Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг молния прошила мое сознание. Я даже остановился. Как же это не получилось, если все получилось!
Лена! Лена же!
Она вдруг с такой ясной силой высветилась в моей жизни главным смыслом с сегодняшнего похмельного утра, что иначе как озарением я не мог это даже назвать. Если уж я мысленно согласился на собаку… Какую породу она все время просила, вот бы еще вспомнить?
А как повлияли на мое прозрение, на мое открытие человека, который много-много лет незамечаемо находится рядом со мной, вот эти все беседы?.. Пока я не мог этого понять. Но зато я мог понять, отчего включился вдруг мой интерес ко всей этой экзистенциальщине, в которую я сегодня мордочкой натыкал юного Антона, а вчера Олег Павлович натыкал в нее мордочкой юного меня. Это случилось только оттого, что я участвую во фридмановском эксперименте, куда меня направила Джейн.
Есть ли у них сознание, спрашивает Фридман. И я каждый день ставлю галочку в правой клеточке: есть, есть, есть… Это все – настоящие живые люди с горькими проблемами, успехами и заботами. И если уж у меня есть сознание, значит, у них оно есть тоже.
– На следующей выходите? – кто-то тронул меня сзади за плечо.
Я отвлекся от мыслей, пытаясь сориентироваться в мироздании.
– Нет, – подвинулся, пропуская гражданина к дверям с надписью «не прислоняться». И снова исчез из вагона, провалился в недавнее прошлое, вернувшись к недавнему разговору с Антоном.
– …Мир тоже может в нас ошибаться, – бросил я ему, не особо задумываясь. И вдруг интуитивно понял, что эта фраза гораздо глубже, чем мне представляется. И это надо обязательно обдумать! Может, даже записать. Вот только разговор пошел дальше, не давая мне остановиться на этой важной мысли.
– Ну, как же, как же, – волновался Антон, стараясь спасти мир от сознания. – Нас много, а мир один. Значит, он есть и он независим от нас!
Помню, как мне в тот момент было жалко отвлекаться от своей мысли про то, что мир в нас ошибается, я чувствовал, что в ней кроется что-то интересное, но пришлось отвлечься на слова собеседника. И выдумать какой-то ответ, раз уж я взял на себя роль Олега Павловича.
– Мир какой-то, наверное, есть. Правда, мы о нем ничего не знаем, кроме того, до чего дотягиваемся нитями ощущений и мыслей, но… Но…
Я почувствовал, что нечто важное крутится вокруг моей головы, но я никак не мог его ухватить и притянуть в голову. Видимо, и Антону передалось это ощущение близкой идеи. Потому что он молчал, ожидая, какую рыбу я сейчас поймаю. И я поймал. Не знаю, правда, то ли что так призывно плавало вокруг, или какую-то сопровождающую мелочь:
– Мир, допустим, есть. Ну, должно же что-то быть!.. И он один. А вот реальностей много! И у каждого реальность своя. Я, конечно, физику очень давно проходил, но, по-моему, эти реальности на языке физики называются классическими реальностями. Кажется, так. Но сейчас в квантовую механику я не буду углубляться, чтобы не путать тебя и себя.
Антон ничего не ответил. Он думал. И это было хорошо. Пользуясь этой паузой, я попытался развить свою мысль – не столько даже для него, сколько для себя:
– Мир – это не существование и не несуществование. Это великая пустая потенция, которая может реализовать все! Но реализует потенцию до конкретики именно сознание. Как тебе такая идея?
Антон тяжело вздохнул:
– А что же такое сознание?
Я пожал плечами:
– Не знаю, что оно представляет собой по существу. Не знаю, корректно ли вообще определять его через физику, если саму физику мы определяем через сознание, выдумывая законы и физические формулы. Но одну из попыток определить сознание я тебе дал: сознание – это тот мир, который сознанию удалось ощутить. Оно ж не пустое! Оно должно что-то осмыслять! Его же должно что-то наполнять! Его наполняют мир, события. Нет мира – нет сознания. Нет сознания – классическому миру негде отражаться! Сознание – это зеркало мира.
Он тяжело вздохнул. Ничего, милый мой! Сегодня ты уйдешь домой загруженный, думал я. Как я вчера…
И когда после окончания сеанса связи я поставил в правой графе собеседнику привычную галочку, и когда шел по коридору, чтобы зайти к Фридману «отпроситься», то есть поставить его в известность – сказать, что мне срочно нужно вылетать домой, – меня не оставляло ощущение какой-то наполненности. Чувство не зря проведенного дня. Но в лифте, распоров эту мою самодовольную наполненность, вдруг почему-то возник простой вопрос – настолько простой, что я поразился, как он раньше не приходил мне в голову: вот эти все мои виртуальные собеседники, они как были выдернуты для собеседований со мной из своих жизней? Как им озвучили цель эксперимента, интересно?
Хотя, что я ломаю голову, если я сейчас могу спросить об этом у Фридмана!.. И только уже подходя к его кабинету, я вдруг подумал, что Фридман может и не знать ответа. Знать его может только шлюз, то есть программа-переходник, осуществляющая контакт и сопряжение времен, географий, имен, языков и символов. Насколько она могучая все-таки!
Дверь в кабинет Фридмана оказалась закрытой. Так. Ну, конечно! Я опять забыл, что сегодня выходной. И что дальше?
Я достал телефон и набрал номер Андрея. Он был вне зоны доступа, о чем мне любезно сообщила искусственная женщина. Я чертыхнулся. Что за день сегодня! Никому не могу дозвониться – ни Ленке, ни Андрею. Ладно, попробую позвонить обоим вечером, из номера…
Когда я вышел из метро, уже начало смеркаться. Ветер стих, и даже как будто растеплилось. Я шел к гостинице и просто глазел по сторонам, было такое ощущение, что я ни о чем не думаю, словно моя голова, перегруженная в последние два дня какой-то запредельщиной и философией (которую я никогда особо не любил, признаться), отказывалась думать. И я с большим удовольствием не думал, просто тараща глаза на голубей, желтые листья, голубое небо с перьями раскиданных облаков. Смотрел. Ощущал голод – видать, правду пишут, что большая умственная работа энергозатратна. Я это по себе и раньше замечал, в полицейской работе, когда большой массив данных крутится, крутится в голове, а потом вдруг выплывает
