Только моя - Лоуэлл Элизабет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не такая никчемная, чтобы не могла умыться самостоятельно, — сказала она тихо, глядя в камин, а не на мужчину, который мягко, но непреклонно разрывал ее сердце.
— Я знаю. Ты устала. Позволь мне позаботиться о тебе, что мне следовало бы делать с самого начала.
Веки Джессики вздрогнули, когда тряпка коснулась ее щеки.
— Больно?
Она устало покачала головой.
— Ты уверена? Эти ссадины могут быть болезненными.
Откуда они у тебя?
— Я не помню, — ответила она бесцветным голосом.
Пальцы Вулфа с величайшей нежностью пошли по ее телу. Дыхание Джессики стало неровным. Когда он спустил покрывало до талии, она тихонько вскрикнула.
— Не беспокойся, эльф. Я не собираюсь требовать от тебя чувственных игр. Ты слишком устала… и вряд ли тебе захочется испытывать мое самообладание сегодня.
Джессика открыла глаза, впервые посмотрев на Вулфа Он не заметил этого. Он любовался изумительной картиной: Джессика с меховым серебристым покрывалом вокруг бедер и роскошными рыжими кудрями, рассыпавшимися по груди.
Вулф медленно перебросил волосы ей за спину. Еще до того как влажная тряпочка коснулась ее груди, соски собрались в тугие бархатные венчики.
— Ты огненно прекрасна, — сдавленно сказал Вулф. — Я запомню тебя такой до самой смерти.
«И я буду желать тебя до самой смерти».
Вулф не произнес этих слов вслух. Но они звучали в нем как приговор.
Джессика увидела суровые складки на лице Вулфа. Ей хотелось спросить его о причине, но она боялась, что, открыв рот, она закричит о своей страсти и любви к человеку, который не любил ее. И она молчала, чувствуя, как печаль безжалостно сжимает ей горло.
Меховое покрывало соскользнуло с бедер Джессики на руки Вулфа и затем на пол.
Не торопясь, Вулф в полной тишине возобновил омовение. Джессика задышала глубже и раскованней. Когда Вулф без слов попросил ее подвинуть ногу, она не сопротивлялась, позволив ему коснуться интимных мест. В течение продолжительного времени слышался лишь плеск воды, треск дров в камине да прерывистые вздохи. Наконец были смыты последние остатки мыла, и в спальне остался аромат роз и теплой благоухающей женщины.
— Вот и все, — сказал он глухо.
Он стоял, в смятении закрыв глаза, не имея больше сил смотреть на Джессику. Он знал, что должен был бы просить прощения за все свои жестокости, а вместо этого в мозгу у него рисовались неплотно сжатые точеные ножки. Он думать не мог ни о чем другом.
Джессика увидела снедающее Вулфа желание и ощутила его сама. Оно совмещало в себе и физическую тягу, и нечто большое, сложное и мучительное. Не говоря ни слова, она стала расстегивать рубашку Вулфа.
Он, вздрогнув, открыл глаза.
— Что ты делаешь?
— Раздеваю тебя.
— Я вижу это.
— А затем ты увидишь, как я искупаю тебя так же любовно, как и ты меня.
— Нет.
— Почему же?
— Ты очень устала.
Изящные пальцы Джессики не прекращали работы.
— Не больше, чем ты.
— Джесси….
Их глаза встретились. Он сразу не мог понять, способен ли вынести то, что увидел в чистых, светлых глубинах ее глаз.
— Ты сделал то, что просила леди Виктория, — сказала тихо Джессика. — Ты научил меня не бояться твоих прикосновений. А теперь ты изгоняешь меня из своей жизни. Неужто ты откажешь мне и этой ночью?
Вулф понимал, что именно это он и должен сделать, но не мог выжать из себя слов отказа. Ведь Джессика в конце концов смирилась с тем, что он всегда считал неизбежным: она не будет больше сопротивляться разводу.
Он никогда не думал, что победа может быть такой горькой.
«Ты изгоняешь меня из своей жизни».
Вулф молча снял ботинки и носки, закрыл глаза и стоял, пока Джессика раздевала его. С каким-то отрешенным удивлением он подумал, что никогда не верил женщине настолько, чтобы предоставить главную роль в игре.
Чувствовать, как Джессика снимает рубашку, было приятно. Освободиться от ремня, от одежды, остаться обнаженным значило испытать чувство легкости и нереальности.
