Прибытие - Евгений Ильичёв

— Времени? — я как раз тянул это самое время, напрягая все свои силы. Кажется, я что-то нащупал. — Вы имеете в виду время на решение сложных математических и логических задач, над которыми человеческие умы бились тысячелетиями?

— Да. Я их все решил, — без ложной скромности сообщил мне Леонид Боровский. — Открытые математические задачи, вечные вопросы философии, да сам смысл жизни — мне подвластно все.

— И что?

Леонид Боровский остановился и уставился на меня.

— Что значит «И что?» Ты не понимаешь, Герман? Я обладаю абсолютным знанием! Мой мир нерушим! Моя философия незыблема. Это я, а не ваше общество, — вершина эволюции!

— И что вам с того? — продолжал я дразнить геолога. — Я допускаю, что вы покорили все вершины. Я принимаю вашу веру в то, что вы единственный познали мир во всей его красоте и несовершенстве. Я даже могу смириться с мыслью, что вы самое могущественное существо во вселенной. Но я не понимаю, а ради чего все это? На Земле нет никого и ничего, равного вам, а значит, никто и ничто не сможет восхититься вашим совершенством. Никому нет дела до того, что вы решили все философские и математические проблемы. Вы лишенный цели человек. Нет, даже не человек — существо. Бесполое, нищее в эмоциональном плане, потерявшее цель в жизни существо. Человека, — я уже заводился, — делает человеком его несовершенство. Его стремление к познанию. Его стремление к самому стремлению! А что можете предложить миру вы? Мир сможет признать вашу гениальность, вашу божественную суть, лишь познав то, что познали вы! Все остальное — лишь ваши слова. Бла-бла-бла — и ничего более.

Боровский мрачнел с каждым моим словом. Я видел, как в новоиспеченном боге закипает абсолютно человеческое чувство — ненависть. Но я не мог остановить поток своего собственного сознания:

— Кто вы без признания извне?

— Мне не нужно признание! — огрызнулся геолог. — Я самодостаточен.

— Врете, доктор! Нагло врете самому себе. Если вы такой самодостаточный, если вам нет нужды доказывать кому-то что-то, зачем вы тогда затеяли все это? По сути, ваша жизнь после слияния вашего разума с квантовым процессором закончилась. Вы достигли конечной точки для человечества, разгадав все его загадки. Вам больше не к чему стремиться. После такого вам стоило бы лечь на спину и не шевелиться до тех пор, пока вы не сдохнете от голода и жажды. Но вы здесь! Вы передо мной и ломаете эту комедию. Вы половину жизни потратили на реализацию своего плана, а план у вас только один.

— Позволь полюбопытствовать, какой же?

— Власть. Вы алчный и жестокий, а значит, низкий и ничтожный человечек. Вы сопливый ребенок с лупой в руках, а мир вокруг — муравейник. Вы заполучили самое мощное оружие во вселенной — абсолютный разум, а тратите его на такую мелочь, как власть. Вы уничтожили ради этой ничтожной цели нашу цивилизацию!

— Я построю на ее месте другую!

— Зачем? — я рассмеялся от души. — Зачем вам иная цивилизация? Вы не знали, что делать с той, что у вас была! Чтобы иметь возможность насладиться своим могуществом и совершенством, нужны те, кто смог бы хотя бы осознать тот уровень власти и интеллекта, которым вы обладаете. Но никто и никогда не сможет вас понять по-настоящему. А значит, никто и никогда вас не оценит. Ни вас, ни ваши деяния. Каких бы высот вы ни достигли с новой цивилизацией, да даже с сотней новых цивилизаций, вы останетесь одиноки. И будете оставаться одиноким, пока не поделитесь своим даром хотя бы с одним человеком. Вы останетесь «абсолютным никем», пока не создадите существо, равное себе, способное оценить вас. Оценка — всегда сравнительная величина. А сравнивать вас не с кем.

— Это хорошо, что ты поднял этот вопрос, — ледяным тоном ответил на мой монолог доктор Боровский.

Я замолчал. Эмоциональная речь исчерпала мои последние силы. Я сделал все, что мог.

