Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Николай Гнидюк

И мы понимали, что Николай Иванович прав, понимали, что ему намного труднее, чем нам. Ведь он почти все время находится среди врагов, и круг своих людей, с которыми он встречался, был очень ограничен. Даже попасть из города в отряд или на партизанский «маяк» Кузнецову было значительно сложнее, чем нам. Мы шли селами, полями, добирались на попутных машинах, подводах, велосипедах, пешком. А как быть ему, одетому в форму немецкого офицера?

— Неплохо было бы обзавестись машиной, — поделился с нами своей мыслью Кузнецов.

При слове «машина» глаза Коли Струтинского загорелись: все знали его пристрастие к автомашинам.

— Разрешите мне заняться этим, Николай Иванович, — попросил он.

— Займись, я не возражаю.

Николай скоро наладил дружеские связи с водителями гаража гебитскомиссариата, а с одним из них — Степочкиным — пошел на откровенность.

— Я вижу, ты наш парень и ненавидишь гитлеровцев, — обратился к нему Струтинский. — Хочешь помочь партизанам?

— А как? — не раздумывая, спросил тот.

— Нам нужна легковая автомашина.

— Ее не так трудно достать, — отвечал Степочкин. — Только какая вам нужна машина — во временное пользование или на постоянное?

— Пока во временное, а потом можно и на постоянное.

Вскоре Пауль Зиберт уже разъезжал на черном «адлере» — на том, на котором разъезжал ровенский гебитскомиссар Беер.

— Не очень удобно так пользоваться автотранспортом, — сказал Кузнецов Струтинскому, когда тот рассказал ему, что заведующий гаражом сделал замечание Степочкину за опоздание. — Я вынужден ждать, пока господин гебитскомиссар освободит машину, а тут оказывается, что герр Беер должен ждать, пока мы освободим его лимузин. Нужно одолжить его навсегда.

И черный «адлер» исчез из гаража гебитскомиссариата, а вместе с ним исчез и Степочкин. Как ни старались полиция, уголовное и политическое СД и другие службы разыскать водителя и автомашину — их усилия оказались тщетными. Степочкин благополучно отдыхал в отряде, а лимузин, перекрашенный в другой цвет, с военными номерными знаками разъезжал по улицам Ровно. Рядом с шофером Николаусом — Колей Струтинским — гордо восседал гауптман Пауль Зиберт.

Теперь Николай Иванович имел возможность выезжать за пределы города — в Здолбунов и даже на партизанский «маяк».

— Прекрасная машина, — не мог нарадоваться Коля Струтинский. — Просто сама едет. Я давно о такой мечтал…

— Но нам придется, вероятно, расстаться с ней, — заметил Кузнецов.

— Почему?

— А тебе не кажется, что для рядового офицера такой «адлер» слишком большая роскошь?

— Оно-то конечно, но…

— Никаких «но» не может быть. Удивляюсь, как до сих пор они не обратили на это внимания? Нужно найти другую машину, скромнее.

— В гараже гебитскомиссариата достаточно машин. Взяли эту, возьмем еще. Там есть надежные ребята, они готовы не только машину, а и самого гебитскомиссара украсть и доставить в отряд, — ответил Струтинский.

— Этого вам не разрешат. Беер не такая уж важная персона, чтобы из-за него рисковать. В Ровно есть поважнее. А другую машину достать нужно.

Не прошло и трех дней, как Николай приехал на почти новеньком «оппеле».

— О, именно на такой машине и разъезжать гауптману! — воскликнул Кузнецов.

— Но «адлер» не нужно бросать, — сказал Коля. — Отправим его на «маяк», пусть постоит. Он еще может пригодиться.

— Не возражаю, — одобрил Николай Иванович.

С тех пор на партизанском «маяке», замаскированный ветками, стоял резервный комфортабельный лимузин. А в селе Тютьковичи Василий Бурим организовал своеобразную мастерскую-гараж, где, кроме профилактического ремонта, еще перекрашивали «оппель». После каждой очередной операции он из серого превращался в кофейный, из кофейного в зеленый, из зеленого в черный.

— Теперь, товарищи, можно браться за большие дела, — радовался Кузнецов.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовалась Валя Довгер.

— Дмитрий Николаевич рекомендовал заняться лицами, близкими к Коху, — его заместителями, начальниками штабов. Сам рейхскомиссар вряд ли появится тут. Очень уж неважны дела у немцев на фронте. Сталинград. Курск. Гитлер не на шутку струсил. И Кох тоже. Он чувствует себя лучше в своей резиденции в Восточной Пруссии. Тут же всеми делами ведает Даргель.

— Да, этот палач считает себя полновластным хозяином Украины, — добавила Валя. — В рейхскомиссариате он завел строгие порядки, словно сам фюрер. Даже в кабинет Коха перебрался.

