У кладезя бездны. Бой вечен - Александр Афанасьев

– Скузи, – сказала Крис, – простите.

– Ниенте аффато. Бон вояджио, синьорина…

Кондуктор направился заниматься другими пассажирами. Крис еще раз взглянула в окно – заселенные территории, автомобильная дорога, небольшие городки. Милан. Она едет в Милан, по делу…

Порывшись в сумке, она вытащила косметичку, посмотрела на себя в зеркало. Что же… если кому-то нравятся ведьмы… тот на нее, наверное, клюнет.

Поезд шел с большой скоростью…

Милан…

Насчет этой вынужденной поездки она испытывала… смятение, скажем так, это чувство нельзя было описать какими-то простыми словами. Она была растеряна, выбита из колеи, зла прежде всего на себя. Она упустила репортаж, который мог принести ей всемирную известность – хотя в душе понимала, что вернее всего попытка получить этот репортаж привела бы ее в неглубокую могилу. Она встретилась с такими людьми, с которыми раньше не встречалась – с русскими дворянами, флотскими офицерами. Она прикоснулась – только прикоснулась – к какому-то темному, неоднозначному, страшному – и все же пугающе привлекательному миру. Миру с людьми, вооруженными автоматами, миру, требующему постоянно оставаться в напряжении, миру, где ты сегодня на авианосце – а завтра во враждебной стране один, за сотню километров от любой возможной помощи. Миру, где люди готовы не раздумывая убить за то, во что верят, а при необходимости – и умереть. Миру, где обычные, в общем-то, люди делают чудовищные вещи, оставаясь при этом обычными людьми. Этот мир пугал ее – но в то же время она дорого бы дала за то, чтобы вновь прикоснуться к нему.

И – она сама в этом никогда бы не призналась – из головы у нее никак не шел этот странный русский дворянин – адмирал, который при необходимости может, не задумываясь, убить несколько человек – а уже через час вести светскую беседу, очаровывая женщину за столом. Она не знала, что такие люди существуют, и не могла его понять, как ни пыталась.

Крис не была дворянкой и не знала, что такое военное дворянство. Единственный дворянин, которого она знала до этого – носил черный шарф, обожал злобные проделки и едва удерживался от того, чтобы не вылететь из Кембриджа, где учился. В ее понимании – дворянство превратилось в некий анахронизм, игру для больших мальчиков, где все называют друг друга как-то по-дурацки и выполняют не менее дурацкие, ничего не значащие ритуалы для того, чтобы подчеркнуть свою мнимую исключительность. В Британии испокон века отношение к любым чудакам очень толерантное. Но она и представить себе не могла, что существует другое дворянство.

Она прекрасно понимала, что движет этим человеком, потому что то же самое двигало ее рано погибшим отцом. Долг, долг и еще раз долг, эти четыре буквы определяли всю жизнь таких людей, придавали ей цельность и осмысленность. Долг заставлял таких людей совершать поступки, которые в любом другом случае являлись бы преступлениями – но в этом были только исполнением приказа. Вера в праведность того, что делаешь, в необходимость этого для страны помогала таким людям не сойти с ума и оставаться таким, как есть.

Мать Кристины вышла замуж вторично. Ее отчим, какой-то специалист по инвестициям, быстро показал, каким мужчина быть не должен. Он зарабатывал деньги – но деньги были еще не всем в жизни – и Крис хорошо понимала, почему родители ругаются. Наверное, даже мать этого до конца не понимала – а она понимала.

В своей сумочке потом она обнаружила десять купюр по тысяче рейхсмарок. Она не брала эти деньги, и как там они оказались – она не знала. Помимо всего прочего, этот русский дворянин оказался и виртуозным карманником, правда, он не вытащил деньги из ее сумочки, а положил их туда. Этакий карманник наоборот.

Она не могла об этом думать. Но и не думать – тоже не могла.

Милан…

Поезд подходил к Центральному вокзалу, который в Милане так и назывался «Централе». Это был центральный вокзал для всей Италии, он был центром национальных железных дорог. Отсюда тянулись железнодорожные ветки по всему «сапожку», и именно отсюда, а не из Рима, можно было уехать поездом в любую страну Европы. Если ты ехал поездом из Рима – то ты брал билет сначала до Милана, а здесь пересаживался на один из трансъевропейских экспрессов, идущих в Берлин, Женеву, Париж, Варшаву, Санкт-Петербург, Москву[117]. Сейчас они были у самого вокзала, поезд замедлял ход. Рельсы двоились, троились, разбегались в разные стороны, сверхсовременный обтекаемый вагон жестко подрагивал на стыках…

Централе показался Крис просто огромным – он был больше, чем вокзал Ватерлоо, самый загруженный вокзал Лондона. Выстроенный по образцу и подобию Центрального вокзала в Нью-Йорке, Централе имел двадцать четыре платформы, в основном расположенные под землей плюс еще те, с которых ходили pendolini, электрички. Купол, накрывавший железнодорожные пути, был просто чудовищного размера: триста сорок один метр в длину, тридцать шесть метров в высоту. Правда, итальянская суматошность заявляла о себе и здесь – в виде постоянных криков через несколько платформ, ругающихся носильщиков с тележками, водителей такси, которые начинали приставать к тебе прямо на выходе из вагона, и табло, на котором как минимум половина поездов числилась in ritardo, опаздывающей. В Италии никогда ничего не делалось вовремя, а часто – и не делалось вовсе, пока не припрет – поезда ходили вовремя только при немцах. Однако жить здесь умели.

