Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Цезарь и на этот раз победоносно окончил испанскую войну, но перенес при этом затруднения и опасности, которых не ожидали. Сам он несколько раз был болен и вел операции с такой усталостью, что при Мунде 17 марта 45 года едва не был разбит и взят в плен. Победа не была поэтому такой блестящей, как другие: диктатору не удалось уничтожить всех своих врагов, и если погибли Гней Помпей и Лабиен, то Сексту Помпею удалось бежать на север. Однако молодой Секст не казался Цезарю опасным противником, и, оставив своим генералам заботу о его преследовании, он решил вернуться в Италию, где известие о битве при Мунде и о его возвращении вызвало очень сильное волнение.

Конец гражданской войны

Решительный момент приближался. Междоусобная война была окончена битвой при Мунде; по мнению высших классов, более не могло быть никакого предлога для продления диктатуры. Хотели, наконец, узнать, намерен ли Цезарь управлять своей родиной как тиран или же он даст ей свободу. К несчастью, левое крыло цезарианцев тотчас же воспользовалось победой, чтобы предложить новые полномочия для своего лидера, которые были тотчас же утверждены. Цезарю преподнесли титул imperator как наследственное praenomen; он назначался консулом на десять лет и получал право предлагать кандидатов на эдильство и трибунат.[816]В то же время Бальб и Огагай, желая доставить удовольствие Цезарю и произвести впечатление на общество, предложили всем влиятельным лицам Рима отправиться ему навстречу, чтобы оказать почести и сопровождать его в столицу. Было ясно, если только его сторонники не шли дальше его намерений, что Цезарь стремится к верховной и абсолютной власти. Рассуждали, сомневались, надеялись, с нетерпением ожидали прибытия Цезаря, который, напротив, не торопился. Он сперва задержался в Испании, где занялся устройством римских колоний в Гиспале,[817]Новом Карфагене,[818]Тарраконе,[819]конфискуя часть их территорий и поселяя там известное количество своих солдат, которых отправлял в отставку. Он задержался затем в Нарбонской Галлии, где оставил одного из своих друзей, оказавшего ему большие услуги во время александрийской войны, Гая Клавдия Нерона, поручив ему раздать ветеранам десятого легиона земли в окрестностях Нарбоны, а ветеранам шестого легиона — в окрестностях Арелата (совр. Arles).[820]Однако еще до своего перехода через Альпы Цезарь уже оказался в центре скрытой борьбы, свирепствовавшей в римском обществе. Консерваторы и обе фракции цезарианцев согласились на предложение Оппия и Бальба из расчета, лести или нетерпения, и кортеж, который должен был сопровождать Цезаря, увеличивался с каждым днем. Сам Антоний, устав от бедности и неизвестности, на которые он был осужден, выехал из Рима, твердо решив найти средство получить прощение.[821]Требоний также двинулся в путь, чтобы идти навстречу Цезарю, но он так был раздражен новой политикой диктатора, что спрашивал себя, не лучше ли было уничтожить Цезаря ударом кинжала.[822]Наконец, Брут, по соглашению с Цицероном, который с нетерпением желал выяснить, на что ему рассчитывать, отправился навстречу Цезарю в Цизальпинскую Галлию, стремясь понять его намерения и, может быть, также узнать, не произвел ли дурное впечатление его брак. Но Бруту все было дозволено; он был хорошо принят, получил похвалы за ревность, какую выказал в прошлом году во время своего управления, и, счастливый от этого приема, написал Цицерону, что его опасения неосновательны и что Цезарь намерен восстановить аристократический образ правления, согласно желаниям консерваторов.[823]

Новая фаза умеренности

Действительно, Цезарь, обеспокоенный общественным недовольством и раздором в среде своих сторонников, кажется, в одно мгновение хотел дать удовлетворение правому крылу цезарианцев, консерваторам и высшим классам. Он примирился с Антонием и, чтобы показать всем, что простил виновника ужасных репрессий 47 года, позволил тому часть пути сделать даже в своих носилках. Он уничтожил городских префектов, отказался от некоторых властных полномочий, сложил с себя обязанности единоличного консула, созвал комиции, заставил назначить обычных магистратов и выбрать в консулы одного из своих испанских генералов, Кв. Фабия Максима, и Требония, бывшего одним из наиболее знаменитых и наиболее недовольных из числа умеренных цезарианцев.

