Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

А то, что такая война не за горами, Литвинов доказал предельно просто — созданием военного блока Германии и Италии, заключением «антикоммунистического пакта» между Германией и Японией, каждый из которых указывал на СССР как на одну из ближайших целей агрессии[22].

Столь же предметной стала речь А.Я. Вышинского, большую часть выступления посвятившего теме резкого снижения давления государства на население страны, то есть того, к чему он имел самое прямое отношение:

«Если число осужденных в первой половине 1933 г. принять за 100, то в РСФСР в первой половине 1936 г. число осужденных будет равняться лишь 51,8%, в БССР — 24,5%. Снижение числа осужденных мы имели и в УССР, и в закавказских, и среднеазиатских республиках. Значительное снижение показывает число осужденных по таким преступлениям, как хищение социалистической собственности, имущественные преступления разных видов, преступления, связанные с сельскохозяйственными кампаниями, число которых сократилось очень резко… Число осужденных по закону от 7 августа 1932 г. за хищение общественной социалистической (колхозной — Ю.Ж.) собственности сократилось за время с первой половины 1935 г. по первую половину 1936 г.: в РСФСР - в 3 раза, в УССР - в 4 раза. Число осужденных за имущественные преступления сократилось за этот же период в РСФСР на 17%, в УССР - на 43,5%, в БССР - на 43,1%».

Но все же А.Я. Вышинский, как прокурор СССР, при всем желании, если оно у него и было, не мог не сказать и об ином виде преступности — политической. Однако здесь он ограничился лишь общими фразами, что явно выражало его личное отношение к проблеме, даже не упомянув о московском и новосибирском процессах.

«На все гнусные попытки и вылазки врага, — заметил Вышинский, — посягающего на любимых руководителей советского государства и советского народа, советский суд отвечал и будет отвечать беспощадным разгромом бандитских шаек, применяя к ним, этим подлым преступникам, всю полноту и силу советского закона, всю полноту нашего закона, карающего смертью палачей свободы и счастья трудящихся масс»[23].

Все в этой сложной, выспренней фразе, рассчитанной на устную речь, было строго продумано, выверено, не случайно. И упоминание как вершителя приговора только суда, действующего на основе закона. И игнорирование пришедшей из далекого прошлого «революционной бдительности» или призыва к «уничтожению врага», что весьма напоминало вердикт суда Линча. Потому-то и возражать Вышинскому, полемизировать с ним не смог бы никто — ни противники, ни сторонники внесудебных репрессий.

Принципиально иным по содержанию оказалось выступление А.А. Жданова. Ведь ему пришлось говорить одновременно как руководителю ленинградской партийной организации и как секретарю ЦК, одному из идеологов партии. Но, главное, еще и как члену узкого руководства, обязанному немедленно скорректировать сказанное ранее другими, ненавязчиво, но весомо исправить то, что не отвечало интересам группы Сталина, но могло в конечном итоге повлиять на общие настроения делегатов съезда и принимаемые ими решения.

Для начала Жданов успокоил тех, кто мог увидеть в проекте ревизию марксизма, декларативно заявив: «В каждой букве нового закона, в каждом слове доклада товарища Сталина воплощены силы и могущество претворенного в жизнь учения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина. Наша конституция есть победа марксизма». Затем Жданов попытался развить и доказать эту мысль. «Нам удалось построить такое государство, государство рабочих и крестьян, в котором рабочий класс, являясь руководящей силой нашего общества, сумел не только ликвидировать капиталистические классы, но и выполнить до конца свою роль преобразователя общества на социалистических началах, перевоспитывая миллионы крестьян и других трудящихся, перевоспитывая на почве диктатуры пролетариата (выделено мной — Ю.Ж.) и самих пролетариев. Это значение диктатуры пролетариата известно и понятно у нас каждому».

Не довольствуясь таким слишком общим и потому малоубедительным толкованием, Жданов рассказал о коренных изменениях в промышленности, в сельском хозяйстве, в частности на примере Ленин-градской области. Только после этого Жданов перешел к основной теме своей речи, к тому, ради чего и вышел на трибуну. Вполне логично обосновав как прогрессивность, так и необходимость введения повой избирательной системы, он подробно остановился на ее базовых принципах, не обойдя и альтернативности, хотя прямо не назвал ее. Видимо, он решил «недразнить гусей», не провоцировать наиболее консервативную часть делегатов на открытый конфликт.

