Зеркала - Мария Николаевна Покусаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многих правил придерживались, кажется, по привычке, другие служили на благо светским законам, третьи были забыты и иногда всплывали суевериями. Какие-то были действительно важны, если ты хотел добиться своей цели, и лишь применительно к этой цели имели значение. Были, конечно, и те, невыполнение которых могло обернуться бедой, но эти законы, догмы и правила, если их поскрести, стереть с них все лишнее, оказывались не более чем выводами из опыта.
Не трогай огонь – он тебя обожжет.
Не суйся, куда не следует, вдруг там болото?
Не называй имена тех, кого не хочешь призвать.
Носи с собой кусок острого железа, если идешь в лес, и будь вежлив, если не знаешь, с чем имеешь дело.
Ремесло волшебника требовало не только соблюдать эти правила, но и уметь отличать те, которые работают, от всех остальных.
Поэтому отношения Кондора с богами были похожи, скорее, на выгодное сотрудничество, чем на любовь или священный трепет.
И потом, он слишком хорошо знал, что Новые боги, те самые Двенадцать, которым молилась эта часть видимого мира, были людьми, когда появились, и так и остались людьми. Это знание всегда было с ним, с самого детства, и случалось так, что оно открывало перед Кондором двери, в которые кто-то менее наглый, менее смелый и безрассудный не решился бы войти.
Идея найти Зеркало, один из предметов, которые Двенадцать не то оставили в наследство потомкам, не то просто забыли, уходя из этого мира в другие миры, пришла в голову Кондора где-то посреди вод Мидтерры, на пути из Аль-Файризы к одному из иберийских портов. Вынужденное путешествие, никак не похожее на то игрушечное приключение, которое переживал каждый второй юноша из благородной ангрийской семьи, подходило к концу – почти счастливому, если вспомнить исходную точку.
На самом же деле никакого счастливого финала в нем не было, кроме того, что они оба – пропавший принц и отправившийся за ним волшебник – вернулись живыми и повзрослевшими. И не совсем теми, кто когда-то ушел.
Путешествия имеют свойство показывать нам нашу ничтожность перед миром и то, насколько на самом деле мир сложнее, чем мы привыкли считать. Они же делают нас сильнее – или ломают навсегда, но в любом случае меняют, иногда – до неузнаваемости.
***
Ренар застал его в длинном зале с оружием на стенах.
Кто и зачем собирал здесь все это оружие – от украшенных узорами тяжелых мечей до изящных стилетов, которые можно было прятать в рукаве, и легких дуэльных шпаг – это знала только Сильвия, а Сильвия любила загадочно улыбаться в ответ на такие вопросы.
Ищи свои ответы сам, волшебник, это твоя работа, не так ли?
Кондор стоял у портрета Красной леди, освещая его крошечным волшебным огоньком не ярче обычной свечи. Этого было достаточно, чтобы видеть в двух шагах рядом с собой, но все остальное пространство зала сейчас было темным и пустым. Шаги Ренара звучали гулко, он не пытался скрывать свое появление, уж скорее – предупреждал о нем.
Кондор усмехнулся и спросил, не оборачиваясь:
– Как там наша гостья?
– Рыдала, – сказал Ренар, выходя из темноты в световой круг.
Он встал рядом, спрятав руки за спиной, и сделал вид, что тоже увлечен разглядыванием картины.
– Рыдала? – уточнил Кондор. – А теперь?
– Я надеюсь, что успокоилась и спит. Я оставил ее, когда слезы пошли на спад, и перед тем заставил умыться и поесть. Сильвия обещала проследить, чтобы леди не изводила себя напрасными страданиями. – Он замолчал, словно переводил дыхание или искал нужные слова. – Слезы – это хорошо, – добавил он осторожно.
Кондор хотел бы поспорить, но не стал.
Возможно, в этом случае слезы действительно были лучшим из вариантов. Куда лучше, например, чем провалы в памяти, которая, спасая рассудок, вытесняла бы из себя новые, пугающие знания. И тем более лучше, чем легкое безумие, страх или, не дайте боги, очарованность тем, что леди увидела в снежных тенях.
Слезы, в конце концов, высохнут к завтрашнему дню.
И тогда можно будет что-то решать и выстраивать стратегию общения дальше.
Ренар приподнялся на носки и качнулся, переступая с ноги на ногу. Он вытянул шею, вглядываясь в портрет, и покрутил головой из стороны в сторону, будто искал нужную точку зрения.
– Не понимаю, – сказал он рассеянно.
Кондор лениво повернулся к нему.
– Что? – коротко спросил он.
– Зачем тебе смотреть на нее в темноте. – Ренар почесал затылок жестом, похожим на звериный. – Висит тут сто лет и столько же провисит, приходи в любое время, любуйся, пока не надоест. Или в неверных отблесках тусклого света ты видишь волшебные знаки, проступающие сквозь краску, о чародей?
Кондор вздохнул и заставил волшебный огонь стать ярче, так, чтобы тот выхватил из темноты весь угол, единственный угол, в котором, кроме клинков и щитов, висели картины.
– Видишь? – спросил он.
Ренар огляделся и простодушно пожал плечами.
– Вижу, – сказал он. – Пейзажи, натюрморты, или как оно там у вас называется?
– Здесь нет натюрмортов, – поправил его Кондор.
Ренар насмешливо фыркнул, мол, ему-то что? Как ни назови, все равно – кусок холста, покрытый слоем краски. Висит и висит, есть не просит.
– Здесь есть пейзажи и портреты. – Кондор заставил огонек плавно пролететь мимо картин. – И среди этих портретов – лишь один женский.
Вот этот. Огонек завис прямо над ним. Красно-рыжие локоны, снятый шлем, тяжелые доспехи, мрачное небо за плечами, отсветы пламени в этом небе, словно там, за спиной у леди в доспехах, догорал павший город. Один из тех городов, которые тогда пали и были сожжены. Художник, кем бы он ни был, рисовал эту женщину красивой и сильной и, главное, торжествующей.
– И других нет, – сказал Кондор. – Словно их не было. Или они не были достойны того, чтобы их помнить.
Ренар снова пожал плечами.
– Или их просто не рисовали, – сказал он. – Или их портреты спрятаны где-то на чердаке или в подвалах. Или куплены кем-то влиятельным. Серьезно, Кондор. – он легко толкнул волшебника локтем в бок. – Причины могут быть любыми, ты сам это говоришь…
– … они упоминаются в легендах, – сказал Кондор. – Те, кто был до нее.
Ренар тяжело вздохнул:
– Мы здесь сколько? Три года? И тебе нужно думать об этом именно сейчас?
– Ну, – Кондор усмехнулся. – До недавнего времени я был твердо уверен, что Дверь полностью подчиняется мне.
– А теперь ищешь тайные знаки в чьей-то
