БРЕЖНЕВ: ПРАВИТЕЛЬ «ЗОЛОТОГО ВЕКА» - Сергей Семанов

«— Вам одной скучно?

— Скучно, конечно. Но когда дети приходят, мне с ними еще скучней.

— Они со своими проблемами?

— Нет, разговоры, знаете… Сейчас они редко приходят — мне уже нечего им отдавать. Вот у меня портреты висят: их повесили сюда, потому что негде хранить. А картины, которые здесь раньше висели, детям подарила. Кому что нужно — все разобрали… Иногда навещает правнучка Аля. Такая спокойная девочка, говорливая. С куклой войдет, на кресло ее положит, разденет… Купает ее и волосы расчесывает. Потом спать укладывает с разговорами, песенки поет. И мне развлечение. Она так хорошо все запоминает. Ей четыре года исполнилось. У меня уже пять правнуков.

— Когда начались притеснения, отобрали дачу, тогда же, говорят, и награды Леонида Ильича у вас забрали?

— Я сама сдала все. Помните, писали, как бандиты убили адмирала Холостякова и его жену, чтобы завладеть иностранным орденом с бриллиантами? И я решила (уже при Горбачеве) все награды сдать: и ордена Ленина, и Золотые Звезды Героя, и орден Победы — он же с бриллиантами? — и иностранные, и цепи золотые — какой-то орден с цепью был… А мне говорят: «У вас сабля подарочная, маршальская…» И ее сдала. Потом ко мне пришел товарищ из общего отдела ЦК, говорит, прислали письмо в ЦК… Будто рабочий написал: «Где моя работа, которую я делал, — клык моржа, украшенный бриллиантами? Мне бриллианты, когда я вставлял, каждый раз выдавал работник КГБ и проверял, чтобы не подменил, — вечером уносил, а утром приносил. Я месяц трудился — где эта работа?» Вспомнила — был небольшой клык, с одной стороны — портрет Ленина, с другой — Спасская башня. В два ряда мелкие рубиновые камешки, как звездочки, а сверху мелкие бриллиантики, посередине большие… Кажется, восемь. Это подарили якуты.

— Там добывают алмазы — они могли такой подарок сделать.

— Думаю, хорошо, что клык сохранился в ободранной коробке, веревкой перевязанной. Отдала… Да еще потом допытываться стали: «Где золотой сервиз?» Говорю, золотого сервиза у меня нет, есть только серебряный, заказанный в Кубачах, с эмалью. Забрали. «Подарки нужно сдавать — не положено…» Не знаю, может быть, так теперь заведено… Но выходит, только Брежневу нельзя, а другим будто и подарков не дарили.

— А кто забирал? КГБ? ЦК?

— Общий отдел ЦК, а сдавали, по их словам, в Министерство финансов. Каждую вещь осматривали, оценивали, качество проверяли — по пять человек, бывало… Кто-то сказал: «Вам дарили перстень, очень массивный». «Не знаю, — говорю, — вот у меня пять перстней есть — выбирайте, какой хотите». Один взяли…

— С бриллиантом?

— Какие бриллианты?! Они все были без бриллиантов. Потом говорят: «У вас ваза должна быть золотая». «Не знаю, — отвечаю, — золотая она или нет. Есть вот ваза без коробки — я ее в горку поставила. Сверху как золотая. Там портрет Лени. Написано: «От народа Азербайджана». Забрали. Проверяли. Оказалось — не золотая, а серебряная и позолоченная. Но не вернули.

— Не понимаю, откуда заведующий отделом ЦК знает, какие у вас вещи?!

— Объяснял, что поступают письма трудящихся: «Подарены золотые чашки…» Перстень, что забрали, был подписан: «От малоземельцев». Отдала…

— Я слышал, что Леониду Ильичу, когда он был в Узбекистане, Рашидов якобы подарил бюст, отлитый из золота.

— Нет, из белого мрамора сделанный. Он все время у нас стоял. Я предлагала — вот он стоит, возьмите. А золотого бюста не было! Его же не поднимешь!

— А мраморный бюст сохранился?

— Нет. Когда переезжали с дачи, не знаю, куда задевали. Потом еще один из постпредства Казахстана притащили. Дежурный говорит: «Вот, привезли бюст Леонида Ильича». Был Кунаев — бюст стоял, а Кунаева сняли — бюст мне привезли. Куда я его дену?! Так и остался на даче.

Когда все у меня забрали — отстали! А теперь и вовсе забыли. Машину не дают, если куда надо поехать. Говорят, вы такому-то позвоните — вас в списке нет. Оставьте, мол, номер вашего телефона. Оставляла, но никто не звонит. И я звонить перестала.

— У детей есть машины, если куда надо поехать? У Гали, например?