— Ты хочешь навязать мне общественное мнение. Ты считаешь, что мерилом любого достижения могут быть только люди. Что, если некому оценивать твое могущество, то никакого могущества и нет. Но ты не прав, Герман. Ты все еще мыслишь своими низкими категориями. Люди для тебя важнее истины. Их мнение и их реакция тебя заботят больше, чем твоя собственная жизнь. Разве важен один муравейник, когда по нему прокладывают дорогу в будущее? Разве человек ждет одобрения или оценки улья, когда делает просеку для магистрали? Когда человек обладает такой властью, какой обладают лишь боги, он понимает всю суть.

— И что поняли вы, доктор?

— Я понял, что мне абсолютно неважно то, что скажут после меня люди. Мне плевать, потому что я не человек. Я выше каждого на планете.

Я понял, что довел-таки своего оппонента. Внутри Леонида сейчас боролись два чувства — ненависть и рациональность. Одна его часть страстно желала моей смерти, поскольку я был избран им на роль благоговейного слушателя, способного оценить масштабы его могущества и результатов его трудов, а в итоге он получил лишь насмешку в лицо. За такой грех у богов была только одна кара — смерть. Но рациональность доктора мешала ему привести приговор в исполнение. Еще не завершился процесс дегибернации, да и по его завершении ему еще могла понадобиться моя помощь.

— Жаль, Герман, что ты не поверил мне, — холодно подвел итог нашему разговору доктор Боровский. — Я, собственно, и не рассчитывал на понимание, но я оскорблен твоей глупой попыткой поймать меня «на слабо». Думаешь, я не понял, что своими словами об отсутствии равного мне ты намекаешь на себя самого? Думал, я решусь наделить тебя хотя бы толикой своей силы? Думал перехитрить того, кто весь этот диалог смог просчитать еще до его начала?

Я молчал и ждал выстрела в спину.

— И то, что ты мне еще нужен — тоже ложь, — продолжил доктор Боровский. — Да-да, я читаю тебя, как книгу. Все твои эмоции, все мысли у тебя на лице написаны. Ты понадобился бы мне лишь при условии, что в капсуле находится мой сын. Но мы же оба понимаем, что такая вероятность крайне мала. Константин Боровский по странному стечению обстоятельств оказывается в криокапсуле на корабле инопланетной расы — чушь! Что за нелепое стечение обстоятельств могло породить такой сюжет?

Я не стал дожидаться последней реплики доктора. Время пришло, и я первым бросился на него. Сзади меня прозвучал шипящий звук выстрела, и я рухнул прямо на лежащую перед Леонидом Боровским Марию.

— Какая глупая смерть, — прозвучал в тишине голос геолога. — Даже в смерти его жены было больше смысла.

Глава 33

Жнец

Дальнейшие события я мог лишь слышать. Как только Ковалев навел на меня оружие, в гибернационном отсеке послышались крики. Началась стрельба. Отовсюду посыпались искры. Заверещал незнакомый звук сирены — возможно, это был звук пожарной безопасности чужого корабля. Несколько смачных плазменных шлепков досталось и нам с Марией, но наши объединенные силовые поля смогли выдержать прямое попадание плазменного пистолета. Боли я пока не чувствовал, хотя первый выстрел сильно повредил мне спину. Мой замысел все-таки удался. Первый выстрел Ковалева почти пробил мое силовое поле, так что, случись Егору попасть еще раз, — не факт, что энергии хватило бы для погашения второго плазменного заряда. Мне ничего не оставалось, кроме как закрыть собой Марию и надеяться, что она взяла свой генератор силового поля. Первый плазменный заряд поразил девушку лишь потому, что доктор Боровский не планировал ее убивать. Ковалев стрелял с расстояния в три метра самым слабым зарядом. Обычно такой режим огня использовали стражи порядка для задержания преступников. Силовые поля не гасили такие удары, поскольку были рассчитаны на более серьезные нагрузки. В меня же Ковалев стрелял, не меняя конфигурации своего пистолета. А последний выстрел, произведенный им, был максимальным по мощности, поэтому мое силовое поле отреагировало.

Когда все закончилось, кто-то осторожно дотронулся до моего плеча:

— Док, вы живы?

Я выдохнул. Это был Козырев.

— Помоги мне, Сергей.

Десантник перевернул меня на спину.

— Принес? — спросил я.

— Все, как вы просили, док. Что тут произошло?

— Покажу после, на «Ермаке», — боясь пошевелиться, выдохнул я.

Кажется, у меня были сломаны ребра. Становилось трудно дышать, и я попросил усадить меня рядом