Тяжкие повреждения - Джоан Барфут

Но не сегодня.

Ей нравится, что он не предлагает покатить ее коляску вверх по пандусу. Он не нависает, как нависал бы над ней кто-нибудь, считающий, что она или поглупела, или ничего не может. Честно говоря, Мэдилейн немножко нависает. Может быть, просто сказывается, в конце концов, возраст. Может быть, дело в том, что Айла — ее дочь. Но все же она приезжает пораньше, чтобы помочь Айле одеться. Айла, конечно же, наденет одно из новых длинных, скрывающих все летних платьев, из которых теперь большей частью и состоит ее гардероб; это — бежевое с голубыми и желтыми цветочками, оно элегантнее прочих. По стилю все это близко к тому, что носила Аликс в Корпусе Умиротворения. Прямо жаль, что она их повыбрасывала, могли бы пригодиться.

Предполагается, что сегодня Аликс приедет с Джейми, потому что она не может позволить себе машину. Он стал таким надежным и внушающим доверие, что рискует докатиться до почти тревожащей солидности. Дети у нее, так Айла считает, не приемлют полумер, хотя, коль скоро она сама обнаружила, что полумеры ей ненавистны, не ей их осуждать.

С Аликс новая история. А то как же. Похоже, она метнулась от умиротворения прямиком в хаос. Это, конечно, не совсем так. На самом деле она сменила Корпус Умиротворения на двухкомнатную квартиру с ванной где-то в городе; свежий воздух — на грязь и копоть; придурошные духовные искания на придурошную общественную работу. Но это, опять-таки, если рассуждать легкомысленно. Если честно и всерьез, то Айла относится ко всему этому с большим уважением, хотя и с недоверием.

Ее дети поставили перед собой серьезные цели. Джейми ближайшие три-четыре года будет изучать психологию, социологию и то, как работает мозг в прямом, физическом смысле. Больше никаких цветов. Он делает все, чтобы осуществились его планы работать с наркоманами, но теперь кажется, что сам он не сорвется, даже в очень плохой компании. И Аликс, невесомая Аликс больше не носит прозрачные платья, и внимание ее переключилось со старых уголовников на молодых. То бишь с мерзкого Мастера Эмброуза на мерзкого мальчишку, который стрелял в Айлу.

И таких, как он.

Айла старается, чтобы ее мысли не склонялись к раскаленным сковородкам и кострам. Слишком просто, это во-первых. Во-вторых, это, может быть, неверно. У Аликс прорезался голос, и он оказался очень убежденным, даже громким. Как, например, когда он зазвенел однажды вечером в новостях по телевизору, выражая перед правительственным зданием в окружении кучки сочувствующих крайне потрепанного вида громкий протест против закрытия какой-то программы для малолетних правонарушителей.

«Глянь-ка, — сказал Лайл в палате Айлы в реабилитационном центре, подавшись вперед, — это там не Аликс?»

Она самая.

Она ездила к этому мальчишке, к Роду, в выходные, раз в две недели.

«Я пытаюсь его понять, — объясняла она. (Айла подумала, но не сказала, что затея та еще: понять парня, который стрелял в твою мать.) — Я знаю, что это ужасно прозвучит, но он действительно по-своему милый. Он не знает вообще ничего».

Как будто это одно и то же. Посещая его, она встречалась и с другими людьми: с семьями малолетних преступников, с их подружками, с самими малолетними преступниками — судя по всему, с дружками Рода.

«Я хочу знать, как это получается, — сказала она. И, прозрачная, как всегда, проницательно добавила: — Потому что то, что случилось с тобой, ужасно. Надо выяснить, как сделать, чтобы такое не случалось с другими».

Ну, оно ведь не просто случилось, так? Это, Аликс, твой милый Род нажал на курок, вряд ли тут можно говорить о пассивном участии. Но да, было бы здорово, если бы другие милые мальчики больше не палили по окружающим.

Аликс немножко зарабатывает, работая в центре трудоустройства для молодежи, подбирая учебные программы и работу для трудных подростков. Еще она на общественных началах подвизается в приюте для беспризорников, хотя, как Айла понимает, мальчишка, который в нее выстрелил, вовсе не был беспризорником, он, поганец, был вроде деревенского дурачка. Она выступает перед старшеклассниками, и, если на то пошло, на перекрестках, и перед правительственными зданиями. Она страстно борется за искоренение преступности в зародыше.

«Потому что, — говорит она, — подросткам все может казаться таким унылым. Рабочих мест мало, зато тупой работы полно, никакого будущего. Им нужна мечта. Им нужно чего-то хотеть, они должны к чему-то стремиться, а им редко помогают найти что-нибудь такое. Им нужна надежда».

