Единоборец - Сергей Герасимов

– Давай бросим это, – говорит Клара. – Мы ведь не дойдем. То вещество, которое ты везешь в пробирке, это наш смертный приговор. Как ты думаешь, зачем мы столько времени потратили на путешествие под землю?

– Чтобы сделать тебя невидимой для конкурентов. Тебя, и то, что было внутри тебя.

– Вот именно! В этом случае наши шансы были очень большими. Но после того как это не удалось, шансы упали почти до нуля. Все очень просто – нас ждут на дороге, и нас не пропустят.

– Нас?

– Нет, не нас. Они ждут не тебя и не меня. Они ждут то, что ты везешь в пробирке. Их сенсоры настроены так, что они это засекут. А как только они засекут эту пробирку, система сработает. И они уничтожат эту пробирку вместе с нами. Ты не сможешь дойти до цели. Выброси ее, выброси ее прямо здесь. Тогда мы останемся живы. Может быть, Фемида нас простит.

– Фемида не умеет прощать, – отвечаю я. – Ты прекрасно знаешь, что она никогда нас не простит и не позволит нам жить после того, что произошло. Она умеет лишь наказывать. Она для этого была создана.

11

Дорога становится ровнее, хотя и остается такой же узкой. Несколько раз на стекло садятся существа, напоминающие летучих мышей. Они действительно летают между стволами, свет фар время от времени выхватывает их из темноты. Те, которые ползают по лобовому стеклу, имеют брюшки, покрытые желтоватым пушком. Это делает их похожими на настоящих, живых зверьков. Пока что они не агрессивны. Но неизвестно, что ждет нас дальше. Неизвестно, кто нас ждет. И неизвестно, впрочем, как отличить «что» от «кто». Время движется по спирали: человек вновь погружается в первобытный мир, постепенно и незаметно, в мир, где много опаснейших хищников, неизвестных ему, и других, не менее страшных, не менее непонятных, необъяснимых, непостижимых, загадочных и чуждых созданий. Мы вновь вынуждены бояться темноты, мир вокруг нас вновь готов наполниться демонами и богами, могучими и жестокими, несущими смерть. О, времена цивилизации, где вы? Времена, когда цивилизованные люди истреблялись всего лишь другими не менее и не более цивилизованными людьми – а больше никем. Истреблялись во имя высоких идей, славных имен и высокопарных слов. Те времена прошли, погрузились в неравномерно сгущающийся мрак столетий, а сами столетия медленно тонут, погружаясь в черную воду колодца вечности, который не имеет дна. Цивилизации больше не будет, ее не сохранить. Единственное, что можно сделать – это сохранить себя. Но, увы, и наш дух уже давно с душком.

Я замечаю в боковом окне несколько летящих огоньков. Они движутся вместе с нами, но в отдалении, мигают, теряются за стволами.

– Ты заметил? – спрашивает Клара.

– Да. Но я не знаю что это.

– Может быть, это чьи-то глаза?

– Глаза не летают цепочками по три и по пять.

– Мне страшно.

– Мне тоже, – отвечаю я, – смотри, как стучат мои зубы, как льется холодный пот по спине, а мурашки бегают такие крупные и откормленные, что напоминают термитов.

– Не говори так.

Некоторое время мы напряженно молчим. Огоньков становится больше. Есть в них что-то, не позволяющее расслабиться, не позволяющее смотреть на них, как на обычные лампочки. Может быть, странный оттенок света, может быть, те негромкие звуки, которые они издают, пролетая поблизости. Определенно что-то в них действует на нервы. Большинство из огней белые, чуть желтоватые, напоминающие обычные электрические лампочки, но некоторые розовые, даже почти красные. Время от времени появляются голубые. Один из голубых огней подходит совсем близко. Он летит примерно в метре перед лобовым стеклом. Он слегка пульсирует, то расширяясь, то сжимаясь, но не меняя своего свечения. Кажется, что он дышит или бьется как сердце.

– Это всего лишь огоньки, – говорю я, почти шепчу.

– Я их боюсь, – отвечает Клара.