«Товарищ Сталин, — сослался на авторитет докладчика Жданов, — совершенно правильно указал на то, что всеобщее избирательное право означает усиление всей нашей работы по агитации и организации масс, ибо если мы не хотим, чтобы в советы прошли враги народа, если мы не хотим, чтобы в советы прошли люди негодные, мы, диктатура пролетариата, трудящиеся массы нашей страны, имеем в руках все необходимые рычаги агитации и организации, чтобы предотвратить возможность появления в советах врагов конституции не административными мерами, а на основе агитации и организации масс. Это — свидетельство укрепления диктатуры пролетариата в нашей стране, которая имеет теперь возможность осуществить государственное руководство обществом мерами более гибкими, а следовательно, более сильными»[24].

Так Жданов пытался повлиять на настроение делегатов съезда, заставить их поддержать если не собственно альтернативность, то хотя бы всеобщность выборов, предоставление избирательных прав и тем, кто еще сегодня юридически был их лишен как классово враждебный элемент. При этом Жданову приходилось жонглировать термином «диктатура пролетариата», манипулировать им, придавая нужное содержание. Сначала отождествив диктатуру пролетариата с «трудящимися массами нашей страны». Затем, виртуозно выхолостив суть, заявил, что «диктатура», понимаемая всеми как «государственная власть пролетариата, используемая им в целях подавления эксплуатирующих классов и сокрушения их сопротивления»[25], отказывается от «административных мер», иными словами — насилия.

Как ни странно, но не этот раздел речи Жданова тут же оказался в центре внимания печати, а другой, заключительный, где он затронул проблему национальной безопасности страны. Отметив рост военной угрозы со стороны фашистских государств, он перешел к оценке политики Финляндии, Эстонии, Латвии и прямо заявил:

«…Под влиянием больших авантюристов разжигаются чувства вражды к СССР и делаются приготовления для того, чтобы предоставить территорию своих стран для агрессивных действий со стороны фашистских держав… Если фашизм осмелится искать военного счастья на северо-западных границах Советского Союза, то мы, поставив на службу обороны всю технику, которой располагает промышленность Ленинграда, нанесем ему под руководством железного полководца армии Страны Советов тов. Ворошилова такой удар, чтобы враг уже никогда не захотел Ленинграда»[26].

Столь жесткий тон Жданова, лишенный даже налета дипломатической корректности, был вызван очередным пограничным конфликтом — обстрелом 29 и 30 октября со стороны Финляндии советской территории. Конфликтом, следствием которого стал протест, заявленный 3 ноября временным поверенным СССР в Хельсинки А.А. Аустрином[27]. Однако то, какие именно выводы сделал Жданов из происшедшего, заставило газеты не только Финляндии, но и Эстонии расценивать их как неприкрытую угрозу в адрес двух прибалтийских стран…

В тот же день, что и Жданов, 29 ноября, с трибуны съезда выступил Молотов. Он обратился к аудитории с речью, призванной, вне всякого сомнения, нейтрализовать впечатление, которое могли вызвать выступления Любченко, Крыленко, Грядинского, Голодеда и Рахманова. Об этом говорило и содержание речи главы правительства СССР, и то, что она была произнесена накануне прекращения прений, под занавес.

В начале выступления Вячеслав Михайлович вслед за Сталиным разъяснил делегатам, что в нашей стране уже полностью господствует социалистическая система хозяйства и ликвидирована эксплуатация человека человеком. Но добавил и свое: «Допущение мелкочастного хозяйства единоличных крестьян и кустарей, без права эксплуатации чужого труда, как и признание личной собственности граждан на их трудовые доходы и имущество, не только не противоречат господствующему положению социалистических форм хозяйства и социалистической собственности в нашей стране, но являются совершенно обязательным дополнением в данных условиях».

Да, именно так Молотов определил сущность закрепляемой конституцией социально-экономической формации — промежуточной, переходной между НЭПом и тем, что в теоретических марксистских трудах именовалось социализмом. Так он разъяснил положение, выдвинутое Сталиным о построении в СССР «экономических основ социализма». Только их, а не самого социализма. Для тех же делегатов, кто не смог бы сразу уразуметь сказанное, он добавил: «Конституция закрепляет социалистическую основу в экономике и общественном устройстве нашего государства»[28].