Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, переезд в Нью-Йорк способствовал росту бизнеса.
То ли повлияло упоминание двух городов: Рио-де-Жанейро и Нью-Йорка на логотипе компании, то ли новый подъем и вдохновение от переезда, но продажи в Бразилии и во всей Южной Америке росли. Новый американский бизнес я открыла, продав линию косметики Beija Flor ведущим универмагам. Косметику было легче и дешевле перевозить морем и с меньшим риском, чем одежду. На второй год жизни в Нью-Йорке коллекцию летней одежды купил Нейман Маркус, а в следующем сезоне я продала эту линию семи крупным магазинам. К тому времени, когда в нашей жизни появился Луис, я подыскивала место для своего магазина.
Когда Иззи репетировал, рано или поздно я откладывала карандаш, как бы напряженно ни работала. Его музыка неизменно проникала мне в душу, и только с ним я переставала думать о Шарле, размышлять, каким стал Лорин и чем занимается. Иногда я даже вспоминала об Оберфальце: о Томасе, первом возлюбленном, пытаясь представить, что с ним произошло, о герре Майере, почтальоне, и сестре, но только не о родителях, я вычеркнула их призраки из своей жизни так же, как и фельдфебеля.
Потом Иззи надоедало сидеть дома, и мы слушали других музыкантов, прятались в кинотеатрах, ходили по студиям к художникам и покупали только что написанные полотна с непросохшей краской, посещали концерты его друзей, обедали с актерами после спектакля. Минуты близости, теперь более редкие, были по-прежнему полны энергии. И меня еще больше смущало собственное раздражение при звуках удовольствия, исходивших из комнаты Грасы. Мне бы радоваться за нее, ан нет, и это меня тревожило.
В этом не было ни капли ревности. Луис не давал мне повода, но… называйте это интуицией или инстинктом, когда бы мы ни обменивались шутливыми замечаниями, я настораживалась. Я ему просто не доверяла, но почему – сказать не могла. Тем не менее мне было страшно. А еще больше беспокоила растущая дружба между Луисом и Иззи.
Однажды в воскресенье, один из тех дней, когда Нью-Йорк сбрасывает с себя зимний мрак и ледяной холод, переходя к весеннему движению, Иззи отсыпался после концерта. Небо было ярко-синим, воздух теплым и свежим, без летней влажности, расплавленного груза, от которого тяжело дышать. Я вышла купить свежие бриоши и круассаны – мне всегда нравилось, что в Нью-Йорке можно было купить такую выпечку. Я задержалась, чтобы попить кофе, насладиться праздничной атмосферой первых теплых дней.
Дома я застала Иззи и Луиса за игрой в карты – и уже не впервые. Луис несколько раз уговаривал его играть ночью, после нашего возвращения из клубов. Партии были короткими, но, судя по окуркам в пепельнице и бокале виски у Луиса, они, наверное, начали играть, как только я ушла. Я никогда не видела, чтобы Иззи пил, но его рука держала пустой бокал. Остатки были янтарного цвета. Луис тут же вскочил и убрал бутылку и бокалы.
Пока его не было, Иззи подошел меня поцеловать, и от него пахло виски и табаком.
– Мне нужно идти.
Он снова поцеловал меня и, подняв руки, сжал груди – не очень нежная ласка: он сжимал мою плоть, будто собака, мимоходом помечающая свою территорию.
Потом кивнул Луису, который бесшумно вернулся, и ушел. Луис убрал пепельницу, и на лице его мелькнула ухмылка.
Минут через пятнадцать в гостиную постучался Луис.
Я свернулась калачиком на диване, наслаждаясь кофе с выпечкой и читая воскресный выпуск «New York Times».
К чтению, как к важной части утреннего ритуала, меня приучил Иззи со своей присказкой: «Как же ты удовлетворишь запросы общества, не зная, что происходит вокруг?» – удивлялся он.
– Сеньора, – непривычно тихо спросил Луис. – Можно спросить?
– Ну конечно, – как можно дружелюбнее ответила я. – Проходите, садитесь.
Я показала на небольшое кресло в конце журнального столика.
Он, не обращая внимания, сел рядом со мной на диван.
– Сеньора, – вздохнул он, – мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы принимаете меня у себя в доме, и за ваше благословение.
В его тоне не было ничего неприличного, ничего сомнительного в выражении благодарности, но я возмутилась. Он говорил с намеком на близкие отношения, на которые не имел права. Он быстро окинул меня взглядом и опустил глаза.
– Ну, – сказала я, разглаживая короткую клетчатую юбку, внезапно поняв, сколько она открывает, – Граса с вами, кажется, счастлива, а я этого и хочу.
– Благодарю вас.
Он откинулся на диване и протянул руку по спинке ко мне.
Я вытянула ноги и отодвинулась.
– Граса – замечательная женщина, – обронил он.
Я чувствовала на себе его взгляд и снова взяла в руки газету, надеясь, что намек ясен.
– Из нее выйдет самая добродетельная жена, о которой можно только мечтать.
Его рука подвинулась ближе ко мне по кремовой кожаной обивке.
Я открыла газету.
– Да. Она порядочная, сильная, стойкая и любящая.
Он пододвинулся так близко, что я чувствовала запах жженого табака.
– Точно, – кивнул он.
Я вжалась в подлокотник дивана.
– Вы будете о ней заботиться?
– Конечно.
Мне было неприятно, что, говоря вроде бы правильные слова, он продолжал сидеть рядом со мной. Мне хотелось лучшего для Грасы. Хотелось думать, что я ошибаюсь и неправильно понимаю обстановку. Не будь он ее женихом, я давно указала бы ему на дверь.
– И будете с ней хорошо обращаться? – продолжила я, глядя в газету.
Я чувствовала, как он уставился на меня и внимательно рассматривал.
– У Грасы только один недостаток, – заметил он, разглядывая ногти, – то, что у нее их нет. Иногда мужчины любят женщин – как тут говорят, в Америке? – поро́чных.
Он криво усмехнулся.
Я поймала его взгляд.
– О Грасе вы такого не скажете никогда.
– Да я, в общем-то, говорю не о ней, – усмехнулся он.
Я была поражена. Этот наглец решил, что может мною играть.
– Вы говорите мне, что вас привлекают порочные женщины? – спросила я, скрывая раздражение.
Я не собиралась глотать наживку.
– Только одна, – хитро поглядел на меня он.
Он ждал, как я восприму намек. Я замерла, как кошка, готовая прыгнуть.
– Я думал, вы поймете. Женщина из высших слоев общества, как вы, и с мужчиной, как сеньор Исайя.
Он откинулся на
