Параллельный переход - Василий Кононюк

– Батьку, пощади мурзу, его если с каленым железом поспрошать, он много нам нужного скажет.

– Шуткую я Богдан, – мрачно ответил атаман, – веди, не бойся, а мы пока со Степаном молодость нашу вспомним.

После этой фразы, мне не стало яснее, какая судьба ждет бедного мурзу, и оставалось только молиться, надеясь на небеса. Когда мы выехали из леса, и Фарид обратил внимание на новых спутников, которые к нам присоединились, тень растерянности и досады на миг мелькнула в его глазах. Подъехав к нему, тихонько шепнул ему на ухо, "Спи, спи, ты ведь уже дал три медяка", и с удовольствием отметил, как наливается злобой его взгляд, обращенный ко мне. Кажется, он, наконец, понял, что я имел в виду все это время.

– Заблукали твои дозорцы, Фарид, видно плохо ты им рассказывал, где вы свидеться должны. Но ничего, Бог добрый, встретили их наши казаки, не дали мимо проехать. – Атаман встретил нас ироническим взглядом.

– Не захотел ты по-доброму, Фарид, ничего, мы и по-другому умеем. Скоро увидишь, дай, до места доедем. – Голос атамана, да и он сам, был спокойным и усталым.

– Хотел я, казаки уже к дому вас вести, да придется нам завтра к соседям путь держать, их казаки, пусть они их судят, – неожиданно обратился к нам Иллар, как будто совета спрашивал.

– Против нас они пошли, с татарами в сговор вступили, по закону мы их карать должны, Иллар. Приедем завтра к Пылыпу, он то же самое скажет. Не трави душу Иллар, ни им, ни себе. Не хочешь сам, давай я их порешу. – Мягко возразил Непыйвода, и казаки одобрительно зашумели. Никому будущий визит к соседям не сподобился.

– А к Пылыпу Довгоносому я казака пошлю с весточкой, будет у него интерес, сам к тебе приедет, на мурзу посмотреть, и с нами потолковать.

– Кто еще сказать хочет? – Обратился к нам атаман.

– Добре, Непыйвода сказал, так делай, батьку, – дружно зашумели казаки.

– Будь, по-вашему. Развяжите их.

Развязанные казаки слезли с лошадей, под руководством Степана сняли с себя верхнюю одежду и сапоги. Первым к атаману подошел Степан.

– Нет мне прощенья, братцы, одно вас прошу, семью мою за грех мой не карайте, нет на них вины, никто про то не знал.

– Если нет на них греха, никто их не тронет, Степан, в том я тебе слово даю, – сухо заверил его атаман. Степан, повернувшись боком, стал перед ним на колени и склонил свою чубатую голову.

– Прощай друже, – тихо промолвил атаман, свистнула сабля, и Степанова голова, недоуменно моргая глазами, и шевеля губами, откатилась и замерла, упершись застылым взглядом в высокое морозное небо.

Вторым подошел невысокий чернявый казак лет тридцати, он истово молился, и целовал большой медный крест, висящий на его шее.

– Простите, если можете, братцы, нечистый меня попутал, – сказал казак, становясь на колени.

– Бог простит, – ответил за всех атаман, и вторая буйная голова покатилась по пожухлой осенней траве.

Молодой казак, плененный мной, с ужасом смотрел на обезглавленные тела, обильно залившие кровью землю, его губы на побледневшем лице шептали,

– Простите меня, братцы, – в левой руке он судорожно зажал свой, висевший на шее, крестик, а правой рукой, безостановочно, крестился, не двигаясь с места.

Подъехавший сзади Непыйвода, ловко снес ему голову, и атаман промолвил уже упавшему телу,

– Бог простит.

Отправив троих с припасами найти поляну для ночлега в Холодном Яру, и готовить вечерю, остальных атаман припахал хоронить казненных казаков. Грунт был каменистый, и сняв верхний слой, до камня, уложили покойников, пристроили им головы обратно на плечи, и накрыли лица красной китайкой. Затем начали насыпать над ними небольшой холм. Все сошлись во мнении, что покойникам невероятно повезло, на таком месте только великим атаманам лежать, а не презренным предателям. Сулим рассказал, что ему его дед сказывал, что на этих кручах похоронен великий воин, и с ним в могилу несметные сокровища положены, но так страшно тот клад заговорен, что никто его взять не сможет, пока не пройдет тыща лет. На что Остап ему возразил, что его дед сказывал, расколдовал тот клад казак-характернык, и перепрятал его на острове, за днепровскими порогами. Там теперь нужно этот клад искать. Затем, долго, со знанием дела, казаки обсуждали те приемы и методы, которые применял мифический характернык, снимая заклятия с клада.

Люди не меняются. И в 21, и в 14 веке их головы наполнены бесконечным количеством совершенно ненужной информации, которую они гарантированно, никогда в жизни не используют. Но они прилагают титанические усилия, собирая ее, обсуждая с друзьями и отдавая выдуманному не меньше, а то и больше, времени и усилий чем реальной жизни. По моему скромному мнению (Имхо), именно это, больше всего отличает человека, от обезьяны.

