Гражданин начальник - Виктор Пронин

– А вот этого, боюсь, не будет.

– Жаль! – Он помахал рукой, когда она оглянулась с крыльца. – Очень жаль.

И черная «Волга», хищно скользнув через двор, выехала на простор широкой улицы. Через полчаса она снова въезжала на дачу генерала Колова. Солнце поднялось выше, и теперь его лучи пробивались не через доски забора, а сквозь колючие ветви сосен.

А Лариса, войдя в сонный еще и гулкий подъезд, открыла почтовый ящик, положила туда пистолет, прикрыв его газетами, снова заперла. Теперь сквозь дырочки железной дверцы был виден только газетный шрифт. Стараясь не задерживаться, она, никем не замеченная, скрылась в квартире. «Можно считать, что ночное приключение закончилось вполне благополучно, – подумала Лариса. – Без жертв. А вообще-то, смотря что называть жертвой».

У Заварзина были свои представления о жизни, и он им неуклонно следовал. Касалось ли это женщин и их повадок, общественных нравов, капризов начальства – обо всем он имел мнение, хотя сам часто об этом и не догадывался. Но, когда приходилось принимать решение, оказывалось, что он прекрасно знает, как поступить, у него есть понимание событий и опасностей, которые могут ему чем-то угрожать. Получив повестку, он почесал затылок, хмыкнул под нос, шало глядя на Андрея, хмуро стоявшего перед ним, и наконец кивнул.

– Скажи своему приятелю Пафнутьеву, что я приду.

– Приятелю?

– А что, разве вы не знакомы?

– Да вот вчера познакомились.

– Очень полезное знакомство, – одобрил Заварзин. – Такие встречи ценить надо. Люди платят большие деньги, чтобы обзавестись связями, а тебе даром дается.

Андрей отошел в гараж, занялся какими-то делами, а Заварзин бухнулся на сиденье «Мерседеса», захлопнул дверцу, но так и не сдвинулся с места. Вынув скомканный листок бумаги, еще раз вчитался во все предупреждения, пояснения, потом вышел из машины и поднялся в контору.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он Подгайцева, протянув повестку. Тот бегло взглянул на нее, пожал плечами.

– Надо идти.

– Думаешь, надо?

– Зачем светиться, доводить дело до скандала.

– Может, протянуть время?

– Лучше сходить, поговорить, узнать, чего он хочет, чем интересуется... А уж потом можно и слинять, если что-то серьезное.

– Тоже верно... А вдруг возьмет подписку о невыезде?

– Ну и что? Возьмет и пусть тешится. Если нет ничего серьезного, можно и не уезжать, а если что-то вынюхал, все равно придется когти рвать.

– Михей, уже вынюхал! Они засняли все рубчики на колесах Андрея. Он уже у них на крючке! Ты понял?!

– Саша... Послушай меня... – Подгайцев сидел, ссутулившись, в углу. – Я не хочу ничего советовать. Это опасно – советовать. Тем более тебе. Но если ты спросил мое мнение, то скажу. Если Андрей действительно влип, то влип Андрей, а не мы с тобой. Ему отвечать, какие у него колеса, где эти колеса побывали, где следы оставили... А Андрей будет молчать.

– Ты уверен?

– Ему только нужно шепнуть пару слов о его девочке. И все. Дескать, в случае чего девочка наша будет, общая. Кольнем ее раз-другой, и отвыкнуть уже не сможет. Сама за нами бегать станет. И он будет молчать, как могила. Больше скажу – он на себя все возьмет и отсиживать пойдет, сколько бы ему ни дали.

– Что-то в этом есть, – с сомнением проговорил Заварзин. – Что-то есть...

– Единственный человек, на которого можно положиться, – это Андрей. Другие могут дрогнуть, потому что у них есть возможность вывернуться, хотя и они... Но Андрею уже не выбраться. Ему сейчас что угодно поручи, и он выполнит. Но с ним надо поговорить.

– И задание ему нужно подобрать, – сказал Заварзин.

– Можно подобрать, – согласился Подгайцев. – Можно и повременить... Это уже не имеет слишком большого значения.

– Имеет. Но об этом я еще подумаю. А по повестке схожу, так и быть. Схожу.

И, говоря это, Заварзин уже знал, когда пойдет, что скажет и во что будет одет. Он полагал, что знает категорию людей, к которой относил следователя, и был уверен, что за их силой, возможностями, властью стоит самая обыкновенная завистливость – они не могли пить, что хотели, спать, с кем хотелось, надеть на себя то, о чем мечтали. Но все это мог Заварзин.

И когда он сидел перед Пафнутьевым, на нем был просторный великоватый пиджак, создававший ощущение легкости, свободы, удобства, просторные брюки, мягкие кроссовки. А на Пафнутьеве все выглядело тяжеловато, ему было жарко, неуютно в кабинете, за этим маленьким поскрипывающим столом.

