Сладкий роман - Мила Бояджиева

- Дикси, нет сомнения, я свихнулся. Теперь это очевидно. - Майкл положил легкую ладонь на мои губы. - Молчи. Это сладкое безумие. Умоляю, не мешай счастью убить меня. Об этом всегда мечтали избранные.

В глазах Майкла светилось фанатичное вдохновение.

- Клянусь сделать все от меня зависящее. - Я подняла вверх два пальца. - Прежде всего попытаюсь отравить тебя плотным завтраком, затем замучить общением с чиновниками, а потом... потом я представлю товарища Артемьева его слугам, что и добьет его окончательно.

- У меня есть кое-какие добавления к программе. Но пусть это будет экспромт. Импровизация на тему сумасшедшего счастья...

Он не ошибся - безумие началось, поражая ни в чем не повинных людей. В ресторане отеля вместо заказанной нами заурядной бюргерской трапезы шеф-повар лично, в белоснежном колпаке над лицом сказочного гнома, делающего подарок Белоснежке, принес нам необъятное блюдо с горящими свечами по краям и торчащими в центре на вертелах рябчиками. Вдобавок нам была вручена бутылка шампанского, а на грудь Майкла одета шелковая лента с надписью "Стотысячному посетителю ресторана "Соната".

- Не понимаю, как они узнали, что я страдаю "безумием счастья"? Величественный в своей мемориальной перевязи Майкл недоверчиво тронул вилкой груду замысловатого гарнира.

- Ничего странного, просто это очень заразно. - Мы посмотрели друг другу в глаза и чокнулись бокалами, шепнув: "Да здравствует союз инфицированных".

...В кабинетах адвокатской коллегии господина Артемьева, естественно, ждали с распростертыми объятиями. Не успели мы и глазом моргнуть, как на основании привезенных из Москвы бумаг ему было выдано точно такое же, как у меня, свидетельство с гербовыми печатями, а также удостоверение и карточка на именной счет в швейцарском банке.

- Это много? - спросил Майкл, затрудняясь разобрать сумму.

- Достаточно, чтобы ни о чем не думать, и детей не обидеть, - любезно сформулировал чиновник.

- Автомобиль хороший, допустим, можно купить? - настаивал свежеиспеченный собственник.

- И автомобиль, и домик, и акции... Вообще, если разумно распорядиться...

Артемьев не стал дослушивать советы по финансовой стратегии и наспех раскланявшись, буквально выволок меня на улицу.

- Где здесь Опера? Я запутался... Ведь где-то рядом?

- Ты собираешься купить оркестр?

Он остановился и строго посмотрел мне в глаза:

- Это совсем не смешно. У меня хорошая скрипка и лучшая в мире женщина. Но я ненавижу общественный транспорт.

- Ага, товарищ-гражданин начинает проявлять замашки индивидуалиста!

- Именно. В детстве я не мог драться, чтобы не испортить руки, в юности мне запрещали думать не как все, а взрослому твердят о благоразумии... Я редко солировал, подчиняясь оркестру, я научился ходить с опущенными глазами и носить траурные костюмы - чтобы выжить в толпе. А толпа выбрасывала меня, как инородное тело. Я вылетел из консерватории, затем из филармонии, а теперь, очевидно, из рядов российских граждан. Но я родился индивидуалистом! И я владею сокровищем! Дикси! - Он с мольбой посмотрел на меня. - Теперь, с тобой, я не хочу больше прятаться! Не хочу возвращаться в толпу...

- Значит, мы направляемся на Опернплац? - пыталась я понять его замысел.

- Да. Там рядом на витрине крутился выставочный "мерседес"...

- Все ясно. Хороший выбор. Ты удачно спятил, Микки. Надежно, буржуазно, основательно.

...В фирменном магазине "Мерседес" нас встретили как долгожданных гостей. Ничего, что господин выглядел недостаточно респектабельно. Главное - особый блеск в глазах, предвещающий немедленную сумасбродную покупку. Майкл прямиком ринулся к демонстрационному стенду, на котором кокетливо поворачивался двухместный кабриолет.

Я промолчала, что некогда поступила точно так же, пережив торжественную церемонию приобретения выставочного "ягуара". Мне больше нравилось быть ошеломленной и верить в то, что все происходящее со мной теперь, происходит впервые: первый поцелуй, первая ночь, первый мужчина, одаривающий меня любовной горячкой. Первый "мерседес-бенц" с откидывающейся крышей - черный и настолько блестящий, что наши шарообразные фигуры во главе с приплюснутым продавцом, кружили в его выгнутых боках как в зеркалах "комнаты смеха".

Майкл не раздумывая воспользовался своей банковской карточкой и любовно провел длинными пальцами по изящно-выпуклому крылу приобретенного автомобиля:

- Гибрид рояля с твоими бедрами. Чудесный фантом распаленного воображения. Садись, Дикси, мы уезжаем отсюда навсегда. У меня в кармане международные права, - Майкл осторожно поставил в багажник свою сумку, с которой ни на минуту не расставался.

