Казанова - Эндрю Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Свечи еще хватит, чтобы сжечь письма, — промолвила она. — Если хотите, я вам помогу.
— Не думаю, синьора, — отозвался Казанова, помедлив. — Быть может, позже?
глава 8
Когда он вышел, то изумился, как светло стало на улице. Хотя на кормах лодок у рынка еще горели фонари, он смог разглядеть фасад церкви на другой стороне площади. Жарба отыскал и привел в суд Мартинелли и человека-тень. Они поставили подписи, столь нужные для освобождения шевалье. Теперь оба свидетеля сидели с ним в лодке.
— Куда мы отправимся, мсье? — спросил Жарба. Он успокоился и начал вести себя по-прежнему.
— На Пэлл-Мэлл, — ответил Казанова, обернулся и с дрожью посмотрел на здание театра. — Полагаю, мы, то есть ты, Жарба, спасли немного хорошего вина. И чай для мистера Джонсона.
— Нет, сэр, — возразил Джонсон. — По этому случаю я с удовольствием выпью. Человек спасен от пожизненного заключения, а такое бывает редко. Я разделю с вами бутылочку доброго вина.
Лодочник старался не отклоняться от середины улицы, чтобы его весла не ударили ненароком по ушедшим под воду металлическим вывескам и не запутались в рыбацких сетях с колокольчиками, закинутых чуть ли не от каждого дома. Их облаяла брошенная на крыше собака. Мимо проплыла молочница с бидонами и рассмеялась без какой-либо причины.
— Вода быстро спадает, — заметил Джонсон. — Лет через пять мы не сможем убедить приезжих, что когда-то по лондонским улицам можно было плыть. Нам никто не поверит.
Их лодка миновала Хеймаркет, гостиницу «Пейнтид-Балкони-Инн», кофейню «Смирна» и книжную лавку Додсли. Наконец лодочник опустил весла, и Жарба, привстав, дотянулся до подоконника спальни Казановы.
Они с трудом, тяжело дыша и опасаясь опрокинуть лодку, последовали за ним и забрались и комнату. Казанова зажег свечи, вышел на площадку и позвал миссис Фивер. Она заметно помолодела от сырости, словно сушеный абрикос, отмокший за ночь в чаше с водой. Жарба закрыл ставни, чтобы с реки не тянуло холодом. Минут через десять шевалье и его гости уселись на стулья, принесенные из гостиной, и подняли бокалы с белым вином «Сотерн» урожая сорок седьмого года из Шато д'Икем. Они уже собирались выпить, когда Казанова услыхал привычный стук распахнувшегося окна в доме напротив.
— Тс-с, — произнес он, торопливо поднялся из-за стола и распахнул ставни. — Этот малый преследует меня уже не первый месяц.
Он бросил взгляд через Пэлл-Мэлл. Жарба, Джонсон и Мартинелли подошли к нему и облокотились рядом о подоконник. На другой стороне улицы в темном окне замер высокий, худой и бледный человек в мятой ночной рубашке.
— Послушайте… Вот оно! — прошептал Казанова. — Всегда одно и то же. Что он говорит? На что жалуется?
— Он говорит, что счастлив, — любезно улыбнувшись, ответил Мартинелли.
— Счастлив?
— Я тоже его часто слышал, — подтвердил Жарба. — Вы правы, мсье, он всегда кричит одно и то же.
— Он сумасшедший? — спросил шевалье и обвел взглядом лица друзей.
— По всей вероятности, — отозвался Джонсон. — Но это неопасное безумие, и он никого не способен обидеть.
— Если б это сумасшествие было заразительно… — проговорил Мартинелли и положил Казанове руку на плечо.
Они отошли от окна, оставив ставни открытыми, вернулись к столу и осушили бокалы, смакуя вкус вина шестнадцатилетней выдержки. Город за окнами медленно пробуждался к жизни. Этот огромный, изъязвленный улей вновь воскресал в предрассветном тумане, а его жители потягивались в кроватях и пытались стряхнуть с себя сонное наваждение. Солнце взошло и над Венецией. Когда его лучи ярко заблещут, мальчик откроет глаза и поймет, что живет в мире, где способно случиться все что угодно, как писатель, склонившийся над чистым листом бумаги: вот он грызет кончик пера, опьяненный чувством раскинувшейся перед ним беспредельности, прежде чем первая начертанная буква, первое слово, первая ослепительная клякса повлекут его к неизбежному концу. Но вот день опять сменяется ночью, и, к лучшему или к худшему, все становится иным. И повсюду начинаются новые истории.
Примечание автора
Основой данного романа отчасти послужили воспоминания Казановы «История моей жизни» («Histoire de Ma Vie»), написанные на склоне лет в замке графа Вальдштайна Дукс на чешско-германской границе. Однако по большей части это чистый вымысел.
Казанова, подлинный, «исторический» Казанова, умер 4 июня 1798 года в возрасте семидесяти трех лет. Его могучее тело больше не выдержало тяжести бурной, богатой приключениями жизни. Похоронили его на кладбище при церкви Святой Барбары, неподалеку от замка Дукс. Сейчас там нет никакого памятника, но говорят, что долгие годы на его могиле стоял ржавый крест и цеплял юбки молодых женщин, ходивших по соседней тропинке.
Мари Шарпийон впоследствии стала любовницей английского политика-радикала Джона Уилкса, но после 1777 года, когда ей исполнился всего тридцать один год, ее имя исчезло со страниц исторических книг. Ее дальнейшая судьба останется неизвестной.
Примечания
1
Мой господин (нем.).
2
Очень красивая (нем.).
3
«Мой единственный, верный друг» (ит.).
4
«О страстях» (ит.).
5
«Годен на пятнадцать дней» (фр.).
6
Улице (ит.) — в Венеции.
7
Кушетку (фр.)
8
Морскими черенками (ит.) — съедобные моллюски.
9
Осведомителей (ит.).
10
Желаю удачи, мсье (фр.).
11
И вам тоже, мадемуазель (фр.).
12
Проклятие! (ит.)
13
Ты забудешь и Генриэтту (фр.).
14
Не так ли? (фр.)
15
Проклятье! (ит.)
16
Искусство любви (лат.).
17
Спасибо, большое спасибо (ит.).
18
