Рандеву с Валтасаром - Чингиз Абдуллаев

— Что вы хотите этим сказать?

— У Бискарги был помощник, и я хочу, чтобы вы его нам назвали. Поймите, что речь идет в том числе и об исчезнувшем Эшли.

— Если бы я знал его имя, я бы выдал его вам немедленно. — признался Дронго, — но я не знаю.

— Именно поэтому я и пригласил всех подозреваемых по вашему списку, — сказал, улыбнувшись Планнинг, — по списку Дронго, если вам приятно слышать эти слова.

— До свидания. — кивнул Дронго, — увидимся у президента.

Прием был назначен на четыре часа. Но еще за полчаса до этого Дронго приехал в президентский дворец и, пройдя через охрану, вошел в здание. Каждый входящий должен был здесь пройти через металлоискатель, это была стандартная процедура. Затем нужно было миновать небольшой коридор, где с двух сторон располагались туалеты, подняться по лестнице на второй этаж и таким образом оказаться в парадном зале. Отсюда можно было пройти в зал приемов, где и должна была состояться встреча с президентом Адамкусом.

Дронго вспомнил, как несколько лет назад к нему приезжали представители Литвы. Он помнил, чем тогда закончились его поиски материалов, вывезенных из республики. И помнил о смерти своего друга Маира Касланлы, убийцы которого так и не были найдены. Он подумал, что сейчас в Вильнюсе о нем могут не вспомнить. Тогда же его разоблачения наделали много шума, и целый ряд должностных лиц, заподозренных в связях с органами КГБ, выступил с шумными протестами.

Но тогда в Литве еще не было президента Адамкуса. Дронго читал его книгу на русском языке, и его поразила наблюдательность этого человека, его точные оценки состояния страны, его искренняя преданность своей родине и вместе с тем его подлинный демократизм. Конечно, в книге мемуаров можно было слукавить, подать себя в более выгодном свете, замалчивая некоторые эпизоды своей жизни или выставляя себя героем. Но Адамкус избежал этого соблазна. Во всяком случае, все, что прочел Дронго, говорило в пользу литовского президента.

Дронго поднялся наверх и, к удивлению охраны, сел на стул рядом со входом, словно давая понять, что намерен сидеть здесь до начала приема. Следом за ним появился Планнинг. Конечно, оружия не было ни у него, ни у Дронго. Планнинг сел рядом.

— Надеюсь, что все пройдет хорошо, — прошептал англичанин.

— Увидим, — кивнул Дронго.

Третьим пришел Пацоха. Он присутствовал на встрече с польскими и украинскими поэтами. Усевшись рядом с Дронго, он коротко рассказал о встрече.

— Было очень интересно, — закончил он свой рассказ.

— Ты понимаешь по-украински? — удивился Дронго.

— Конечно, — рассмеялся Пацоха, — у нас говорят, что это всего лишь плохой польский.

Они ждали остальных участников встречи. Постепенно стали подтягиваться гости. Одним из первых пришел Микола Зинчук. Подойдя к Дронго, он начал рассказывать о книге белорусского поэта, которую ему подарили.

— Очевидно, украинский и белорусский языки похожи, — кивнул Дронго.

— Белорусский язык очень похож, — ответила Микола, — у нас говорят, что это всего лишь плохой украинский.

Дронго расхохотался. Потом подозвал Пацоху.

— Остается только услышать, как кто-то из русских писателей скажет свое мнение о польском языке. Знаешь, о чем я подумал? Может, не стоит так настаивать на своей отделенности от Москвы, на своей исключительности? Все славянские страны имеют общую культуру, похожие языки, общую историю. Разве мало было у вас хорошего?

— Только не говори это нашим националистам, — прошептал Яцек, — или украинским патриотам. Они на тебя здорово обидятся.

— Национализм ущербен хотя бы потому, что проповедует собственную исключительность, — убежденно сказал Дронго, — ни у кого в мире нет права настаивать на превосходстве своей нации над другими народами. Защита национальных приоритетов? С этим я могу согласиться. Пропаганда своей культуры, своего языка, своей литературы? Но только не в ущерб другим, не подавляя другие культуры, не навязывая свое мнение как истину в последней инстанции.

— Тебе нужно было попасть в Польшу двадцать лет назад. Ты бы тогда увидел, как коммунисты навязывали нам свои идеи, — проворчал Пацоха. — Интересно, что бы ты сказал тогда.

— То же, что и сейчас. Кстати, двадцать лет назад я был в Польше. У нас была чудесная группа. Если честно, я тогда впервые в жизни влюбился. Именно в Польше.

