Записки княгини Дашковой - Екатерина Романовна Дашкова

имела в виду ни личных интересов, ни преступного возвышения моей семьи. Я сообщила князю название деревни, куда была сослана на неопределенное время, и указала нескольких искренно преданных мне академиков, которые перешлют мне его ответ; я обещала послать вскоре крестьянина к одному из них, чтобы получить из его рук письма ко мне; таким образом и его письмо непременно попадет ко мне.

Императорам приносили присягу только дворяне, мещане, военные и все люди, состоявшие на службе, а крестьяне, принадлежавшие дворянам, к присяге не приводились. Не знаю, по какому капризу император Павел велел присягать и всем крестьянам. Эта новая мера, никогда еще не применявшаяся в России, оказалась пагубной. Крестьяне вообразили, что они больше не принадлежат помещикам, и некоторые деревни в различных губерниях возмутились против своих господ и отказались платить им оброк. Государю пришлось послать войска для их усмирения. В поместьях Апраксина и княгини Голицыной, урожденной Чернышевой, бунт был так упорен, что пришлось стрелять из пушек и несколько человек пали жертвой заблуждения, в которое они были введены этой мерой. Не знаю, появлялись ли в других губерниях канцелярские писаря (самое вредное в России отродье), объезжавшие некоторые дворянские имения и внушавшие бедным невежественным крестьянам, что если они только заявят о своем желании принадлежать прямо государю, они будут избавлены от всяких повинностей по отношению к своим господам. Двое таких писарей объехали Архангельскую губернию и северную часть Новгородской и до моего приезда побывали и в Коротове, где предложили крестьянам за умеренную плату довести до сведения императора об их желании, но те с негодованием отвергли их предложение, объявив, что они чувствуют себя счастливее крестьян, принадлежавших казне.

Для усмирения бунтов в этой губернии был послан князь Репнин. Проезжая через маленькое село, лежавшее по соседству с Коротовым, он призвал к себе сельского священника и попросил его передать мне тайно письмо. Священник с клятвой обещал князю в точности исполнить его поручение, что он и сделал: однажды, глядя в окно, я увидела незнакомого священника, направлявшегося прямо к моей избе. Я вышла на крыльцо, а он, взойдя по ступенькам, передал мне письмо и, сказав только, чтобы я надеялась на милосердие Божие, исчез. Князь Репнин выражал сожаление, что не может ничем помочь мне, и советовал написать императрице и просить ее заступиться за меня перед своим супругом.

Должна сознаться, что мне тяжело было обращаться с просьбой к императрице, которая, как я думала, не была очень благосклонно расположена ко мне. Я не спешила писать это письмо и не попросила бы разрешения переехать в Троицкое, если бы я одна страдала от жизни в крестьянской избе в 50-градусные морозы, не имея возможности гулять даже с наступлением позднего и короткого лета, так как кругом были всё болота и непроходимые леса; но вместе со мной страдали моя дочь, госпожа Бете и мои люди; они, пожалуй, мучились больше меня, так как переносили эти невзгоды из-за меня. Меня поддерживало сознание своей невинности, чистота совести и какая-то душевная гордость, придававшая мне силы и мужество, неожиданные для меня самой и являющиеся загадкой для меня, которую я могу разрешить только приписывая их смирению, присущему каждому благоразумному человеку.

Наше положение казалось нам еще печальнее потому, что морозы, сковавшие окружающие нас болота, делали их доступными для езды и значительно сокращали путь из Петербурга в Сибирь, вследствие чего большая часть кибиток со ссыльными проезжала мимо моих окон. Однажды, увидев у одной избы кибитку, не похожую на обыкновенную крестьянскую, я послала лакея спросить, кому она принадлежит; владелец ее, в свою очередь, спросил лакея, чей он, и, узнав мою фамилию, попросил разрешения посетить меня, говоря, что состоит в родстве со мной вследствие брака его дяди с одной моей родственницей. Хотя мне в моем положении было не до гостей и не хотелось их принимать, я все-таки велела позвать его, думая, что, может быть, буду в состоянии чем-нибудь помочь ему. Чтобы завязать разговор, я спросила его, в каком родстве он состоит со мной. Он сказал, что двоюродный брат его покойной матери, Разварин, был женат первым браком на отдаленной родственнице моей матери. Он дрожал всем телом, говорил заикаясь, и лицо его искажалось судорогой. «Не больны ли вы?» – спросила я его. «Нет, княгиня, – ответил он, – я, вероятно, таким и останусь на всю жизнь». Затем он рассказал мне, что некоторые его товарищи, гвардии унтер-офицеры, держали предосудительные речи о государе; на них донесли, и он оказался впутанным в это дело; он был подвергнут пытке, вывихнувшей ему все члены; его товарищи были сосланы в Сибирь, а он сам был отставлен от службы и получил приказание отправиться на жительство в Вологодскую губернию, в поместье своего дяди. Мне было так тяжело, что я сократила его посещение, и долго еще меня преследовал образ этого молодого человека с вывихнутыми членами и, так сказать, разорванными нервами.

Вскоре меня посетили госпожа Воронцова с дочерью. Она была вдова дальнего моего родственника. Эта почтенная женщина сочла своим долгом оказать мне внимание в благодарность за мое попечение о ее сыне. Она поручила его мне, когда ему было семь лет, и я воспитывала его до шестнадцатилетнего возраста, когда он поступил на службу с чином майора; его нравственные качества, хорошее поведение и нежное отношение к матери являлись ее утешением в жизни. Она поселилась в соседней избе и провела со мной целую неделю.

Мы предусмотрительно захватили с собой из Троицкого книг и карандашей, которыми рисовали на белом столе разные виды и картинки; каждые три дня стол мыли, и он опять служил для той же цели – бумагой мы должны были дорожить; кроме того, нас развлекал своими забавными выходками маленький казачок, и время шло мирно и тихо в безропотной покорности воле Божией. Мое спокойствие внушало и моим спутницам мужество и терпение. Я узнала, что в конце апреля при таянии льда и снегов река разливалась почти на две версты кругом и что за неимением плотов и паромов ее переезжали только в маленьких лодочках; мы приехали в зимних кибитках, и я знала, что мне невозможно было достать летние экипажи, поэтому решила написать императрице и просить ее повергнуть перед своим супругом мою просьбу о разрешении мне вернуться в Троицкое, откуда я обязывалась не выезжать, но где у нас под рукой будет медицинская помощь и где мы будем жить в моем доме, не подвергаясь неудобствам и невзгодам пребывания в простых крестьянских избах. Я вложила в