- Может быть, по городу поведу я?

- Слушайся и повинуйся, женщина... Благодарю вас, я сам, - осадил Майкл служащего магазина, предлагавшего доставить покупку по любому австрийскому адресу.

...Непонятно, как мы добрались до отеля - мы не раз нарушали правила, но не были оштрафованы, а гордые венцы, не слишком симпатизирующие нахалам, уступали нам дорогу. Мы забрали в "Сонате" вещи и я позвонила в Вальдбрунн, сообщив Рудольфу, что хозяева в полном составе прибудут примерно через час.

ЗНАМЯ, ГЕРБ и ТЫСЯЧИ ПОЦЕЛУЕВ

У небольшого бутика с трепещущими на стойках косынками и шарфами Майкл остановился.

- Нам необходимо знамя. Я мигом.

Через пару минут он вернулся, неся в поднятой руки, наверное, самый большой, самый яркий и самый дорогой платок, оказавшийся там.

- Ого! - Я рассмотрела золотую метку на уголке с монограммой KD. Ты выбираешь лихо.

- Я точно знал, что нам надо. Здесь много алого и золотого, а целый угол - чистая лазурь. Специально, чтобы вписать наш девиз. - Майкл бойко вписал "мерседес" в поток автомобилей.

- А что будет запечатлено на нашем гербе?

- Пиши. - Майкл бросил мне на колени фломастер. - Грация + Комедия + Фантазия + Героика + Искусство = Любовь... Еще тогда на здании оперного театра меня поразили богини искусства. В их союзе явно скрывалась формула любви. Смотри: Грация одаривает влюбленных тонкостью, нежностью, деликатностью, Комедия - весельем и доброй насмешливостью. Фантазия наделяет умением изобретать, преодолевать банальность и скуку магией обыкновенного чуда. Героика поднимает на пьедестал, делая любого пигмея смелым и сильным... Гармония искусства возносится над алгеброй бытия с её незыблемым сводом жизненных правил.

- Оказывается, все так прост - собираем все самое лучшее, что можно отыскать в человеке, да нет - в тысячах людей, сливаем с одну посуду - и любовный напиток готов!

- Нет, девочка моя! Кухня здесь не поможет. Все это произрастет само собой и рванется к жизни как весенний луг, стоит лишь взойти к солнцу. Солнцу настоящей любви.

Увлекшись своей теорией, Майкл вел машину настолько уверенно, словно совершал экскурсию по Москве.

- А капелька благоразумия разве помешает? При всем масштабе сразившего меня великолепного безумия я сознаю, что мы едем не на дачу Артемьевых. И, конечно, не в Вальдбрунн.

- Ох, верно! Мне тоже показались странными эти указатели на дорогах. Пишут не разберешь что... - Майкл покосился на меня. - Ну, теперь-то ты веришь, что я в самом деле свихнулся? Никогда не молол столько выспренной чепухи... Не знаешь, это Героика или Искусство?

Майкл недоуменно огляделся:

- Куда мы попали, Дикси?

Мы выехали за город совсем в другом месте. Потом долго петляли в поисках нужной дороги, заправляли бак, разворачивались и крутились на одном месте. Гоняли блестящего шустрого жучка с откинутым капюшоном ребристой крыши и плещущим у ветрового стекла "знаменем" через канавы, железнодорожные мостки, и внезапно остановились, уткнувшись в стаю белых гусей, с гоготом и всплесками крыльев переходящих деревенскую улицу.

Гуси прошли, покрикивая где-то сзади, а мы продолжали стоять, словно застывший на киноэкране кадр. Майкл уткнулся лбом в брошенные на руль кисти, я расслабилась в высоком кресле, устало закрыв глаза. Над нами шумела листва, какая-то велосипедистка, затормозившая у обочины, громко рассказывала приятельнице про наглость продавщицы.

- Это не к вашим ногам, фрау, говорит она мне и убирает голубенькие туфельки с бантиками. Вообрази, - она решает про мои ноги!

Покосившись в сторону, я увидела тяжелый, обтянутый шортами зад, поглотивший сидение приткнувшегося к тротуару велосипеда и спину в цветастой трикотажной майке с глубокой бороздой от врезавшегося в телеса бюстгальтера. У сторожившего перекресток клена оказалась медно-бурая листва. В тон отросших кудряшек Артемьева.

- Микки, - тихо позвала я, коснувшись детского завитка на его виске. Хочешь, я поведу машину?

- Поцелуй меня... - прошептал он, не повернув головы.

Я прикоснулась губами к уху, шее под ним, скользя по колючей щеке к носу и испуганно вскрикнула, охваченная кольцом его рук.

- Пожалуйста, не оставляй меня. Ни на минуту не оставляй... Я никогда так не боялся, Дикси...