Почта святого Валентина - Михаил Нисенбаум

Самой вдохновляющей пришелицей была скрипка. Обтекаемый, похожий на космическую капсулу футляр, тонкая стопка нот на кресле, дворцово-хвойный запах канифоли. Вика не любила, когда Стемнин заглядывал к ней в маленькую комнату во время занятий. Несколько нот пиццикато — с клейким скрипом подтягивается колок — кисло перекошенные квинты приходят в себя. Потом непременная пробежка шестнадцатых по мажорной гамме и короткий хвостик от «Кантабиле» Паганини. Глянцевая дорожка мелодии казалась слишком живой и громкой для маленькой квартиры, но это и было хорошо. Когда Вика прижимала скулой и подбородком скрипку, у нее было такое сердито-сосредоточенное и прекрасное лицо, словно главной ее задачей была не музыка, а живопись — работа над собственным образом.

Не выдержав, Стемнин просовывал нос в дверную щель и смотрел-слушал-вдыхал Крейслера, пока Вика не замечала его и не прогоняла. Но этот момент — когда она переводила взгляд с нот на него, причем на долю секунды ему доставалось то выражение глаз, которое посвящалось изнеженному Крейслеру, — он любил больше всего.

С переселением Вики дом в считаные дни засверкал стерильной чистотой. Разбредшиеся книги водворились на полки, невзирая на жалобные протесты Стемнина. Посуда яростно перемыта, занавески отданы в чистку, пыль в ужасе растворялась при одном появлении новой хозяйки. Больше всего Стемнина поразило, когда скрипачка и гордая красавица Вика провела добрых два часа, драя унитаз. Она сидела на полу в туалете среди едких хлористых паров, оттирая внутренности фаянса от старых следов строительной грязи и еще бог знает чего, напевая какую-то песенку. Выйдя на кухню в голубых резиновых перчатках, она с восторгом воскликнула:

— Мне унитаз так нравится теперь! Как родной! Прямо белый друг!

Наведение блеска было у Виктории едва ли не единственным способом вернуть душевное равновесие. Судя по безукоризненной стерильности полок, подоконников и паркета, битва за душевный покой велась непрерывно и без шансов на победу. «Может быть, пытаясь меня изменять, она просто наводит на мне порядок?» — с улыбкой подумывал Стемнин в редкие минуты благодушия. Впрочем, оснований благодушествовать было все меньше. С каждым новым предложением изменить что-то во внешности или поведении он с ужасом убеждался, что возлюбленная неосознанно, но целенаправленно переделывает его по вполне определенному образцу. Не вызывало ни малейшего сомнения, что этим образцом был ее «бывший», то есть Валентин. Имя Веденцова так и не было произнесено ни разу. Стемнин знал: стоит назвать это имя, и отныне он незримо поселится в доме, как навязчивый призрак. Тем не менее грехи, проступки и недостатки «бывшего» были самой волнующей и частой темой их разговоров. Приходя на «Почту», Стемнин всякий раз смотрел на Веденцова новыми глазами. Похоже, Вика ничего не разболтала про них, и Стемнин поглядывал на руководителя со смесью презрения, страха и жалости. С другой стороны, при таком обилии недостатков, зачем нужно было так часто вспоминать об этом человеке?

Однажды за ужином, когда Вика в очередной раз, отложив вилку, нервно набивала какую-то эсэмэску, Стемнин не выдержал:

— Послушай. Не хочу тебя подталкивать к каким-то признаниям. — Он кивнул на ее сотовый. — Ты ведь знаешь, я тебя… Да, ты это знаешь. А я не только не понимаю, чем ты отвечаешь на мою… на мои чувства, но даже не уверен, свободна ли ты от прежних отношений. Потому что если это так…

— Откуда такие мысли, Илья? — Она нажала кнопку, отправляя сообщение. — Конечно, свободна, как может быть иначе? Наверное, если бы это было не так, я бы тут рядом с тобой не сидела.

— Я сужу по тому, как часто ты говоришь о своем… о твоем бывшем друге.

— Ну и что? Хочешь, я не буду про него говорить, раз тебя это так выводит? Его тоже, кстати, бесило, когда я рассказывала про кого-нибудь. Даже если про женщину. Надо было говорить только о нем. Ты такой же?

— Не болтай ерунды! Может, это тебе хочется, чтобы я был таким же? — Стемнин представил раздраженного Веденцова.

— Если тебе со мной так плохо, я могу уйти, — прозвенело на кухне, — только намекни.

Глаза ее сверкали разбуженной правотой. Похоже, бросая вызов, Виктория хотела не столько уйти, сколько сделать Стемнина виновником ее ухода. Если бы он обидел ее, прогнал, унизил, она обрела бы заряд новой жизни, прилив сил, вдохновения. Душевные раны были вехами, пружинами и трамплинами ее судьбы.

