Воскресное утро - Михаил Алексеев

— Зря ты так! — сказал замполит 161 полка. — Отмолчался бы и все. Он злопамятный. Я его знаю. Будет кляузы писать.

— Пусть пишет. Не там он ищет врагов, — ответил Киян.

2 июля 1941 года. Берлин. Рейхсканцелярия

Сегодня Гитлер принимал Канариса и Гейдриха. К каждому из них у него были вопросы. В том числе, заданные им еще до войны с СССР. И сегодня он надеялся получить на эти вопросы ответы.

Кивнув на приветствие вошедших он, молча и вопросительно, смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.

Начальник Абвера адмирал Канарис вынул из папки и положил на стол пачку фотографий.

— Что это? — обратился Фюрер к адмиралу.

— Мой Фюрер! Это снимки тех русских самолетов, которые нанесли поражение Люфтваффе в Белоруссии.

Гитлер подошел и, взяв в руки, начал перебирать снимки. В основном снимки были сделаны издалека, и на них трудно было что-либо разобрать, кроме того, что у этих самолетов были стреловидные крылья и такой же стреловидный большой хвост. Наиболее интересными были снимки, сделанные в ракурсе снизу взлетающего или садящегося самолета с выпущенными шасси. Действительно, ничего подобного Гитлеру видеть еще не приходилось, хотя он знал, что его конструктора плотно занимались реактивными, а это был, несомненно, реактивный, самолетами.

— Откуда такие снимки? — продолжая рассматривать их, задал он вопрос Канарису.

— Агенты установили местоположение и смогли пробраться в район аэродрома. Это снимок заходящего на посадку самолета. Снимок сделан из лесного массива на расстоянии приблизительно в 3 километрах от аэродрома, — ответил тот.

— Так значит туда можно пробраться и попытаться сбить его. Нам крайне необходим образец такой техники, — повернувшись к Канарису, воскликнул Гитлер.

— Мой фюрер! Практически невозможно. Вся территория, прилегающая к аэродрому, плотно охраняется войсками НКВД. Ими для охраны используются местные жители. За информацию о любом постороннем в этом районе им обещана серьезная денежная премия. Несколько групп, отправленных в этот район, по-видимому, погибли – они пропустили контрольное время связи.

— А эти снимки как оказались у вас?

— Благодаря военной хитрости и самоотверженности командира второй группы. Он и его группа стали невольными свидетелями ликвидации первой силами подразделения НКВД. Именно сопротивление и смерть камрадов из первой группы позволили второй избежать ловушки и уйти. В дальнейшем, вторая группа проникла в закрытую зону в другом месте и сумела сделать эти снимки. После чего, приняла бой с солдатами НКВД и погибла. Негативы они успели переправить одному из членов группы, оставленному в скрытом месте, с помощью местного мальчишки, мать которого была в этот момент в заложниках. Его нквдшники тщательно не проверяли, поэтому снимки сейчас у нас. Свидетели ликвидированы.

— Благодарю вас, адмирал! Но нужно искать варианты заполучить хоть что-то более существенное, нежели фотографии. Все что угодно! Самолет! Его части! Летчик! Техник! Инженер! Любой соприкасавшийся с этой техникой! Любой!

— У вас есть что, Гейдрих?

— Так точно, мой Фюрер! — и Гейдрих тоже выложил на стол несколько фото.

Гитлер взял их в руки и принялся рассматривать. Гейдрих встал справа от него в готовности давать пояснения.

— Это аппаратная машина их локатора в Минске. Вот характерная антенна. Она вращается беспрерывно. Снимок нечеткий. Близко агенту подойти не удалось – все подступы находятся под контролем солдат НКВД. Эти снимки агент смог сделать, переодевшись старухой. А вот это – их пусковые установки.

— Так тут ничего практически не видно!

— Пусковые установки накрыты масксетями, которые снимаются только при пуске ракет. Это удалось выяснить агенту у людей, видевших стрельбу этих установок по нашим самолетам во время попытки бомбардировки Минска.

— То есть, чтобы нам увидеть снимок пусковой установки – нам нужно организовать подобный налет?

— По-видимому, мой Фюрер! Другим способом увидеть их в действии не представляется возможным.

— В таком случае эти снимки будут самыми дорогими в мире, и соперничать в цене с шедеврами средневековых художников. Каждый из них. Примерно столько будут стоить несколько сотен наших самолетов, — угрюмо пошутил Гитлер.

— Наши агенты в России, — продолжил Гейдрих, — пока не могут ничего внятного сказать по поводу реактивных самолетов, автожиров и ракет. Им ничего неизвестно о разработке этого оружия до войны. Не занимались серьезно русские этим. Они как будто вывалились откуда-то. Попытки что-либо разузнать по этой теме привели к провалу двух агентов. НКВД отслеживает интерес к этому вопросу. Но мы продолжаем работать в этом направлении.

— Хорошо. Снимки я отдам конструкторам. Может хоть чем-то они им помогут, — сказал Гитлер, собирая снимки со стола.

— Что-нибудь по «Барбароссе» удалось выяснить? А то чем дальше идет война – тем больше я укрепляюсь во мнении, что кто-то из русских генералов стоял у меня за спиной, когда я его читал. Или их Генштаб участвовал в его разработке. Они как будто знают его не хуже нас, — вопросительно глядя, обратился Гитлер к Гейдриху.

— Так точно, мой Фюрер! Нами был разоблачен большевистский агент – садовник полковника Генерального штаба, участвующего в подготовке плана. Садовник сознался во всем. Он шантажировал полковника некой информацией из прошлого. И отправлял шифровки русским через резидента в Швеции. К сожалению, полковника живым взять не удалось – он застрелился.

Гейдрих врал. Но его ложь была не экспромтом, она была хорошо подготовленной. Его аналитики пришли точно к такому же заключению, которое озвучил Фюрер. Русские как будто на столе перед собой имели второй экземпляр плана – настолько точными были их действия и знание последующих шагов немецкого командования. Его служба вывернула всех и вся наизнанку, но не нашла канала утечки. Но что-то Фюреру отвечать было нужно, значит, нужен был виновный. И если «крота» не нашли – его нужно было придумать. Так родилась идея «крот-полковник – садовник». Полковника пришлось убить, инсценировав самоубийство при попытке ареста. Садовник был подвергнут допросам высшей степени и сейчас был, по сути, куском мяса, но еще имеющим возможность говорить и готовым признаться во всем, вплоть до того, что это он почти 2000 лет назад распял Христа. Но сейчас после доклада Гитлеру – его можно было освободить от мук. Вместе с жизнью. По крайней мере, смерть он встретит как счастье.

— Хорошо Гейдрих. Лучше поздно, чем никогда.