Марк Аврелий. Золотые сумерки - Михаил Ишков

Приказал привести проводников. Те в один голос принялись уверять императора, что предводитель квадов сам загнал себя в ловушку. За скалистыми откосами хребты сближались, подходящих пастбищ выше не было, поэтому не было и дороги, разве что охотничьи тропы, по которым не то, что обозы, лошадей трудно провести. Пертинакс, совместно с легатами лично осмотревший скалы, доложил, что препятствие не так страшно, как могло показаться издали. Если использовать метательную технику и учитывая превосходство римлян в лучниках, откосы вполне можно штурмовать. Его воины и не такие препятствия брали.

Император дал добро и в преддверии решительного штурма, легионеры занялись обустройством стоянки.

Беда обнаружилась на следующий день перед закатом, когда внезапно стих говорок падающего с высоты потока. Повара, отправившиеся за водой, вернулись ни с чем. Весть о том, что ручей иссяк, сразу достигла императора. Марк поспешил к промоине, оглядел оглаженные водой, а теперь на глазах подсыхавшие камни, сразу уловил — вот оно! Что случилось с ручьем, куда подевалась вода, ответ даст завтрашний день, но теперь, по крайней мере, ясно, почему Ванний позволил загнать себя в так называемую ловушку.

Еще не в полной мере оценив масштабы надвигавшейся катастрофы, Пертинакс на следующее утро дал команду двум когортам обеспечить свободный выход из долины. Каково же было удивление римлян, когда они обнаружили, что за вторым поворотом извилистый проход оказался перегорожен. За ночь варвары успели прорыть ров и возвести бревенчатый вал, перекрывавший путь к подножью хребтов. В полдень выяснилось, что германцы собрались в горах в неисчислимом количестве. Особенно много их было у баррикады, преграждавшей выход из предательской, лишенной воды котловины. Впрочем, не менее густыми казались и толпы квадов, засевших с противоположной стороны, на скалистых откосах, а также оседлавших окружающие вершины. Кто‑то из лазутчиков, сумевший перебраться через скалы, добавил уныния, сообщив, что по ту сторону Ванний перегородил ручей и пустил поток по другому руслу.

До заката солнца на виду у передовых застав германцы дерзко транжирили воду, брызгали друг на друга, поливали бревна — мол, теперь их не зажечь. Римляне попытались послать гонцов, чтобы те пробрались через порядки варваров и отыскали Септимия, возглавлявшего вторую колонну. Пусть тот поспешит на помощь. Перед наступлением темноты под дикие завывания германцев, на виду у римского лагеря все посланные лазутчики были обезглавлены.

Запоздал и отданный Пертинаксом приказ экономить воду. Как всегда, когда воды вдоволь, никому особенно не хотелось пить, но теперь, когда обнаружилась нехватка влаги, жажда донимала все сильнее. Скоро питьевой воды в лагере вообще не осталось. Преторий совещался всю ночь. Кто‑то вспомнил о чародее Арнуфисе.

Вызвали чародея. Пертинакс спросил, что тому нужно, чтобы вырвать у богов долгожданную грозу. Египетский жрец, заметно сникший за эти два дня, потребовал быка и пару хряков для совершения магических действий. Иначе, заявил он, Гермеса Эрия не ублажить. Присутствовавший на заседании Фрукт возмущенно хмыкнул. Пертинакс же напомнил чародею, что тот хвалился голыми руками добывать огонь из воздуха, выжимать воду из камня, договариваться с демонами и направлять их злобу на врага. При этом ни о каких быках, тем более кабанах, уговора не было. Римлянам самим нужны жертвенные животные. Завтра император в качестве главного жреца совершит жертвоприношения. А ты, пригрозил Пертинакс, очень постарайся, если не хочешь, чтобы тебя сожгли за обман, лукавство и бессилие в магии.

Затем был утвержден план на завтрашнее сражение. Два легиона и отряды лучников атакуют бревенчатую стену и завалы из камней, один легион и вспомогательные отряды прикрывают тылы и сдерживают Ванния, Пятый Флавиев — резерв. Было ясно, что квады непременно ударит сзади. Следовало помочь им утвердиться в этом роковом заблуждении. Главное, поскорее, пока жажда не лишит солдат сил, выманить их на открытое место. В прямом столкновении у германцев не было шансов. Кроме того, были назначены особые группы для овладения возвышенностями, кольцом охватывавшими долину. Этим следовало заняться еще до рассвета.

После совета Марк, как всегда испытывавший бессонницу, не удержался — вышел из шатра, глянул на небо. Мелкие тусклые звезды смотрели злобно, вызывающе. Император вздохнул, было ясно, поддержки от них не дождешься. Тайного знака то же. И каким небесным явлением мог бы обернуться подобный знак? Падающей звездой? Но звезды — это горячие, похожие на солнце, небесные тела, медленно вращающиеся вокруг шарообразной Земли по предназначенным им мировым логосом сферам. Что пророческого могло быть в их движении? Вот завтрашние гадания другое дело, но в их полезность тоже слабо верилось. Разве что Арнуфис вымолит дождь?..