Да. Что ж. В этом они не одиноки.

Говорит ли о чем-нибудь то, что дети Айлы, ни один, не посвятили себя проблемам инвалидов, парализованных, тех, кому достаются пули наркоманов и лишенных мечты?

То, как резко и полностью Аликс переключается на что-то новое, тревожит и даже нервирует. Она даже не вернулась на ферму Корпуса Умиротворения за вещами, просто потому, что, как она выразилась, «там нет ничего, что сейчас имело бы значение».

«Твой Мастер Эмброуз сердится?» — спросила Айла. Она надеялась, что да. Но Аликс посмотрела на нее с недоумением:

«Он никогда не сердится».

Ну уж.

«Он знает, что я найду свой путь к умиротворению. А я знаю, что не смогла бы это сделать без него. Он понимает, что, работая над собой, вырастаешь из привязанностей».

Айла в этом сомневалась. Она сомневалась, что Мастер Эмброуз думал, что его оставят.

«Тогда ты молодец, — сухо сказала она. — И он тоже».

Аликс, бедная глупая зайка, просияла.

Нет, вовсе она не бедная глупая зайка, она просто не знает, что делать со своим огромным, все еще работающим вхолостую сердцем. Айла беспокоится и об Аликс, и о Джейми, которые где-то там, далеко, общаются с опасными, отчаянными людьми. Они могут не знать, насколько это опасно, ни один из них не пережил того, что пережила Айла в «Кафе Голди»: изысканное па-де-де насилия, которое она станцевала с Родди, молодым другом Аликс, объектом ее усилий, задачей, над которой она работает.

Сегодняшний сбор был идеей Аликс и Джейми: отметить всевозможные мамины победы. Айла помнит, было время, когда праздники не вызывали двойственных чувств, но она так часто бывала центром внимания за прошедший год, печального внимания, что теперь относится к этому куда спокойнее. Но мероприятие само по себе, то, что несколько человек строят планы и договариваются, чтобы собраться в одном месте, в одно время ради нее, — это действительно очень трогательно. Даже Мартин, который в самом деле отправился путешествовать, когда они продали агентство, и только пару дней назад вернулся из Индии, даже он придет. Всем будет что рассказать, народ соберется не только для того, чтобы поздравлять и обласкивать Айлу.

Она представляет себе другую картину. Она думает, как через много часов сможет осмотреться вокруг, когда все уже откидываются на спинки стульев, и в беспорядке стоит грязная посуда, и что-то пролили на стол, смеркается, на лица падает тень, и они теряются в тени, все довольны, всем хорошо, — и она будет счастлива оттого, как все прошло. Оттого, что вокруг нее собрано почти все, что на сегодняшний день что-то значит в ее жизни.

Кроме Джеймса, конечно, но она очень даже может пережить его отсутствие.

А так, все, кто что-нибудь значит, будут здесь. Еще одна картинка на память, вроде той, прежней: она сидит на этой веранде теплым и светлым днем — и эта тоже стала реальностью.

Как замечательно: ждать чего-то с нетерпением, предвкушать какие-то события и надеяться. Она улыбается Лайлу:

— Да, ты прав, пора. Я поехала собираться. Мама скоро будет здесь.

Она может заехать прямо под душ в новой ванной на первом этаже, подтянуться на сиденье в душевой кабине, оттолкнуть коляску, только осторожно, чтобы можно было дотянуться, повернуть краны, намылить голову; и она может сделать это сама, без постороннего присутствия, усилиями своих рук, и только — роскошь, которую она даже не заметила бы год назад.

Вот такого рода вещи и нужно постоянно держать в памяти. Не благодарность; но уважительный кивок в сторону частичных благословений.

Принимая душ, она слышит, как звонит телефон. По-прежнему странно ощущать, как горячая вода течет только по половине тела, и только видеть, как она льется по остальным его частям. Как будто остальные части принадлежат кому-то другому.

Лайл заглядывает в ванную, когда она выключает душ.

— Это была Аликс. Хочет, чтобы ты ей перезвонила. — Лицо у него мрачное и недовольное.

— Она не приедет? — Айла мгновенно видит дыру в картине с обеденным столом, которую она себе нарисовала. Все разваливается.

— Нет, я думаю, она будет. Но ей, в самом деле, нужно с тобой поговорить. И пока я только могу сказать, что особого восторга у меня это не вызывает, но решать тебе.

О чем бы ни шла речь, когда Лайл отказывается что-то передавать, это, скорее всего, означает, что он не хочет ни в чем участвовать. Он набирает номер Аликс и протягивает трубку Айле.