Крис, едва вышедшую, из поезда осадили таксисты, bella signorina и ragazza неслось со всех сторон. Она выбрала на ее взгляд самого благонамеренного на вид и ошиблась – этот жгучий брюнет оказался не итальянцем, а цыганом, сбрившим усы. На юге цыганам не давала жить Коза Ностра – а вот здесь их было более чем достаточно. Они пошли к выходу, сопровождаемые завистливым и разочарованным свистом других таксистов. Цыган-таксист вытащил ее из толпы и уверенно повел за собой.

Они вышли на площадь Герцога Аосты, Duca d'Aosta, там было отведено специальное место для такси, но парковались там все, кто имел какие-то основания не опасаться полиции или парковочных контролеров. Цыган подвел ее к своему маленькому, но юркому и с довольно мощным мотором «Чиквиченто». Правого переднего сиденья не было совсем, вместо него было место для багажа, задние сиденья были максимально сдвинуты назад. В сущности, такой тип такси был популярен в Латинской Америке, только там их делали на базе «Фольксвагена Жука». В Европе такие такси не прижились, но только потому, что большинство европейцев были снобами и предпочитали постоять в пробках, нежели ехать на такой маленькой, дамской машине. На самом деле – для Милана, как и для всех крупных городов, страдающих от пробок, такое такси было едва ли не идеальным: четыре метра длина и форсированный, девяностосильный двигатель.

– Куда едем, синьорина? – осведомился таксист, включая счетчик.

– Я… не знаю. Где у вас производят… recordo, я правильно произношу?

– Записи, синьорина?

– Ну, да. Записи… кто где родился, женился, умер… понимаете?

– А, да. Servizio Anagrafe, синьорина, вам нужно именно туда.

– Что это такое?

Общаясь с таксистом на некоем упрощенном общеевропейском диалекте, она выяснила примерно следующее: не так давно по указу Его Величества, не отмененному новой властью, все функции работы с населением, все записи, все архивы были собраны в одном месте, в одном органе с названием Servizio Anagrafe. Это было сделано потому, что все чиновники, если к ним обращались граждане, как могли волокитили дело, чтобы получить взятку за скорое его решение. Если же с ними работал точно такой же чиновник, как они сами – взятку с него требовать было бесполезно. В итоге все обернулось еще большим бардаком, потому что в Servizio Anagrafe набрали черт знает кого, людей без опыта работы, и все чиновники остались на своих местах, и еще добавились. Все это таксист рассказал, эмоционально размахивая руками и осыпая власти такими проклятьями, какие не стоило бы озвучивать при даме. Впрочем, половину она не поняла и догадалась о значении этих слов только по злобному лицу и эмоциональному тону водителя.

Тронулись…

Крис много читала о возрождении Римской Империи. Но, попав в Милан, самый промышленно развитый город Италии, где находятся офисы всех крупнейших итальянских корпораций, – она не могла отделаться от желания рассмеяться. Все ограничилось вывешиванием флагов и сменой формы и званий. Ну и отправлением Короля в ссылку. А так… все одно и то же, и это «все» совершенно не похоже на Империю. Машины лезут вперед, в воздухе какофония сигналов, ругань, эмоциональное жестикулирование сжатыми кулаками из-за руля и упоминания о самых нелестных жизненных моментах соседа по движению, о его родителях до десятого колена, и все такое. В этом безумии между машинами совершают самоубийственный слалом пешеходы, которым лень идти до перехода. Никто даже не пытается установить какой-то порядок или подчиниться порядку. Крис не была политологом или философом – но она инстинктивно чувствовала, что сильное государство, Империя, начинается с единообразного порядка для всех и с подчинения граждан или подданных этому порядку, хотят они того или нет. В Берлине – а она прожила там почти год – за брошенный мимо урны окурок бывает штраф сто рейхсмарок, причем берлинцы, увидев, как кто-то бросает окурок, – не постесняются подойти к полицейскому и показать на этого человека или позвонить в полицию. В Швейцарии преступления и наказания бывают еще более дикие: например, можно получить штраф за то, что ты покрасил крышу дома не в тот цвет, в какой предписано, или посадил на участке перед твоим домом что-то, что не разрешено, например яблоню. Естественно, не могло быть и речи о том, чтобы в этих странах люди массово перебегали дорогу в неположенном месте. А здесь… итальянцы просто хотят жить так, как им удобно и необременительно. Да… необременительно. Они не хотят нести бремя. Бремя Империи…