Дама червей - Хизер Грэм

Ну вот… теперь ей выпадает возможность признаться, как много он стал для нее значить. Три коротких слова, больше не надо.

— Если не возражаешь, — скромно потупившись, ответила она.

Он порывисто провел обеими руками по ее рассыпавшимся по спине волосам.

— В таком случае еще раз — добро пожаловать, дорогая. Чувствуй себя как дома.

— Кил… — прошептала она. Он притянул ее к себе, но не вплотную — чтобы в глаза заглянуть. Потом и это расстояние исчезло, и она почувствовала прикосновение его губ. Первый поцелуй совсем легкий, едва ощутимый. Дразнящий. Обещающий.

Язык его легко пробежался по ее губам, затем раздвинул их, тронул зубы, решительно толкнулся внутрь. Рина глухо застонала и, уже не ничего не утаивая и не сдерживаясь, страстно откликнулась на поцелуй. Руки ее обвились вокруг него, пальцы запутались в его густых волосах. Одно прикосновение к ним воспламеняло.

Ладони его мягко, но настойчиво легли ей на плечи, пробежались по бокам, спустились к ягодицам, наслаждаясь бархатом кожи. Они двигались вверх-вниз, вниз-вверх, вызывая сладкий жар, и вот уже все тело загорелось от этих жгучих прикосновений.

Вдруг он резко оторвался от нее и отодвинулся на свою сторону кровати. С легкой улыбкой поцеловал, скорее даже клюнул ее в губы, как бы слизнув с них влагу.

Словно наблюдая за собой со стороны, он притронулся к ее шее, провел по ключицам, ощутив пальцами ответную дрожь. Прикрыл ладонями грудь, нежно погладил ее, не прикасаясь, однако, к соскам. Это лакомство не для рук — для губ предназначено. Он опустил голову. При первом же прикосновении Рина застонала и выгнулась всем телом, истосковавшимся по мужской ласке.

Но теперь пора ожиданий и голода кончилась. Он вбирал губами ее кожу, покрывал ее тело легкими укусами, туг же слизывая их следы.

Рина изо всех сил вцепилась ему в волосы. И как это, смутно пронеслось у нее в голове, ему удалось так быстро зажечь ее. Но тут же все мысли растворились в головокружительном вихре желания.

Пока его губы, зубы и язык занимались соблазнительно отвердевшими сосками, руки продолжали свое путешествие: костяшки пальцев вдавливались в мягкий, податливый живот, ладони поглаживали бедра, впитывая сладость этого роскошного тела. Ничто, с восторгом подумал Кил, не может так возбудить мужчину, как откровенное, безоглядное желание любимой женщины. Она не просто красива. Она вся — движение. Порыв. Текучее совершенство. Есть нечто экзотическое в изгибе и содроганиях ее тела, когда любое движение лишь разжигает и без того бьющее через край желание.

А ее запах, а вкус кожи… они навсегда останутся с ним. Это терпкий аромат, это вкус, это свет неба и солнца, но только есть еще во всем этом и нечто соблазнительно-женское. Благодарный уже за то, что такая женщина существует на свете. Кил на мгновение положил голову в ложбинку между двумя холмами, скосив глаза на собственные пальцы, ласкающие нежную кожу на внутренней стороне бедер. Заметив, как дрожь пробежала по ее длинным ногам, он счастливо заулыбался.

— Кил… — прошептала Рина и, словно вспомнив внезапно о скромности, согнула ноги в коленях.

— Рина… — хрипло выдохнул он, прижимаясь лицом к пологому скату ее живота, дразняще притрагиваясь кончиком языка к пупку, а потом повернулся и решительно раздвинул коленом ее ноги.

Слабые стоны были подобны мелодии страстного и сладкого желания, под которую Кил, изнемогая, отыскивал прежде неизвестные, потаенные места, раскрывал все новые секреты, которые принадлежали только ей. Это было что-то вроде эротического самобичевания, ибо одно лишь прикосновение к ней доводило Кила до волшебного безумия. Он чувствовал, как стремительно течет по жилам его собственная кровь, как оглушительно колотится сердце — сердце мужчины, жаждущего соединиться с женщиной.

— Ну пожалуйста. Кил, я больше не выдержу…

— Я тоже, — хрипло бормотнул он, и его горячее дыхание, влажное тепло кожи только усилили сжигающее ее, воспламеняющее кровь желание, так что Рина почувствовала себя вулканом, в котором уже волнуется лава и который вот-вот извергнет ее из своего мощного жерла. Осталось только одно — безумный жар. Но даже и при этом она ощущала каждое его прикосновение.

— Ну пожалуйста, Кил! — Она впилась ногтями ему в плечи, потом запустила пальцы в волосы. — О, Кил. Да, ты прав, я использую тебя. Так позволь же мне распорядиться добычей по собственному усмотрению…

Завороженный хрипловатым голосом, в котором так откровенно проступало желание, Кил еще теснее прижался к ней. Он вновь припал к ее губам, испивая их, утоляя дикую жажду. Но теперь она не просто покорно уступала ласкам, более того, задержав дыхание, высвободилась, пробежалась влажным кончиком языка по его лицу, легонько укусила в мочку уха, отыскала ложбину между ключицами. Рина стремительно прижалась к нему и тут же оттолкнула. Теперь партию вела она.

— Моя очередь… — негромко вскрикнула Рина, жадно покрывая поцелуями его грудь. Он с готовностью откликался на ее ласки, ноги их сплелись, а она все не отрывалась, дав волю губам и рукам, от его мускулистой груди.

Перед глазами у Кила вспыхнуло алое пламя. Потрясенный первобытной мощью ее страсти, он на мгновение застыл, отдаваясь ненасытным, чувственным ласкам. С каждой секундой кровь его полыхала все сильнее и сильнее, доводя до полного изнеможения.

— Рина… — Это был даже не голос, а сплошной хрип. Но она и внимания не обратила, и, почувствовав, как на него один за другим накатывают пенные валы, он содрогнулся, а Рина теперь завладела им так же безраздельно, как прежде он ею. На его теле не осталось ни единого места, которого не коснулись бы ее влажные губы. Ласки становились все требовательнее и требовательнее, и вот он уже дошел до черты, за которой перестаешь владеть собой…

— Стоп! — внезапно выдохнул он и, крепко обвив ее руками, прижал к себе. С силой раздвинув ей колени, он всмотрелся в ее лицо и встретил жадный и разгоряченный взгляд, в котором отражалось пламя его собственных глаз. Кил улыбнулся. — Хочешь свести меня с ума, любовь моя? Что ж, тебе это удается. Еще как удается…

И он вошел в нее, наполнив сжигающим жаром и всепоглощающей силой.

— Кил… — простонала она, обвивая руками его шею.

Он подложил ладони под ее гладкие округлые ягодицы, и они слились в едином порыве, едином ритме. Рина негромко вскрикнула и прижалась к его губам. Не она ему — он отдавался ей.

Никогда еще он не принадлежал женщине вот так — целиком. Никогда не растворялся вот так — без остатка, становясь ее частью, слепо отрываясь от земли и взмывая к небесам, к полыхающим молниям. Да, он полностью, до конца, растворился в ней. Страсть его все не остывала. В каком-то первобытном, сугубо мужском порыве он жаждал оставить на ней свою мету, след в душе, след в памяти. Никогда отныне она даже не подумает о другом мужчине. Никогда. Никогда.