Здоровье Цезаря пошатнулось

Такого впечатляющего набора мер было вполне достаточно для того, чтобы у многих возродились надежды. Цезарь делал примирительные распоряжения, он не хотел, следовательно, надолго откладывать отмену чрезвычайного положения! Но всегда предусмотрительный Цицерон продолжал сомневаться и был прав. Цезаря нисколько не занимала конституционная проблема, интересовавшая всех праздных людей Рима; его единственной, всепоглощающей целью была война с Парфией. Он желал не восстановления конституции, а завоевания парфянской империи. Его здоровье было плохо; припадки эпилепсии, которой он всегда страдал, сделались чаще и сильнее;[824]тело и дух его были изнурены. Его прекрасный бюст, находящийся в Луврском музее и являющийся произведением великого неизвестного мастера, удивительно передает крайнее напряжение чудесной жизненности, уже почти совершенно истощенной. Но он не хотел, не мог отдыхать, как ему следовало бы: его звала сказочная Парфия.

Проекты Цезаря относительно его верховной власти

В течение месяцев, проведенных Цезарем в Испании, положение Италии нисколько не улучшилось. Если битва при Мунде избавила его от нескольких опасных противников, то она нисколько не помогла преодолеть тяжелые политические и экономические трудности, в которых билась Италия. Его умеренность скоро исчезла; немедленно по прибытии в Рим вместо конституционных реформ Цезарь со своей всегдашней энергией начал военные и политические приготовления к экспедиции, которая должна была привлечь общественное мнение и сделать его более благоприятным. Чтобы отметить испанский триумф, были даны грандиозные празднества; на грандиозных народных банкетах Цезарь впервые приказал вместо греческих вин подавать некоторые италийские вина, искусно приготовленные восточными рабами и начинавшие входить в моду. Он хотел таким образом познакомить народ с италийским виноделием и ободрить италийских виноделов, достигших столь больших успехов даже в условиях ужасного кризиса.[825]Закон об иностранных колониях был тотчас предложен и утвержден; начали набирать колонистов из солдат, граждан и вольноотпущенников. Затем одно неожиданное предложение стало следовать за другим: пораженный Рим каждый день слышал о новом проекте Цезаря. Диктатор хотел отвести течение Тибра, чтобы осушить Понтийские болота; застроить все Марсово поле, которое должно было быть перенесено к подошве Ватиканского холма; построить театр, который позже, достроенный Августом, был назван театром Марцелла и грандиозные развалины которого сохранились до сих пор; поручить Варрону основать повсюду в Риме обширные библиотеки; прорыть Коринфский перешеек; провести дорогу через Апеннинские горы; построить большой порт в Остии; дать работу предпринимателям и рабочим; собрать все законы в единый свод.[826]Все эти проекты, естественно, могли быть выполнены, когда завоевание Парфии доставить нужные средства, и тем самым служили и для оправдания в глазах публики великого предприятия.

Неразборчивость друзей Цезаря

Но Цезарь на этот раз ошибался, думая, что такое обилие грандиозных идей ослепит Италию. Космополитическая чернь столицы могла предаваться химерическим надеждам, если ей обещали колонии и работу; но средние классы оставались в дурном настроении вследствие финансового кризиса, конца которого никто не предвидел. Что касается оскорбленных в своих республиканских чувствах и все еще страшившихся социальной революции высших классов, то они спрашивали себя, не сошел ли Цезарь с ума, и насмехались даже над серьезными реформами, например над реформой календаря.[827]Вместо восхищения его великими проектами находили удовольствие в негодовании против шумной клики мужчин и женщин, окружавших диктатора. Чтобы найти необходимые для парфянской войны деньги, Цезарь был вынужден продать конфискованные у побежденных имения, затем общественные земли, на которых нельзя было основать колоний, и земли храмов.[828]Эти поспешные распродажи принесли особенную выгоду его друзьям, почти даром получившим огромные земельные угодья. Значительное имение, конфискованное во время войны, было отдано Сервилии;[829]некоторые вольноотпущенники, многие центурионы, военные трибуны и генералы из армии Цезаря нажили себе большие состояния. В их числе был молодой германский раб по имени Ликин, которого Цезарь уличил в ростовщичестве среди его товарищей по рабству и которому дал значительный административный пост; занимая его, тот и стал одним из самых изворотливых помощников Цезаря.