По ступеням веры - Митрополит Антоний (Блум)

меня достаточно любит, чтобы мне и молиться не надо было? И тут вспомнится один, другой человек, чье-то лицо всплывет, имя всплывет. И каждый раз, когда всплывет лицо или имя такого человека, который – ты уверен – так тебя любит, что тебе даже и молиться незачем, потому что он за тебя молится, и ты, защищенный им, как за каменной стеной стоишь, скажи мысленно: спасибо тебе за это! А если немножко согреется сердце, скажи: Господи, благослови его за это!.. И когда заснешь – засыпай с этим».

Есть еще другое. Я говорил о том, что как читать Евангелие и как стараться жить по нему. Но можно также и молиться по нему. То есть, когда в голове ничего нет, в теле ничего нет, можно раскрыть Евангелие, прочесть две или три строчки и сказать: вот сейчас со мной Спаситель Христос разговаривал, – что я Ему на это отвечу? Может быть, отвечу: «Спасибо, что Ты со мной поговорил: спокойной ночи!» А может быть, я скажу: «Ах, как я Тебе благодарен за то, что Ты мне это сегодня сказал: это же озаряет целый ряд событий, которые происходили!» Или скажу: «Господи, прости! положи эти слова мне на сердце, чтобы я их не потерял, но сейчас я никак не могу отозваться» – и довольно. И мне кажется, что если с Богом жить попроще, то это плодотворнее, чем из себя выжимать что-то. Это не значит, что надо лениво жить, это не значит, что каждый раз, когда немножко устал, можно сказать: ох, я сегодня молиться не буду, читать Евангелие не буду… Но можно сказать: да, я сейчас устал, но от молитвы я немножко оживу; я возьму молитвенник и посмотрю: вот здесь молитва, написанная Иоанном Златоустом, Василием Великим, святым Марком, Симеоном Метафрастом. Раньше чем помолиться, я ему скажу: отец Иоанн, отец Василий! Я сейчас буду читать твою молитву; в ней ты заключил весь твой опыт Бога, себя самого, путей твоих и путей Божиих. Я многого не понимаю и не пойму; но я прочту эти слова с тем, чтобы они упали в мою душу, как семя падает в землю. Это все, что я могу сделать, а ты помолись со мной! Принеси собственную молитву, которая для тебя была жизнью, правдой, реальностью, – принеси ее Богу и благослови меня… И так можно перейти на другую молитву, поговорить с другим святым, чтобы он помолился с нами, или за нас, а его слова просто послушать: вот как святой молится Богу, вот как он воспринимает Бога, вот как он себя воспринимает: он такой святой – а кается!.. Вот и всё.

И я думаю, что нам надо всегда помнить, что мы не можем судить о своем собственном состоянии; мы можем только это состояние принять как факт и в нем действовать согласно с тем, что мы знаем об этом состоянии. Скажем, говоря не о молитве, а просто об обыкновенной жизни: я по себе знаю, что иногда у меня голова работает, воля крепка, сердце отзывчиво, – я могу тогда писать письма. В другие моменты у меня есть доля пустоты, но я достаточно восприимчив, чтобы почитать немножко и отозваться. Бывают другие моменты, когда и душой, и телом или чем угодно я устал и чувствую, что не могу ни сердцем, ни головой ничего особенного делать, потому что без сердца и без какой-то сосредоточенности ума письма ведь не напишешь. Но тогда я могу убирать свою комнату, мыть пол, даже вымыть стены, или что-то другое сделать; и это тоже нужно, тоже полезно. И можно сказать: Господи, благослови! Я сейчас буду этим заниматься; это часть какого-то созидания гармонии вокруг… А иногда бывает, что и этого не можешь, и говоришь: Господи! Благослови меня лечь и поспать! – и ложись и спи, и Бог тебя будет хранить.

Что может нам помочь вырасти в собственную меру в данную минуту? Мы, в общем, отлыниваем, или, наоборот, берем слишком большую ношу…

Я думаю, надо признаться в том, что мы все в какой-то мере лукавим, что в нас нет такой абсолютной правдивости, которая нам давала бы себя видеть, как Бог нас видит; да и помимо лукавства, у нас есть просто какая-то доля близорукости: даже не ослепленности, а просто близорукости. Мы умеем различать вещи только по сравнению с чем-нибудь: свет от тьмы и разные градации света, потому что существуют эти две крайности. Поэтому надо навсегда запомнить, что всякий раз, когда мы захотим что-то делать, наш поступок будет несовершенен; единственное, что мы можем: в пределах наших сил и честности (но изо всех сил и со всей доступной нам честностью) продумать, как поступать, что сказать – и действовать соответственно, не воображая, что мы сделаем что-нибудь абсолютное, но каждый раз приближаясь, сколько возможно, к идеальному поступку. Иногда мы поступаем идеально, – большей частью нечаянно. Может быть, один раз в жизни мы сможем совершить такой поступок, который нас всю жизнь радует: не потому что он великий поступок, а потому что в нем была сосредоточена вся правда, на которую мы были способны в ту минуту. Через десять лет, может быть, подобный поступок нельзя было бы так оценивать, потому что это был бы младенческий поступок, совершаемый взрослым человеком; но тогда он был полной мерой того, что мы могли сделать. Святой Феодор Студит в одном из своих наставлений говорит, что не надо себе ставить вопрос о том, на какой ступени совершенства или несовершенства ты стоишь, потому что в тот момент, когда ты двинулся с одной ступени на другую, ты себя видишь по-иному. Так же как когда поднимаешься в гору: стоя у подножья, видишь одно, когда поднимаешься выше, видишь другое, и еще другое, и еще другое; кругозор меняется, и то, что казалось громадным, когда ты стоял рядом, кажется очень маленьким с верхушки горы.

И поэтому окончательное суждение о себе: где я стою, в каком соотношении с Богом я стою – невозможно произнести. Можно только сказать: в данную минуту я могу сказать, что настолько я поступаю по совести, правдиво, настолько – нет, я знаю, что не поступаю ни искренне, ни правдиво: а почему? Тут надо всегда ставить вопрос «почему?»: по трусости ли, по лени, по каким-то другим соображениям, или потому что я еще не дорос? Но не надо спешить говорить, что я не дорос, потому что очень легко сказать: завтра, завтра я дорасту! Надо просто двигаться вперед. Знаете, есть письмо Тихона Задонского молодому священнику,