— Машина у нее есть, но она сама не водит, не научилась. Говорит, продавать не хочется, обесцениваются деньги…

Живет Галя в городе. На даче жить нельзя — ремонт надо делать, а начинать его глупо: боится, что отберут дачу… Пусть бы, говорит, поскорее решалось, а то ждешь… Все описано, что не описано — продала. На сто пятьдесят рублей живет. У меня не хочет брать.

— Когда работы Леонида Ильича печатались, у него же большие гонорары были. У вас остались эти деньги?

— Да, на книжке. У Гали деньги отобрали. Я не сообразила, что нужно было написать, что я ей, Витусе и Юре передаю деньги по наследству. А я просто перевела. У нее книжку и забрали. А теперь суд ей вернул, но тоже не сразу отдали.

— И все же «Воспоминаниях ведь хорошо издавались. И у нас, и за рубежом.

— Да. И после его смерти, даже в прошлом году, какие-то деньги приходили. Да мне теперь много не надо. Хорошо хоть, что в больнице пока лечат: инсулин есть, а то ведь в аптеках и анальгина-то нет.

— Где находится ваша поликлиника? На Сивцевом Вражке?

— Пока еще там. Но хотят разделить по районам. И уже не знаю, в какой буду больнице. Мне ведь самое главное — каждый день уколы надо делать.

— А с чего диабет начался?

— Многолетний. Может, лет тридцать назад.

— И все время на уколах?

— Нет, сначала ничего, диабет был такой молоденький… А потом таблетки. Уколы позже прописали. Инсулин был наш, отечественный — каждый раз колоться за полчаса до еды. А уж потом появился датский инсулин, укол которого один раз в день делают. Пока еще дают этот инсулин. Но не знаю, как дальше будет.

— А глаза как? Совсем ничего не видите? Хоть тени мелькают?

— Нет. Совсем ничего. И левый глаз начал болеть. Без всякой причины болит. Веки опускаются, будто свинцовые. Но что поделаешь, уже и по возрасту, слава Богу, пожила.

— Сколько вам сейчас лет?

— 11 декабря будет 84 года. [Разговор шел в 1992 году. — Прим. авт.]

— Ухудшение зрения, наверно, связано с переживаниями? Когда Леонид Ильич умер, вы еще видели?

— Видела, видела все. А после этого ухудшение пошло резкое. И когда началось с Юрием Михайловичем. Все это, знаете, нервы… И вот три… Нет, около четырех лет как я совсем не вижу».

Документ № 1

В Секретариате Правления Московской организации Союза писателей.

…За политическую безответственность, выразившуюся в подписании заявлений и писем в различные адреса, по своей форме и содержанию дискредитирующих советские правопорядка и авторитет советских судебных органов, а также за игнорирование факта использования этих документов буржуазной пропагандой в целях, враждебных Советскому Союзу и советской литературе, секретариат правления Московской писательской организации на заседании 20 мая 1968 г. постановил объявить членам Союза писателей:

строгий выговор с предупреждением и занесением в личное дело — Копелеву Л.З.

выговор с занесением в личное дело — Аксенову В.П., Самойлову Д.С., Балтеру Б.И., Войновичу В.П., Чуковской Л.К., Штернбергу А.А.

Решено поставить на вид членам Союза писателей: Ахмадулиной Б.А., Коржавину Н.М., Шитовой В.В., Сарнову Б.М., Искандеру Ф.А., Поженяну Г.М., Пинскому Л.Е., Соловьевой И.Н., Светову Ф.Г., Икрамову К.А., Левитанскому Ю.Д., Адамян Э.Г., Голышевой Е.М., Оттен-Поташинскому Н.Д.

Члены Союза писателей Богатырев К.П., Корнилов В.Н., Наумов Н.В., Домбровский Ю.О., Максимов В.В., Левицкий Л.А.» строго предупреждены.

Получили предупреждение члены Союза писателей Хинкис В.А., Рудницкий Л.Л., Матвеева Н.Н., Каверин В.А., Лорие М.Ф., Казаков Ю.П., Эдлис Ю.Ф., Рощин М.М.

Информационный бюллетень Секретариата Правления Союза писателей СССР. 1968, № 6(18), стр.15.

Документ № 2

Мстислав РОСТРОПОВИЧ

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Главным редакторам газет «Правда», «Известия», «Литературная газета», «Советская культура»

Уважаемый товарищ редактор!

Уже перестало быть секретом, что А.И. Солженицын большую часть времени живет в моем доме под Москвой. На моих глазах произошло и его исключение из Союза писателей — в то самое время, когда он усиленно работал над романом о 1914 годе. И гот теперь награждение его Нобелевской премией и газетная кампания по этому поводу. Эта последняя и заставляет меня взяться за письмо к Вам.

На моей памяти уже третий раз советский писатель получает Нобелевскую премию, причем в двух случаях из трех мы рассматривали присуждение премии как грязную политическую игру, а в одном (Шолохов) — как справедливое признание ведущего мирового значения нашей литературы.