— Тебе понравилась наша девушка? — усмехнулся Яцек.

— Нет, та девушка приехала вместе со мной. Ночами мы ходили по Кракову и о чем-то говорили. Нам было интересно вдвоем. Мне тогда было чуть больше двадцати, а ей чуть меньше.

— Романтический период, — закивал Пацоха, — а в Польши все события начались как раз в восьмидесятом году.

— Я об этом помню, — ответил Дронго. — Когда-нибудь я тебе расскажу о великом поляке, моем друге, который так много сделал для человечества и так мало получил на своей родине в Польше. Он был сотрудником Интерпола. Поверь, я всю жизнь стараюсь быть похожим на него… Пойдем в зал, кажется, сейчас выйдет президент. Ты не знаешь, куда пропал Хоромин?

— По-моему, он очень расстроился, что ты выдал нам Бискарги в Польше. Наверное, хотел арестовать его в России. И получить очередной орден. Или там сейчас не дают ордена?

— Боюсь, что дело не в ордене. — тихо заметил Дронго, проходя в зал приемов.

Здесь было много гостей. Все участники встречи уже выстроились в правой части зала, когда к ним вышел президент Литвы — высокий, подтянутый, седовласый. Внешностью и осанкой он был похож на американского сенатора или губернатора. Но он предпочел вернуться на родину и служить родному краю.

Президент говорил на английском и литовском языках. С ответным словом выступил Томас Вольфарт. Затем случилось непредвиденное. Президент вдруг направился к гостям и стал приветствовать каждого, интересуясь, кто он и откуда приехал. Для каждого он нашел особые слова приветствия. Когда очередь дошла до россиян, все замерли. Мураев протянул руку и по-русски сказал:

— Здравствуйте.

И вдруг президент, улыбнувшись в ответ, пожал ему руку и начал говорить по-русски. Все переглянулись. На русском языке президент Адамкус говорил не только лучше многих прибалтов. Он говорил абсолютно правильно, словно закончил филологический факультет российского вуза. Изумленный Мураев не знал, как ему реагировать. Услышав, что президент говорит по-русски, к нему потянулись другие представители стран СНГ, владеющие русским языком. Президент говорил о том, что через несколько дней его супруга поедет в Санкт-Петербург. Он говорил о культуре России, литературных традициях русского народа. У многих из присутствующих на лицах было написано изумление. К Дронго подошел один из кипрских писателей, представлявших греческую общину.

— Ты знаешь, — задумчиво сказал он, — нас предупреждали, чтобы мы не говорили здесь по-русски. Иначе, мол, вам не ответят или даже обругают. А на самом деле все это вранье, если сам президент так прекрасно владеет русским языком и не скрывает этого. Значит, здесь все в порядке.

— Этот человек делает честь своей стране, — ответил Дронго. — Мне рассказывали, что он иногда даже осаживает своих ретивых националистов, так и не понявших, в каком мире и в каком веке они живут.

В разных концах зала стояли Планнинг, Пацоха и Борисов. В самом зале были только два охранника, находившиеся довольно далеко от президента. Кажется, он не очень беспокоился о собственной персоне, увлеченно беседуя с окружившими его гостями. К концу приема появился Хоромин. Он беспокойно передвигался по залу, появляясь то тут, то там. Увидев Дронго, он кивнул ему в знак приветствия, но не подошел.

Прием заканчивался. Президент и его супруга сфотографировались на память с писателями. Дронго смотрел на этого пожилого человека, прожившего нелегкую жизнь, познавшего вынужденную эмиграцию, тяжкий многолетний труд и, тем не менее, не ожесточившегося, сумевшего подняться над личными обидами и стать символом маленькой страны, ее устремленности в будущее. Он подошел к президенту и неожиданно для себя сказал:

— Господин президент, разрешите пожать вашу руку.

— Да, — удивился Адамкус, — конечно.

Они обменялись крепким рукопожатием.

Когда Дронго вышел из парадного зала, Планнинг несколько насмешливо спросил:

— Кажется, он произвел на вас впечатление?

— Я редко встречал в своей жизни таких порядочных людей, как он, — признался Дронго.

Прием был закончен, и гости потянулись к выходу.

— Кажется, все в порядке, — сказал Пацоха, выходя одним из первых.

Борисов хмуро кивнул Дронго и вышел следом. Планнинг уходил с последней группой гостей. Дронго присоединился к ним. Неожиданно, когда уже почти все вышли, у дверей возникло замешательство. Представитель Турции Асли Эрдоган, внезапно покачнувшись, рухнула на пол.