Они стояли посреди кухни, скрестив взгляды. Он задыхался от ее несправедливости и красоты.

— Нет, я хочу, чтобы ты была со мной. Без тебя мне не жить.

— Вот и он так говорил, — ответила Вика, понемногу погасая.

Надев резиновые перчатки, она взяла бутылку моющего средства и принялась драить кухонную плиту. От запаха хлорки на кухне посвежело.

11

Абонемент на десять посещений бассейна стоил недорого. Приобретая купальное снаряжение, Стемнин немного беспокоился, как все это оценит Вика. Вдруг ему не идут плавки-шортики или шапочка черного цвета. Ходить в бассейн была Викина идея.

— Не могу уже сидеть в четырех стенах. Было бы тепло, мы бы гуляли, катались на велосипедах. А то заперлись, как в гробу.

Стемнин огорчился: находиться дома вдвоем казалось ему самым большим удовольствием. Впрочем, если дом для возлюбленной был гробом, следовало срочно вернуть ее к жизни.

Бирюзовая теплая вода пахла искусственным светом. На последнем сеансе в субботу четыре дорожки из восьми были свободны. Несмотря на музыку, закупоренно бубнившую через плотную купальную шапочку и плеск воды, бассейн казался безлюдным. Никаких замечаний по поводу экипировки не последовало, Вика только заметила, что неплохо бы ему походить в солярий. Напротив выхода из душевой на белом пластиковом стуле сидел инструктор, мужчина лет тридцати, в синем тренировочном костюме и резиновых шлепках. Иногда он вставал и не торопясь обходил бассейн по периметру, скорей для разминки, чем по обязанности. Стемнин и Вика выбрали третью дорожку. Вика плавала хорошо, но подолгу отдыхала, держась за разделительный трос, похожий на великанскую нитку гавайского ожерелья. Минут через десять она поднырнула под него и оказалась одна на соседней, четвертой, дорожке. Продолжая плавать, Стемнин не обратил на это особого внимания. Встречаясь во время заплыва с голубой Викиной шапочкой, он приветственно махал ей рукой или, бултыхнув ногой, выбивал фонтан теплых брызг.

Инструктор обошел бассейн и встал рядом со своим пластиковым троном. Викина дорожка оказалась как раз напротив. Стемнин заметил, что, стоя на подводном приступке у борта, Вика заводит руки за спину и пытается что-то поправить. Вглядываясь в смутные очертания девушки, он поднял забрызганные очки на лоб. Вдруг синяя полоска, верхняя часть ее купальника, отлепилась и шлепнулась на парапет. Не веря своим глазам, Стемнин щурился и озирался, вертя головой. Редкие посетители и посетительницы на параллельных дорожках плавали кто брассом, кто баттерфляем, кто на спине. Инструктор, находившийся ближе всех к Стемнину, равнодушно глядел в сторону детского бассейна за стеклянной стеной.

То ли справляясь со смущением, то ли желая поскорей испытать новые ощущения, Вика окунулась и поплыла. Поднырнув под трос, он оказался на ее дорожке и рванул навстречу. Отфыркиваясь и отплевываясь, поравнялся с Викой и прерывисто выговорил:

— Вика, ты что — тьфу! — творишь! Ты… Зачем это делать?

— Прости, я не могу… пффф!.. говорить на ходу. — Голубая шапочка двинулась дальше, в направлении инструктора.

Стемнин поплыл за ней, точно желал то ли утопить, то ли в последний момент прикрыть своим телом. «Дура! Дура! Экая же проклятая, долбанутая дура!»

— А что такое? — изумилась Вика, выныривая в шаге от возвышающегося сзади инструктора и становясь на приступок (ее безупречные круглые груди в бегущих каплях воды упруго колыхнулись). — Все спокойно заняты своим делом. Этот купальник неудобный. Мешает нормально плавать.

Теперь инструктор смотрел прямо на них, и Стемнин лихорадочно пытался вычислить, что именно тот может разглядеть со своего места.

— Но послушай, Вика, так нельзя, мы в общественном месте. Это, в конце концов, неприлично! — Он невольно поглядел на блестящую от воды грудь с потемневшими сосками и тут же отвел глаза.

— Ты единственный, кого это волнует. Не думала, что ты такой зажатый человек.

— А что, если бы я тоже разделся? — произнося это, он чувствовал, насколько это жалкий аргумент.

— Да ради бога.

— Я тебя очень прошу. Мне за тебя неловко.

— Ну и отплыви подальше!

Впрочем, вместо того чтобы продолжать свободное плавание, она вернулась к своему бюстгальтеру, облеклась в него и, грациозно подтянувшись, вышла из воды. Пока Вика плыла последние двадцать пять метров, Стемнин успел заметить, что инструктор невозмутимо созерцает ее голую спину.