Утром мы продолжили целенаправленно блудить по тропинкам Холодного Яра. Не смотря на то, что я никогда не жаловался на зрительную память, ничего похожего на тот путь, которым мы пришли, мне не встретилось, и на всякий случай, начал расспрашивать казаков, куда мы едем. Мне ответили кратко и емко, "Домой", полностью отрезав возможность дальнейших расспросов. Часа через три-четыре мы выехали из леса, и тут же на поле, казаки начали делить добычу. Атаман, меня сразу, как самого молодого, отправил к Непыйводе в село, оказывается оно совсем недалеко от того места, где мы вышли, привезти бочонок вина и бочонок пива которые мне должна была выдать его жена. Мне хватило смелости попробовать отвертеться,

– Куда я, батьку, поеду, я ж дороги не помню, заблукаю, будете вино до вечера ожидать. Да и жены я твоей Георгий не знаю, шо она скажет, приехал приблуда какой-то, и вина с пивом ему давай.

– Вон тропу протоптанную видишь? По ней езжай, так чтоб лес всегда по правую руку оставался, не успеешь оглянуться, как доедешь. Дома сын мой середущий, Микола, ты его знаешь, он с нами на купца в поход ходил, а тут дома остался, не взял я его, с лука плохо бьет. Так что никто тебя не прогонит, езжай бегом, а то разговоров больше чем дороги. – Коротко проинструктировал меня Непыйвода.

– Батьку, так я хотел за лодку татарскую поторговаться, когда добычу делить будем, – обратился к стоящему рядом атаману.

– Так чего там торговаться Богдан, давай за лодку три золотых, и будет твоя.

– Дорого, батьку за лодку три золотых…

– Ну, а сколько ты дашь за лодку, Богдан? – Хитро прищурился атаман. Что-то это мне напомнило, но в тот момент ничего не прошло в голову.

– Больше золотого не дам, батьку. – Иллар и Георгий Непыйвода громко рассмеялись, и вот тогда я вспомнил, точно так же смеялся надо мной Керим, когда продавал мне косулю.

– Езжай с Богом, Богдан, считай, что лодка твоя. Я вместо тебя поторгуюсь.

Вот не зря, видно, у моего старинного друга, оставшегося за Гранью, было крылатое выражение. Когда жалуешься ему на жизнь, он всегда советовал, "Да раздели ты это на восемь". Все, с этой минуты, любую цену которую мне называют, делю на восемь. А то смеются, как с пацана. Я ребята, старше вас всех, Керим, разве что, ровесник. Нашли себе простачка, монеты выдуривать, добытые потом и кровью. Ладно, пусть потешатся, как говорят, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, я на лодке этой, даст Бог, больше заработаю.

Добытые потом и кровью… Как забавно обстоятельства меняют привычные смыслы. Если с потом, вопросов не возникало, напотелись мы в пятницу на месяц вперед, дождаться не можешь, когда домой попадешь, чтоб смыть с себя все. С кровью, не все так просто. Чтоб добыть, чужой крови проливаешь больше чем своей, иначе уже не ты добыл, а у тебя добыли. Так и выходит, когда всплывает теперь эта фраза в голове, то перед глазами не своя, а чужая кровь встает. А так все верно, потом и кровью ко мне эти монеты пришли. Только чужой кровью за них плачено, чужой, и лилась она щедро мне под ноги, на сухую землю. Одно радует, безоружных и безвинных среди них не было, если это имеет значение. Для меня имеет.

Через час резвой рыси, впереди показались хаты. Найти нужную, среди двух с половиной десятков хат оказалось задачей нетрудной, тем более что было воскресенье, как у нас говорят неделя, от слова "не делать". Ну а поскольку народ лентяйничал, то все выбежали во дворы посмотреть, кого это принесло в такой день, когда порядочному человеку положено сидеть дома. Сообщив, что я от Непыйводы, заехал к нему во двор, и передал его наказ. Коротко рассказал, что все живы и здоровы, и скоро будут дома. Микола вывел заводную лошадь, на которую мы погрузили бочонки, и оседлав свою кобылу, вместе со мной выехал на дорогу. К нам тут же присоединилось еще четверо самых сообразительных казаков, а других, может, просто дома не было, на дурняк выпить, у нас все соображают быстро, национальная черта. Мы дружной компанией, резвой рысью, поскакали по дороге.

Пока мы приехали, народ уже все разделил, и встречал нас радостными криками. Пленных тоже разделили, охранника забирал Непыйвода для дальнейшей творческой работы, Фарида наш атаман. В середу договорились свидеться, и обменяться полученными результатами. Из трофеев, мне досталась лодка, полный пластинчатый доспех с оружием, и седло. Монет не дали, хотя у мурзы полно монет было в поясе, и у его вояк тоже что-то звенело. Но оно понятно, пару долей сверху атаманы получили, у казаков пленных, доспех похуже был, плюс лодка, плюс седло, вот так и посчитали.