Постоял, прикинул — все ли сделал, все ли предусмотрел? Кажется, все, что в человеческих силах. Теперь слово за богами. С этой смутным, комканым итогом вернулся в палатку. Феодот уже заправил лампу, приготовил чернильницу, листы бумаги. Сам улегся у входа. Устроился на боку, подпер голову рукой, согнутой в локте, уставился в оба глаза на хозяина.

Марк взял перо, провел линию, потом оборвал ее, некоторое время помедлил. Наконец принялся писать. В этот момент заметил на соседнем столике серебряный кубок. Глянул в сторону все еще бодрствующего Феодота, спросил.

— Что в кубке?

— Вода, господин, — ответил грек. — Пей. Я отпил немного, попробовал. Все в порядке

— Я свою порцию выпил. Эта откуда?

— Это моя. Пей. Ты же будешь до утра сидеть.

— А как же ты?

— Впервой, что ли на объедках да на опивках перебиваться. Привык.

— Ну — ну, — Марк кончиком гусиного пера почесал висок, потом спросил. — Что не спишь? Боишься, завтра германцы поджарят тебе пятки? Смотри, проиграем битву, отведут тебя в священную рощу и кишки выпустят. Тогда уже не поехидничаешь.

— Победа или смерть — дело Божье.

Марк усмехнулся его простоте. Ему бы так. Он глянул на кубок. Очень хотелось пить. Марк потянулся за кубком, неловко задел его и тут же отдернул руки. Оцепенев от ужаса, проследил, как полная чаша, выплескивая воду, не торопясь ударилась об пол, покатилась по полу.

Феодот вскочил, как мальчишка, бросился к хозяину, с ходу облобызал нерасторопные пальцы. Марк невольно отдернул кисть, а слуга, словно в бреду, радостно и быстро заговорил.

— Загадал я, хозяин! Загадал. Если Марк опрокинет кубок, будет нам удача.

Марк выдернул руку, отвел ее за спину, потом строго заявил.

— Оставь, Феодот. Это — глупое и бессмысленное суеверие.

— Ну и пусть! — торопливо зашептал слуга. — А я загадал! Не хочу, чтобы мне поджаривали пятки, выпускали кишки. Они мне самому пригодятся Я знаю, я верю, если загадал, исполнится. Твоей рукой, господин, боги опрокинули сосуд.

Феодот вернулся на лежанку, полежал на спине, что‑то пробормотал про себя, затем умиротворенно отвернулся и скоро заснул.

На том всякое желание работать кончилось. Марк испытывал смущение и даже некоторый трепет в душе, какой нападал на него в момент общения с чем‑то потусторонним, явившимся из мира идей. Такое случалось, в этом трудно было сомневаться. Откуда, например, являются сны? Куда уводит фантазия? Он внимательно оглядел руку, пальцы, линии на ладони, перевел взгляд на успокоившегося Феодота. Глянул на бумагу, еще раз перечитал записи, убедил себя — все верно, но сухо, плоско, вне связи с чем‑то залетным, только что прошелестевшим рядом. Даже если теоретически это и суеверие, то чувства, испытанные им в эту минуты, были реальны. В этом себя не обманешь!

Он помаялся, принялся вышагивать по шатру, затем выглянул на улицу. Звезды почти совсем растворились в желтоватой дымке. Марк с укором обратился к ним — все молчите? Затем простер, показал им растопыренные пальцы — ну, молчите, а рука, вот она. Боги, вот они, рядом.

Утро, несмотря на все усилия Арнуфиса, выдалось зловещее. Жрец спрятался у себя в палатке и на оклики не отзывался. Пертинакс в сердцах крикнул посланным за ним преторианцам — ну его! Сами разберемся.

За ночь жара едва спала, и солнце, появившись над вершинами, начало жарить во всю летнюю силу. Желтовато — серая мгла встала над луговиной, и в этой мгле с восходом послышалось заунывное и все более нараставшее пение. С каждой минутой боевая песня германцев становилась все громче. Затем сила звука неожиданно ослабла, потом вновь начала усиливаться. Это заунывное, усиленное тысячами щитов, которые германцы приставляли ко ртам, гудение, произвело жуткое впечатление на римское войско. Пришлось центурионам усиленно поработать палками, чтобы восстановить строй, придать новобранцам бодрость духа и смелость.

Перед самой атакой в боевых порядках Двенадцатого Молниеносного легиона, выстроенного перед входом в ущелье, которое замыкали ров и бревенчатая баррикада, появился человек с крестом в руках. Он не спеша вышагивал между рядов, осенял крестным знамением тех, кто обращался к нему за напутствием, что‑то говорил солдатам. Те, кто осеняли себя крестным знамением, вставали на колени. Человек был наряжен в хламиду, голова покрыта краем плаща. Так он добрался до последнего в строю бойца, свернул в следующий промежуток и двинулся вдоль шеренги в обратном направлении. Кто‑то из непосвященных центурионов взялся было за палку, но Фрукт, примипилярий Двенадцатого Молниеносного легиона, сопровождавший святого отца, пригрозил им. Гаркнул так, что и германцы на склонах притихли. Марк жестом остановил распалившегося было Пертинакса.