– Мне передали вашу повестку, – Заварзин положил на стол скомканный листок бумаги. – И вот я здесь.

– Очень рад.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, чем привлек ваше внимание, зачем вообще понадобился.

– Сейчас объясню. – Пафнутьев достал бланк протокола, аккуратно расправил его, вписал анкетные данные Заварзина. Тот охотно отвечал на все вопросы – о дате рождения, месте работы, семейном положении, и постепенно настороженность все более охватывала его, а от того превосходства, с которым зашел пятнадцать минут назад, не осталось и следа. Заварзин с опаской поглядывал на зловещие несуразные предметы, торчавшие из-под шкафа, разложенные на полках, валявшиеся прямо под ногами. А Пафнутьев, о, этот лукавый Пафнутьев прекрасно знал, какое впечатление производят на нового человека все эти вещдоки, и не стремился очистить от них свой кабинетик. – Ну что, Александр... Вот мы с вами и встретились, – проговорил он удовлетворенно.

– Да я, в общем-то, и не скрывался.

– Да? – удивился Пафнутьев. – Надо же... Интересно. – Он произносил слова, которые не значили ровно ничего для человека невиновного, но того, кто в чем-то замешан, они явно нервировали. – Скажите, в каких отношениях вы находились с убитым? – Пафнутьев склонил голову, приготовившись слушать.

– Каким убитым? – отпрянул от неожиданности Заварзин.

– С Пахомовым, которого застрелили на прошлой неделе.

– А я его и знать не знаю.

– Странно... Весь город знает, а вы не знаете. Весь город об этом гудит, а вы слыхом не слыхивали. Люди про колбасу забыли, про мыло, про водку – только и трепу об этом убийстве, а вы будто с Луны свалились!

– Ну, я слышал, конечно, что кого-то стрельнули...

– Ага, все-таки слышали. Это меняет дело. Так и запишем. Значит, решили отказаться от первоначальных своих показаний.

– Послушайте... Не надо мне пудрить мозги! – взъярился Заварзин. – Получается, что я вроде бы одно говорю, потом другое... Не надо.

– Значит, об убийстве вам известно?

– Да. Но никакого Пахомова не знаю.

– Очень хорошо. Так и запишем. Вы не возражаете, если я так запишу?

– Ради бога! Пишите что хотите!

– Подпишите, пожалуйста, ваше заявление. Вот здесь... Что Николая Константиновича Пахомова вы знать не знаете. А о том, что кого-то убили в городе на прошлой неделе – слышали. Я правильно изложил ваши слова?

– Более или менее, – сказал Заварзин и небрежно расписался на рыхловатой бумаге протокола. Но была в его движениях и нервозность. Он насторожился, поняв, что ухо нужно держать востро. А Пафнутьев был, казалось, беззаботен.

– Значит, с Пахомовым незнакомы и о его существовании никогда не слышали?

– Да. Именно так.

– Прекрасно. Скажите тогда, в каких вы отношениях с его женой?

– Не понял? – Заварзин откинулся на спинку стула.

– Повторяю... В каких отношениях вы находитесь с Ларисой Пахомовой, женой человека, застреленного на прошлой неделе?

– Вы что, путаете меня, ловите, никак не пойму?

– А мне непонятно, что вас настораживает? Если вы не знали мужа, если впервые услышали его фамилию... То как быть с женой? Как нам быть с Ларисой? – Пафнутьев склонился над столом, стараясь заглянуть Заварзину в глаза.

– Не пойму, что вы хотите?

– Хорошо. Разобью вопрос на несколько, чтобы он был более доступен, – пустил Пафнутьев первую шпильку. – Знакомы ли вы с Ларисой Пахомовой?

– Нет.

– Слышали ли когда-нибудь это имя?

– Нет.

– Знали ли вы о ее существовании на белом свете?

– Нет.

– Подпишите вот здесь... Благодарю. Из всего этого следует, что вы не знаете, где она работает, где живет, с кем общается?

– Я ее вообще не знаю! – заорал Заварзин.

– Распишитесь.

– Слушайте, что-то много подписей... Так не бывает!

– А откуда вы знаете, как бывает? Вы уже сталкивались со следователем? Привлекались к уголовной ответственности? Были в конфликте с правосудием?

– Никогда. Ни разу. И не собираюсь!

– Почему же вас смущает, что приходится подписывать свои собственные заявления? Обычная практика. Правда, чаще она применяется во время очных ставок, когда требуется устранить противоречия в показаниях нескольких свидетелей или подозреваемых. Но поскольку вы делаете очень важные заявления, а они находятся в противоречии с данными, которыми располагает следствие, то я, чтобы устранить эти противоречия, и прошу подтвердить сказанное. Что же в этом плохого? Ведь таким образом вы полностью устраняете мою предвзятость, если она каким-то образом проявится. И ваша позиция на суде будет неуязвима, разве нет?