Чистый огонь - Вадим Арчер

Однако сон не шел к нему, несмотря на страшную усталость. Эрвин никак не мог успокоиться после разбойничьего налета, перед его закрытыми глазами мельтешили картины нападения – потрепанные тени, в одно мгновение выскочившие из кустов, схватившийся за бок Даз. Злобные, мерзкие лица хищников, почему-то называющихся людьми, как и он сам. “Ты человек, а защищаешь этих ублюдков дарнаров!”

"Я-то человек,-думал Эрвин, – а вы-то кто? Неужели вы тоже люди, как и я? Неужели я принадлежу к одному племени с вами – только потому, что у меня такие же руки и ноги, такое же лицо, такая же кожа, как у вас? Как это может быть? Внутри я совсем другой, у меня нет ничего общего с вами. Я отчетливо чувствую это”.

Дика вылезла из-за его пазухи и отправилась на ночную охоту. Эрвин нередко обсуждал с ней дорожные события, но бесполезно было задавать ей эти вопросы. Всю свою жизнь кикимора провела в лесном мирке, где сильный и ловкий носит теплую крысиную накидку и ест свежее мясо, а слабый и неуклюжий кутается в старые листья и ест заячье дерьмо, но где свои все-таки не едят своих. Что это – кодекс чести кикимор, по которому даже самый захудалый охотник не может считаться добычей, или их ограниченность, по которой несколько слабых и неуклюжих не могут сговориться и обобрать одного сильного и ловкого? Ограниченность, от которой свободны люди?

Как же могло случиться, что из безобидного розового младенчика выросло двуногое существо, живущее чужими слезами и бедами, разумное ровно настолько, чтобы как можно ловчее обобрать или ограбить своего ближнего? Эрвин видел не так уж много младенцев, но все они казались ему 6eзобидными и розовыми, и из них, по его понятию, должны были вырастать такие же люди, как он сам или его друг Дарт, или его друг Армандас. Но из них почему-то вырастали и эти твари, по непонятным ему причинам тоже называющиеся людьми.

Дарт, наверное, хмыкнул бы и пожал плечами – мало ли какая дрянь существует на свете! Армандас попросту сказал бы “Да провались они все!” и выкинул бы их из своей горячей головы. Но Эрвин, видимо, был устроен иначе, потому что он не мог не размышлять об этой жизни. Он лежал в темноте под жестким вонючим одеялом и думал, думал ночь напролет, не зная, как оторваться от размышлений, хотя они выпивали его последние силы. Начало светать, вернулась с охоты насытившаяся Дика и забралась к нему за пазуху, а он все еще оставался в тревожном, изматывающем состоянии между сном и бодрствованием. Только на рассвете, когда пора было вставать, его взбудораженное сознание забылось коротким сном.

Он проснулся оттого, что его трясли за плечо. Довольно грубо и, видимо, давно, но его усталый рассудок никак не соглашался возвращаться в реальность. Наконец Эрвин сел и начал протирать кулаками слипающиеся глаза. Больше всего на свете ему сейчас хотелось рухнуть обратно под одеяло и никогда не просыпаться.

– Ты проспал, – раздался над его ухом голос Даба. – Еда готова, ешь скорее, и пойдем.

Зрение Эрвина понемногу прояснилось. Даки были согнаны в стадо, готовые в путь. У костра сидел Даз, доедая из миски грубое дарнарское варево. Даб, видимо, уже поел. Растормошив Эрвина, он пошел укладывать вещи.

Эрвин с усилием поднялся на ноги и пошел к костру. Земля уплывала из-под его ступней, а окружающий мир поворачивался вместе с каждым движением его головы, поворачивался и качался, усугубляя эту странную неустойчивость. Эрвин сам не заметил, как оказался на земле. Мир вокруг по-прежнему плыл и качался, но, по крайней мере, не уходил из-под ног.

Это ощущение было уже знакомо ему по Дангалору – полное энергетическое истощение. Вчерашняя схватка, длительное лечение раны и бессонная ночь исчерпали его силы, которых и так оставалось немного из-за постоянного холода и недоедания. Нужно было отлежаться хотя бы один день, чтобы твердо стоять на ногах.

Эрвин заставил себя дойти до костра и поесть, надеясь, что после еды ему станет лучше, но добился только того, что к головокружению добавились тошнота и озноб. Он съежился у догорающих поленьев, пытаясь согреться. Даз помыл миски и котелок, уложил вещи в заплечный мешок из шкуры дака. Даб окидывал опытным глазом скотину, чтобы еще раз удостовериться напоследок, вся ли она на месте.

– Ну, пойдем, что ли, – скомандовал он, убедившись, что все готово к выходу.

Эрвин попробовал встать и снова опустился на землю у костра.

– Я не могу, – пробормотал он. – Я, кажется, нездоров.

Даб подошел и остановился над ним, разглядывая с высоты своего роста съежившуюся фигурку Эрвина. Даз тоже подошел и встал рядом с Дабом. Некоторое время оба дарнара молча мерили своего подпаска одинаковыми взглядами.

– Ты нездоров, значит, ты болен, – заключил наконец Даб.

– Болен, – подтвердил Даз.

– Не то чтобы болен, – проговорил едва ворочающимся языком Эрвин. – Просто я вчера устал… мне нужно отлежаться. Я не могу идти – ноги не держат…

– Он не может идти, – взглянул Даб на Даза.

– Не может, – подтвердил тот.

– Нам не нужен помощник, который не может идти, – мигнули добродушные глазки Даба.

– Не нужен, – согласился его напарник.

– Верно говоришь, Даз.

– Верно говоришь, Даб.

Они отвернулись от Эрвина, словно тот в одно мгновение исчез из их жизни, и погнали даков по дороге. Эрвин проводил их взглядом, не в силах даже изумляться. Затем он опустил голову на землю и закрыл глаза. Ему не хотелось ни видеть, ни слышать, ни думать. Но больше всего ему не хотелось чувствовать, – чувствовать себя преданным и брошенным. И снова сознание милосердно оставило его, спасая от отчаяния. Он надолго погрузился в забытье – то ли в глубокий обморок, то ли в глубокий сон.

К полудню Эрвин пришел в себя. Он очнулся мгновенно, словно от толчка, и открыл глаза. Костер давно не грел, головешки прогорели дотла, земля под боком была ледяной и жесткой. Эрвин поднял лицо и увидел бледное зимнее небо. В этих краях снег шел только посреди зимы и не лежал подолгу, а земля почти на весь сезон становилась безрадостной бурой равниной, покрытой останками травы, пригодными в пищу только дакам.

Он повел головой, но небо и земля остались на месте, как им и было положено. Если бы он был простым подпаском, он погиб бы вчера вместе с Дабом и Дазом, а разбойники гнали бы сейчас украденное стадо в Дутухт на продажу. Эрвин подумал, что они легко могли бы рассчитаться с ним за вчерашнее, пока он лежал в забытьи у костра, но они наверняка были далеко отсюда, подальше от опасного мага, превратившего половину их шайки в пылающие факелы. Хорошо еще, что они не знали, как часто маг бывает беспомощным, куда беспомощнее обычных людей, которые никогда не тратят малую толику отпущенной им магической силы, потому что не умеют ее тратить.