— Ты, Валя, займись изучением его распорядка дня: когда приходит на службу, когда обедает и возвращается с обеда, кто его сопровождает…

Через несколько дней мы получили от Вали подробную информацию: заместитель рейхскомиссара по политическим вопросам Пауль Даргель почти безвыездно находится в Ровно, живет в одном из лучших особняков по Шлесштрассе. Изредка выезжает в Киев, Днепропетровск, Одессу, Винницу для решения вопросов, связанных с режимом оккупации. Он резок, даже груб, вспыльчивый, ежедневно учиняет разносы тем, кто не очень четко выполняет распоряжения оккупационных властей, особенно если это касается борьбы с партизанами. Это он подписал приказ всем местным властям соорудить виселицы, на которых время от времени менять повешенных. В личной жизни он очень аккуратен, все делает с немецкой пунктуальностью. На службу и домой ходит пешком в сопровождении личного адъютанта, который носит под мышкой желтую кожаную папку. Ежедневно в четырнадцать тридцать Даргель обедает. С такой же точностью ровно через час возвращается.

Выслушав Валю, Николай Иванович сказал:

— Один раз на обед проводим его мы.

— А как и когда будем проводить операцию? — поинтересовался я.

— Очень просто. Подъезжаем в определенное время и ждем, когда президент пойдет на обед. Днем лучше всего. С утра многие работники рейхскомиссариата спешат на службу, а на обед Даргель ходит отдельно от всех. На улице почти никого не будет. А когда? Откладывать не станем. Какой сегодня день?

— Суббота, восемнадцатое сентября.

— Ну вот, в понедельник, двадцатого сентября, мы и встретимся с господином Даргелем. Так, Николаус? — обратился он к Струтинскому.

— Конечно, — ответил Николай, — машина в полной боевой готовности.

— Мне, Николай Иванович, можно с вами? — спросил я Кузнецова.

— Нет, Николай. Я не могу тебе этого разрешить, да и не имею права. Командование поручило эту операцию мне и Струтинскому. Нет необходимости ехать втроем. Ты лучше проследи за тем, что будет делаться в городе, как будут реагировать на убийство фашисты. А мы тут не задержимся, сразу же на «маяк». Нужно будет наш «оппель» переодеть, потому что немцы, вероятно, станут охотиться за его серыми двойниками. Дня два-три отдохнем в отряде, а потом снова в Ровно.

Я еще попытался что-то говорить о необходимости моего участия в этой операции, меня даже поддержал Струтинский, но Николай Иванович был неумолим.

— Поймите же, нас должно быть только двое: шофер и я. Третьему делать нечего. Гнидюк пусть предупредит некоторых товарищей, а главное — достанет газету с сообщением о смерти Даргеля.

В воскресенье Кузнецов еще раз встретился с Валей. Узнав о предстоящей операции, она сказала:

— Надеюсь, с Даргелем вы не будете заводить длинный разговор, как с Кохом. Кстати, он и не ваш земляк.

— Брось шутки, Валя. Разговор с Кохом пригодился. Ты же слышала сообщение об Орловско-Курской операции. А с Даргелем завтра будет покончено. Ты лучше скажи, не ходит ли кто-то другой в это время на обед. Даргеля я видел только один раз, когда он выступал на параде. Не очень-то всматривался в него.

— Нет, его трудно спутать с кем-то другим. Во-первых, за ним, словно тень, ходит адъютант с желтой папкой. Во-вторых, он идет на обед позже других работников рейхскомиссариата. Выходит из кабинета в четверть третьего с таким расчетом, чтобы ровно в четырнадцать тридцать сесть за стол. Идет медленно, не спеша, вернее, не идет, а прогуливается перед обедом. Все другие чины ездят на машинах.

— Хорошо, Валюшка. Все понятно. Завтра попытаемся проводить на обед президента мы с Колей. Пожелай нам ни пуха ни пера. До свидания!

— До свидания, друзья. Желаю удачи. Не забудьте же: вдвоем, желтая папка, четырнадцать тридцать, по Шлесштрассе.

Николай Иванович повторил последние слова Вали, но с небольшой поправкой:

— Вдвоем, желтая папка, четырнадцать двадцать пять.

На следующий день, сидя на квартире Марии Левицкой, я с нетерпением ожидал наступления часа, когда смогу выйти в город, чтобы узнать новости. «Удастся ли нашим товарищам осуществить операцию? Не подведет ли мотор? Ведь Коля иногда жаловался, что мотор барахлит. Смогут ли запутать следы и уйти?» — эти мысли не давали покоя. Вопросы, вопросы… Если бы можно было на все сразу получить ответ, разгадать все загадки!