Алёша, я начинаю замечать, что в тебе нет гражданского чувства. В наши дни нельзя не быть гражданином!
— Мам! Ну что я такого сказал? — притворно удивился я.
— Банда «дикарей» хотела съесть лебедей, а он с зевком замечает: «Интересно!» Ну и ну!
— Мам, что ты меня всё ругаешь? Ты хоть расскажи, что было дальше! — попросил я.
— Ах, тебе хочется захватывающего продолжения? Перестрелок, пиф-паф, погони и стычек? Так? Я не желаю тебя забавлять! Только знай: люди, которым дорога природа Крыма, сделали своё благородное дело. Двух из них ранили ножами, но лебеди были спасены. Говорят, в облаве участвовали даже школьники, пионеры!
Тут я понял, что настал самый момент спросить, и спросил:
— Вот скажи: если ты говоришь, что нужно быть в наши дни гражданином, то отпустила бы ты ночью меня и Кыша участвовать в облаве?
— Отпустила бы не задумываясь! — сказала мама и тут же добавила: — Разумеется, я пошла бы вместе с вами.
— А-а! Вместе с нами! — сказал я и представил, как изумилась бы мама, если бы я рассказал ей всё, но, ловя маму на слове, я спросил: — А если я пойду с другим взрослым, то ты отпустишь меня на операцию по защите природы?
— Конечно, под ножи и пули я тебя не отпущу. Не рассчитывай. А вообще… короче говоря, когда до этого дойдёт дело, тогда и подумаем.
— Вот всегда ты так, — упрекнул я. — Скажи, а тех типов всё-таки поймали?
— Поймали только трёх главарей и отправили в Ялту, а двоим удалось бежать, — сказала мама.
Я не выдержал и захохотал, удивляясь, до чего же в разговорах можно всё переврать. Мама смотрела на меня, хохочущего, с большим осуждением. Перестав смеяться, я серьёзно спросил:
— Ты поверишь, если я тебе скажу, причём честно и без розыгрыша, что я сегодня ночью видел живого Пушкина и разговаривал с ним? Поверишь?
— Он мне самой в детстве снился.
— Нет! Я видел его не во сне, а в самом деле! Веришь?
— Знаешь что, Алёша? Пора взрослеть! — сказала мама.
— Если «взрослеть» — это, значит, «не верить в чудеса», то я не хочу взрослеть! Вот и всё! — упрямо сказал я.
Мама задумалась и ничего не ответила. Мы стояли на берегу пруда и смотрели, как малыши кидали в воду кусочки белой булки, а белый лебедь, часто-часто шлёпая клювом, размачивал их в воде. Крошки, намокнув, медленно, почти незаметно для глаза
