Детство Лермонтова - Татьяна Толстая

Миша возразил, что бабушка дала ему разрешение управлять имением один день так, как он захочет, но Афанасий Алексеевич перебил мальчика, сказав, что он не имел никакого права так действовать, не предупредив бабушку о своем намерении. Ведь бабушка не раз говорила, что после ее смерти он может распоряжаться ее имением как хочет, но ведь к тому времени Миша станет взрослым и поймет, что надо и чего не надо делать. А теперь какое безумство он затеял: вырубить всю Долгую рощу, которая стоит несколько тысяч, и для чего? Чтобы поставить крестьянам новые избы!

Арсеньева неумолчно рыдала. Афанасий Алексеевич просил ее успокоиться и сказал, что бабушка должна теперь расплачиваться за ошибку внука и что теперь ему самому придется выступить с речью перед крестьянами, а Миша должен при этом присутствовать, слушать, что будет сказано, и молчать.

— Иначе я выпорю тебя при всех, ежели ты скажешь хоть слово! — добавил Афанасий Алексеевич таким зловещим голосом, что мальчик побледнел и осекся, только недобрый огонь сверкнул в его глазах.

Втроем они вышли на балкон, за ними побледневшая Христина Осиповна и Андрей Соколов, который нежно и сочувственно держал в своей руке маленькую ручку мальчика.

Крестьяне же с утра волновались и ни о чем другом не говорили, как только о подарке Михаила Юрьевича. Они толпились во дворе невесело, и песни и пляски сегодня не клеились.

Афанасий Алексеевич подошел к перилам балкона и поднял руку. Это было знаком того, что он намеревается говорить, и все крестьяне тотчас же затихли и подошли к дому поближе.

Афанасий Алексеевич громко и четко сказал, что сегодня, в день своего рождения, Михаил Юрьевич пожелал позаботиться о своих крестьянах, но по малолетству своему, не зная законов, не зная, что он является не владельцем, а только наследником имения, распорядился самовластно. Владелец же и хозяин Тархан не он, а помещица Арсеньева Елизавета Алексеевна, которая любит своих крестьян, как мать родная, и имеет о них материнскую заботу и попечение.

Крестьяне, выслушав это сообщение, стали переглядываться и переговариваться. Афанасий Алексеевич, заметив это, повысил голос и продолжал:

— Внук госпожи Арсеньевой говорил о постройке крестьянам новых домов. Действительно, новые избы будут выстроены крестьянам, которые принадлежали сначала мужу помещицы Михаилу Васильевичу Арсеньеву, затем перешли по наследству к его дочери, Марии Михайловне, а ныне принадлежат самому Михаилу Юрьевичу.

Услыхав такие слова, переведенные из имения Арсеньевых крестьяне, которые жили по чужим углам и сараям, пришли в восторг и начали радостными криками выражать свое удовольствие.

— Крестьянам этим будет отведено место и выстроены новые избы, — продолжал Афанасий Алексеевич. — Это будет новый поселок. Тарханские же крестьяне… — тут насторожились все тарханцы и стали шикать на крестьян, принадлежащих Михаилу Васильевичу, чтобы те утихли, — тарханские же крестьяне, о нуждах которых болеет помещица Арсеньева, получат из кирпишной несколько тысяч кирпичей, чтобы сложить у себя в домах печи. Госпожа жалеет бедный люд и желает, чтобы они не топили по-черному и не страдали от дыма.

Тарханские крестьяне тоже очень обрадовались, хотя тотчас же начали между собой перешептываться, что в «кирпишной» кирпичей-то немного и на всех не хватит, что придется собраться миром и как следует поработать, чтобы изготовить нужное количество кирпичей, но управитель Абрам Филиппович прекратил эти разговоры, крикнув громко:

— Помещице нашей, матушке-барыне Елизавете Алексеевне, многая лета! Ура!

— Ура! — жиденьким хором отозвались крестьяне.

Абрам Филиппович помедлил, ожидая, чтобы стали кричать громче, а когда этого не последовало и голоса стали затихать, крикнул:

— А также наследнику имения Тарханы, малолетнему Михаилу Юрьевичу, многая лета! Ура!

Тут раздался такой неистовый взрыв восторженных криков, что в чайной комнате задрожали стекла. Приветственные возгласы не умолкали долго, и Абрам Филиппович, желая разрядить общее волнение, пошел плясать трепака, а за ним и другие.

Мальчик же стоял молча, крупные слезы помимо его воли катились из его темных глаз, но он старался сделать спокойное лицо. Бабушка притянула его к себе, поцеловала и подняла руку, шевеля пальцами, как знак приветствия крестьянам.

