Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров

– …Дождь льет, а мы с девушкой сидим под одним плащом. Ей-богу, такой дождь, что невозможно глаз открыть, молния, гром грохочет, а мы сидим, прижавшись друг к другу, и такой приятный запах от ее волос, что терпеть невозможно. Сидим, прислонились друг к другу спинами и смотрим в разные стороны. Я чувствую тепло ее тела, боюсьяповернуться к ней, думаю, выгонит меня сейчас под дождь, а он все льет и льет. И не думает прекращаться…

– Ну и что дальше было? – перебил сержанта Андурсов-первый.

– Ну, что дальше, прижалась ко мне спиной теснее и говорит: “Потерпи, Мишенька, немного, скоро дождь кончится». А мне каково ждать, сам понимаешь… – закончил свой рассказ Фролов.

– Эх ты, дурак. Надо было прижать ее покрепче к груди, я вот один раз…

– Ты, Андурс, свой раз в другой раз как-нибудь расскажешь, – сказал сержант Фролов, сделал еще одну затяжку и передал сигарету Бахтиярову.

– Вечно ты перебиваешь, дослушать не даешь до конца, он, может, еще что-нибудь рассказал, – проворчал Бахтияров.

– Андурсов-первый, ты что заснул. Мы что, должны ждать тебя, пока ты тут сказки слушаешь? – властный голос младшего сержанта Морозова заставил Андурсова вскочить. Он с трудом поднял свои доски и потащил их дальше, а Бахтияров на ходу сунул ему в рот оставшийся окурок.

– На, я не жадный, – крикнул он, отбегая.

Андурсову хотелось сказать что-нибудь обидное Бахтиярову, но рот был занят окурком, руки досками, и он промолчал.

* * *

Похолодало, выпал снег и покрыл все поле. Снег был белый-белый, непривычный для Бабагельды, но его чистота после грязи осенних дорог и полей радовала ребят.

После швартовки батальон получил приказ перерезать дорогу в пяти километрах от аэродрома.

Бабагельды было нелегко наравне со всем бегать на лыжах. Как только выпал снег, с ним и его земляками, которые прежде видели лыжи только в кино, да читали о них в книгах, провели тренировки, и все равно этого оказалось мало. Сейчас, когда батальон на всех парах летел к своей цели, он здорово отставал. Болели руки, ноги, все время хотелось снять лыжи и бегом догнать своих, но сделать этого он не мог и, изо всех сил налегая на палки, догонял товарищей. Сейчас всем хотелось, как можно скорее выйти на позиции и занять оборону. От этого зависила оценка их воинского мастерства. От ребят, бегущих без остановки вперед, исходил легкий парок, брови и волосы покрылись инеем. Чуть впереди Бабагельды легко скользил сержант Фролов. Он оборачивался то и дело назад, взглядом спрашивал: “Успеваешь?». “Держусь», – так же глазами отвечал Бабагельды.

– Молодец, десантник! – подбадривая, крикнул Фролов.

В конце колонны замыкающим шел лейтенант Буйнов. Когда капитан Трегубов передал по колонне приказ: “Внимание, воздух!», рота уже втянулась в лес и успела спрятаться под деревьями, не давая возможности противнику обнаружить их с воздуха.

Когда раздалась команда “Отбой!», Бабагельды глазами поискал Фролова и увидел, что он держит в руках сломанную пополам лыжу и жалобно смотрит по сторонам.

– Ничего, земля мерзлая, – успокоили его ребята, – добежишь и на одной, снег крепкий, выдержит, не провалишься!

После десятиминутного перерыва рота снова двинулась вперед.

* * *

Первый батальон приехал на аэродром, когда два других уже были на поле. Солдаты стояли одетыми с парашютами и курили в ожидании самолетов. Слышался вдалеке гул нескольких моторов. Ночная тишина исчезала, казалось, что даже воздух вибрировал. Бабагельды только успел найти в машине свой парашют, как раздалась команда капитана Трегубова: “Вынуть парашюты из чехлов!» – Это значило, что надо вынуть парашюты из сумок, сложить их и закрепить запасные парашюты. Выложенные парашюты на брезентовых подстилках, расстеленные в длину, вначале с фонарями в руках обошли и осмотрели капитан Трегубов и лейтенант Буйнов, а потом офицеры парашютно-десантной подготовки. На этот раз проверка длилась недолго, все оказалось в порядке, и роте разрешили построиться.

Только сейчас появилась возможность спокойно оглядеться и закурить.

Бабагельды, увидев рядом с собой закурившего Чашина, похлопал его по плечу.

– Я сделаю пару затяжек?..

– Ты третий…

– А кто второй?

– Кто же еще, кроме Андурсова-первого.

– Но ведь он тебя пока не видел.

– А разве ты его не знаешь? Учует запах дыма и скажет, что раньше тебя занимал очередь.

Андурсов, разговаривающий в это время с Луговкиным, услышав свою фамилию, обернулся:

– Обо мне сплетничаете?

– Ага.

– Но ведь когда куришь чужие, всегда вкуснее, – сказал он, смеясь.

Зато Андурсов-второй шутки не понял. Он косо посмотрел на Чашина, отозвал в сторонку брата и, исподлобья глядя на него, быстро заговорил:

– Толя, из-за тебя я постоянно краснею, ты что не понимаешь, что о тебе говорят? Не проси у них курева и сам не давай. Ведь ты же три курса техникума кончил, а эти цыплята только из-за парты выскочили и смеются над тобой.

– Ты только для этого меня позвал, чтоб мозги вправлять? – спросил Андурсов-первый.

– Мне стыдно, что над тобой смеются, – с жаром говорил Олег, отводя брата подальше от ребят, которые прислушивались к их разговору.

– Пусть, Олежек, тебя это не беспокоит, я сам как-нибудь разберусь.

– Но ведь есть я, есть Голубцов, тот в институте учился, три курса кончил, не чета твоим дружкам, – не отступал Олег.

– Но не умнее их, – раздраженно ответил Толя и собрался уходить.

– Постой. Я тебе ведь только хорошего желаю.

– Олег, прекрати этот разговор, пусть твой Голубцов хоть академиком будет, мне все равно. Я у него никогда и ничего не попрошу.

– Толя, помнишь, мама учила нас общаться с хорошими людьми? А мне не нравятся твои дружки. Они только и знают, что хохочут друг над другом. ведь ничего смешного нет, а они заливаются… Как глупые дети, ведь это армия и люди здесь становятся взрослыми, – говорил Олег, пытаясь убедить брата.

– А ты не трогай моих друзей! – запальчиво крикнул брату Андурсов-первый и пошел к ребятам.

– Тогда я все маме напишу, – решил припугнуть брата Олег.

– Пиши, только оставь меня в покое! – крикнул Толя. – И друзей моих оставь в покое. Они тебе не по зубам, – и отошел в сторону.

Началась посадка на самолеты и мысли всех сконцентрировались на прыжках. Бабагельды пока шел к самолету, вспомнил, как во время прошлых прыжков, когда он приготовился прыгнуть и стоял у люка, ему показалось, что летящие внизу его товарищи похожи на клин журавлей, улетающих в теплые края, а через несколько секунд парашют раскрывался, как огромный белый цветок, а потом рос в небе и становился похожим на купол белой туркменской кибитки…

Офицеры знали,