При первом прикосновении теплой влажной тряпочки к лицу веки Вулфа вздрогнули.
— Больно? — спросила она участливо, как эхо повторив вопрос Вулфа.
— Точно так же вздрогнула ты, когда я первый раз дотронулся до твоего тела. Тебе было больно?
— Нет. Я так желала тебя, что мне казалось: я не выдержу даже самого легкого сопротивления.
— Да, — сказал Вулф просто, не пряча больше глаз от Джессики.
Он почувствовал ее дыхание, когда тряпочка скользила по его груди, и посмотрел ей в глаза.
— По крайней мере, в этом мы схожи, — прошептала Джессика.
Вулф не ответил… Он не мог. У него перехватило дыхание. Билась жилка на шее. Звук полоскаемой тряпочки звучал в тишине, словно медленная музыка. Вулф физически ощущал аромат раскрывающихся роз. Только шероховатость тряпки позволяла ему ощутить реальность бытия.
Он снова закрыл глаза, впитывая, в себя присутствие Джессики всеми порами, пока она водила тряпкой по его груди и плечам, смывая усталость, и не было ничего на свете, кроме ее прикосновений, ее легкого дыхания, ее аромата.
Когда тряпка подвергалась полосканию, вода издавала нежные серебряные звуки. Он почувствовал, как Джессика опустилась перед ним на колени. Тряпка без всяких колебаний заскользила по его телу. Вулф не мог укрыться, потому что Джессика все равно видела его страсть.
Да он и не собирался таиться, потому что видел: Джессика жаждала его не меньше, чем он ее. Она касалась его легко, как во сне. Ласкала в тишине, которая сама была еще одной разновидностью ласки.
Тряпка выпала из пальцев Джессики и осталась забытой возле камина. Ощущение ее ладоней на своих бедрах принесло ему и облегчение, и новый виток мучений. Ее рука скользила, рождая в теле столь сладостные ощущения, что они граничили с болью. Ее прерывистое дыхание над источником возбуждения несло в себе ад и рай одновременно.
Вулф не смог сдержать негромкого восклицания, когда Джессика накрыла ладонью его плоть. Не мог он сдержать и единственную серебряную каплю, которая красноречиво свидетельствовала о страсти, сжигающей его.
Когда Джессика слизнула каплю и поцеловала это место, он встал на колени.
— Ты сжигаешь меня заживо, — сказал Вулф хрипло.
— Не более, чем ты меня, — прошептала она, прижимая его руку к своему телу. — Трогай меня всюду… Знай, как я сильно хочу тебя…
Это было как соскальзывание в пламя. Не было отступления или стыдливости, была знойная, роскошная роза, раскрывающаяся при первом прикосновении, жаждущая его и отдающаяся в то же мгновенье. Джессика прильнула к нему. Она смотрела на него и одновременно видела себя, охваченную страстью, в его зрачках.
Не в силах выдержать собственный вес, она со стоном опустилась на мех, увлекая за собой Вулфа, удерживая на себе его горячую руку.
— Я много узнала от тебя о человеческом теле, — шептала она. — Я не могла подумать…
Ее шепот перешел в глухой стон, когда ладонь Вулфа легла ей между ног, а затем деликатные, сладостные пальцы проникли внутрь. Она откликнулась на ласку медленным покачиванием бедер в такт его движениям, словно умоляя его проникнуть глубже.
Закрыв глаза, Вулф ласкал сердцевину цветка, который был отдан ему. Он ощущал его обволакивающую податливость и теплый таинственный дождь, которому преграждала путь ее девственность. Джессика страстно желала его, и об этом кричала каждая капля ее знойного дождя; она повторяла его имя в тишине, которая была наполнена истомой и напоена запахом роз.
— Что ты не могла подумать? — спросил Вулф, когда почувствовал, что к нему вернулся дар речи.
— Что ты сделан из меда и огня.
— Это ты, а не я… Мед и огонь…
Вулф выдохнул имя Джессики, увел пальцы из атласного жаркого грота, и она издала возглас разочарования, ощутив потерю. Он подождал две-три секунды, но больше не мог длить взаимную боль. Он снова скользнул внутрь и ощутил сладостную муку ее ответного движения.
— Возьми меня, — шептала Джессика. — Я хочу почувствовать твою тяжесть! Пожалуйста, Вулф! Я хочу тебя!