О времени, о душе и всяческой суете - Джон Браннер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Метелл нахмурился:
– Тогда почему он не явился раньше?
Этот вопрос беспокоил его некоторое время; к тому же у Марка не нашлось готового ответа. Затем он выбросил это из головы и велел подать вина, жалея, что не придумал более зрелищное наказание, чем просто утопить этого ловкого несостоявшегося цареубийцу.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем к Аподорию вернулось сознание. Он лежал на чем-то грубом и жестком, на деревянной скамье, и так удивился, что его еще не бросили в реку, что инстинктивно сел и лишь потом начал осматриваться. Впервые за много месяцев он не ощутил привычных ревматических болей.
Глаза тоже видели яснее. Даже при тусклом освещении он разглядел каменные стены темницы. С потолка сочилась зеленоватая влага. Металлическая решетка отделяла камеру от другой такой же, где сидел одноглазый человек и пересчитывал пальцы на левой руке.
Однако увидев, что нубиец встал, он опустил руку и осторожно приблизился к решетке.
– Ты последний из заклинателей, не так ли? – заговорил он с сильным греческим акцентом. – Сегодня ты отправишься в объятия батюшки Тибра, да? О да! Ты вернулся, и я знал, что так будет, ибо я до сих пор здесь, в ловушке, как и ты.
Слова эти были сказаны горячим, горьким тоном, в котором тихо, будто поддельная монета на столе менялы, позвякивало безумие.
– Марк Плацид прекрасно провел нас обоих, – продолжал одноглазый. – Я думал перехитрить его, но просчитался, и он это доказал. Доказывал медленно, долго, до-олго, ДО-О-ОЛГО!
Его голос перешел в протяжный вой. Он просунул обрубок правой руки сквозь решетку, будто призывая Аподория усомниться в его словах. На руке не было пальцев. Это был лишь кусок плоти, а кожу от ладони до локтя покрывали ожоги, оставленные каленым железом палача.
– Кто ты? – медленно спросил Аподорий.
– Полифем, – ответил грек и захихикал. – Только мне повезло больше, чем настоящему Полифему. Марк не выжег мне глаз раскаленной палкой, о нет! Одиссей хитрее Марка, но Марк хитрее меня.
Его тон вдруг опять изменился. Он наклонил голову, одним глазом рассматривая лицо нового товарища по несчастью.
– Знаешь, ты пришел слишком поздно, чтобы отравить цезаря, – сказал он. – Я сделал это давным-давно. Марк сказал, что даст мне за это свободу, но он солгал. Он хитер! Он это доказал, – невпопад добавил он и просунул через решетку левую руку, чтобы снова пересчитать пальцы, на сей раз по очереди прикасаясь каждым из них к культе, где раньше был большой палец.
Аподорий почувствовал, как у него в сознании складывается картина. Отчаянно надеясь, что беспорядочный разум грека прояснится хоть на несколько минут, он начал собирать мозаику.
– Марк Плацид задумал отравить Цината. Ты притворился лекарем и… Нет, не так. Говоришь, знал, что я вернусь… А! Тебя заточили здесь с тем, кто притворялся лекарем и подал императору яд вместо лекарства. Этого человека подговорил Марк, а значит, вполне вероятно, и Метелл тоже. Ты, верно, был рабом Цината, и тебе обещали свободу в обмен на то, чтобы подменить эликсир ядом.
– Все это тебе известно, – с обидой в голосе сказал Полифем. – Зачем говорить об этом? Ты дал мне яд, а сам пошел к цезарю с водой. С водой! Даже вода может убить, если выпить весь Тибр!
По коридору эхом разнесся звук шагов. Полифем отодвинулся от решетки и внимательно прислушался.
– По-моему, за тобой идут, – сказал он тоном, полным дьявольской радости. – Но ты вернешься. Рано или поздно ты вернешься. Ты то здесь, то нет, но… Знаешь, я – доказательство. Сенатор сам так сказал. Если он когда-нибудь утратит контроль над Метеллом, то воспользуется мною, чтобы доказать, что Метелл задумал отравить цезаря. Надеюсь, ему не придется использовать меня в качестве доказательства, потому что рабов пытают перед тем, как заставить заговорить, а меня уже пытали. Ты знал?
И под конец – жалкая попытка доверить тайну:
– Но Марк справится с Метеллом! Марк хитер! Марк хитер! Марк…
– Да замолчи ты!
Аподорий повернулся, хотя не слишком быстро, и увидел старшего стражника, остановившегося за решеткой, служившей дверью его камеры. Сопровождавшие его солдаты налегли на засовы, и те со скрипом сдвинулись. Стражник вошел в камеру.
– Проснулся, как я погляжу! – просипел он. – Ха! Стало быть, не больно-то силен твой яд. Ну да ладно, цезарь обрадуется, когда я скажу ему, что ты пришел в себя и сумел насладиться вкусом реки.
Повинуясь его жесту, солдаты сделали шаг вперед. Сопротивляться было бесполезно. Аподорий позволил им делать все что заблагорассудится.
Руки ему скрутили за спиной, а ноги так связали, что он едва мог идти, спотыкаясь при каждом шаге. Острием меча офицер выгнал его в коридор. Голос Полифема, считавшего пальцы – до пяти, затем снова до пяти, – стих вдали.
– Глупость, конечно, – пробормотал стражник, – но я готов поклясться, что после того, как ты проглотил эту свою дрянь, тебе стало лучше. Хотя теперь это уже не важно.
Он распахнул дверь, и они вышли на каменный порог, под которым журчала река. Было очень темно, дул холодный ночной ветер.
– Vale, зельевар, – сказал стражник и пронзил мечом левую ягодицу Аподория.
Старик с криком рухнул в воду – и исчез.
Стражники подождали, чтобы убедиться, что больше он не всплывет, и разошлись, тут же обо всем забыв. Для них это всего лишь служба.
Но глубоко в быстротечных водах Тибра Аподорий задержал дыхание, более всего радуясь, что его, перед тем как бросить в реку, не зашили в мешок.
– В столь поздний час? – раздраженно спросил Марк Плацид. – Кто там?
– Нубиец, сенатор, – объяснил раб-слуга, не подозревая, какое воздействие его слова окажут на разум Марка. – Весь мокрый и очень грязный, и, если бы он не поклялся всеми богами, что это вопрос жизни и смерти, я бы выгнал его на улицу. Но он просил передать, что его зовут Аподорий.
– Подай вина, – слабым голосом проговорил Марк. – Помоги мне перебраться на кушетку. И поскорее приведи сюда этого человека!
– Я здесь, сенатор, – раздался из-за прикрытого занавесом дверного проема явственный голос Аподория.
Марк вытаращил глаза. Едва не задохнувшись, он зашатался, и раб обеспокоенно помог ему опуститься на ближайшую кушетку.
– Сожалею, что явился в таком виде, – продолжал нубиец. – Но Тибр – не самая чистая река даже в лучшие времена, а мне к тому же было нелегко освободиться от пут.
– Подойди… подойди сюда, – прошептал Марк. – Позволь мне…