Глава VIII

Учение. Уроки музыки

После того как гости разъехались, Арсеньева попросила на семейный совет своего брата Афанасия Алексеевича и Юрия Петровича и заявила им, что Миша еще мал, чтобы вмешиваться в дела управления имением, а ей уже шестьдесят три года, здоровье такое слабое. Арсеньева, заливаясь слезами, сказала, что она, очевидно, скоро умрет. Но ее желание, чтобы Миша, еще несовершеннолетний, не занимался крестьянским вопросом. Пусть он лучше займется изучением наук, к чему, по всему видно, имеет способности, потому что целый день задает вопросы, на которые иногда довольно трудно бывает отвечать.

Бабушка вздохнула.

Это первое. Во-вторых, желательно было бы, чтобы он рос в обществе детей дворянского происхождения, а не среди крестьянских детей, как это было до сих пор.

Арсеньева просила посоветовать, как и чему обучать Мишеньку, и составить план, какие науки он должен изучать; а на расходы, сопряженные с приглашением учителей, она не пожалеет никаких средств и готова тратить до десяти тысяч рублей в год.

Юрий Петрович вспомнил, как он некогда требовал, чтобы ему давали возможность следить за воспитанием сына, и настаивал, чтобы по всем вопросам воспитания обращались к нему, поэтому приосанился и стал вспоминать, каким наукам обучали кадет. Ведь он был сначала кадетом, а потом воспитателем в кадетском корпусе, где его оставили как одного из лучших учеников.

Начался оживленный разговор, и в конце концов сошлись на следующем. Письмо, чтение и арифметику Миша сможет изучать по-прежнему у священника. Читает он превосходно и постоянно занимается чтением — правда, лежа, чем портит себе глаза. Ввиду слабости здоровья пусть он не занимается в этом году ничем, кроме рисования, к которому имеет большую склонность, музыки и французского языка.

Арсеньева стала жаловаться на Христину Осиповну, что та плохо справляется с Мишенькой, хотя часами читает ему правила морали и поведения на немецком языке, а он топает ногами от нетерпения и досады.

«Ich will nicht!» — «Я не хочу!» — кричит Миша и старается от нее убежать. Стоит мальчику вырваться от немки, как он уже бегает по саду или затевает новую игру с дворовыми детьми.

Арсеньева продолжала: бонна уже сыграла свою роль, она не может оставаться единственной воспитательницей такого своевольного и развитого мальчика, но она сделала все, что могла, обучила Мишу всему, что сама знала. Он владеет в совершенстве разговорным немецким языком, научился читать и писать по-немецки; немка заботится о чистоте его белья и платья, о порядке в комнате; кроме того, она оказалась прекрасной, терпеливой сиделкой. Слезлива очень и сентиментальна, но это уж не такой грех.

Зато за время своего пребывания в доме Христина Осиповна не разводила никаких сплетен и интриг, а всегда честно защищала интересы своей хозяйки, что, конечно, говорит в ее пользу.

Но сейчас она сильно постарела. Куда же ее девать? Ей трудно будет устроиться на другое место, поэтому придется ее оставить в доме: Миша к ней привязан.

Юрий Петрович предложил выписать из Москвы образованного француза-гувернера. Что же касается мальчиков дворянского происхождения, то у его сестры Дунечки Пожогиной-Отрашкевич два мальчика, которых она тоже собирается подготовить к поступлению в кадетский корпус. Миша Пожогин уже прижился в Тарханах, и, если только Арсеньева не возражает, Юрий Петрович может привезти и Колю, чтобы и он тоже жил здесь зимой.

На это Арсеньева охотно согласилась, потому что Миша, как единственный ребенок в доме, скучает, а обучать кого-либо из дворовых ему для компании она не намерена. Результаты игр с дворовыми уже налицо.

Намек был на Долгую рощу, и обращен он был к Юрию Петровичу, но тот сделал вид, что это его не касается. Он был доволен, что его предложения насчет обучения Миши приняты без колкостей и что ему удалось бесплатно пристроить племянников.

— Клянусь, маменька, что я всегда думаю о благе Миши и с вами готов поддерживать самые лучшие отношения! Ведь я же признаю, что у вас большое терпение и желание возиться с ребенком. Наконец, я должен считаться с тем, что у вас гораздо больше средств, нежели у меня…

Наметив план обучения Миши, все разошлись.

Юрий Петрович думал иногда о том, что сын с шестнадцати лет будет жить у него, поэтому и приезжал его навещать, чтобы не стать для него совершенно чужим человеком: он чувствовал — сын любит его преданно и нежно и прощает ему все недостатки, так же как и жена, Мария Михайловна.