– Скорее всего, они образуют какое-то поле, прямо воздействующее на биотоки мозга. Поэтому нас становится не по себе. Наш мозг ведь тоже работает на электричестве. Они просто хотят, чтобы ты испугалась. Не поддавайся им. Это просто наваждение. Никакой серьезной опасности.

Но я не прав. Голубой огнь вдруг бросается в мою сторону и разбивается о лобовое стекло, растекаясь по нему лужей сиреневого света. Свечение продолжает пульсировать. Я жду, что будет дальше. В принципе стекло вездехода должно быть достаточно прочным.

Стекло мутнеет, затем покрывается сеточкой мелких трещин. Затем распадается на тысячи осколков, разлетающихся во все стороны. Еще несколько огней атакуют вездеход со всех сторон, а новые приближаются из-за стволов. Огни ударяются о стекла и металл, и растекаются по поверхности машины. Я слышу треск и скрежет. Кажется, они сминают нашу машину так, будто бы она сделана из листка бумаги. Вездеход останавливается. Я смотрю на табло виртуальной карты: до края леса два километра по дороге или километр, если идти напрямую. Мы не дошли совсем немного.

Один из огоньков влетает в салон. Сейчас он парит в полуметре от моих глаз. Кажется, что он рассматривает меня. Если это механический хищник, то внутренности вездехода придутся ему по вкусу гораздо больше, чем мои. Возможно, в этом наше спасение. Я медленным движением открываю дверь и выскальзываю из машины. Огонек перемещается вслед за мной, оставаясь перед моим лицом.

– Клара, выходи с другой стороны, – тихо говорю я, стараясь не шевелить губами. Эта тварь явно реагирует на движение. Неизвестно, какое движение может вызвать ее агрессию. При встрече с незнакомым опасным объектом нужно вести себя так, как при встрече с большой и злой собакой: ни в коем случае не бежать, не показывать своего страха, не кричать и не делать резких движений.

Клара выходит, и еще несколько желтых огней повисают около нее. Она продолжает отходить от машины. Я делаю то же самое. Кажется, их и впрямь интересует машина, хотя нас они тоже не собираются отпускать: как только я делаю шаг в сторону, один или несколько огней преграждают мне путь. Тем не менее, мы постепенно отодвигаемся, отходим со скоростью двух больших улиток.

Хищники пожирают машину. Они растекаются по ней, смешиваются друг с другом, образуя мерцание немыслимых цветов: цвета не растворяются один в другом, а создают интерференционные полосы и кольца. Это выглядит очень красиво и очень странно для непривычного глаза. Очевидно, что огни светят когерентным свечением, это что-то вроде лазерного луча, размазанного по всем направлениям. Машина постепенно исчезает. Кажется, они съедают все, и металл, и стекло, и пластик. Через пару минут машина превращается в небольшую кучу объедков, по которой ползают разноцветные полосы световых слизней. За это время нам удается отодвинуться метров на пять или шесть. Наконец, огни, которые все это время были рядом с нами, устремляются к остаткам машины, чтобы принять участие в общем пиршестве. Я думаю, что сейчас пожирается центральная электронная система вездехода, его кремниевый мозг, а это должно быть самым вкусным лакомством. Как бы то ни было, но нас оставляют в покое. Мы отходим еще метров на десять, а потом бросаемся бежать. Я заставляю Клару свернуть с дороги в лес: путь через лес вдвое короче. По дороге давно никто не ездил, и глубина снега здесь – сантиметров пятнадцать. В принципе, под деревьями снега не больше. Бежать очень неудобно, потому что при каждом шаге приходится вытаскивать ноги из снега и ломать довольно крепкий наст.

Я останавливаюсь и жду отставшую Клару.

– Я не могу так бежать, – говорит она. – У меня сердце лопнет.

– Цепляйся мне на спину!

– Тебе будет тяжело.

– Мне не бывает тяжело. Скорее!

– Ты же можешь летать.

– Я не могу летать с тобой на руках, – отвечаю я, – не хватит мощности генератора.

– Тогда улетай сам.

– Большей глупости я в жизни не слышал.

Она обхватывает мою шею руками и повисает на ней. Я срываюсь с места. Для того, чтобы прикончить машину, хищникам придется потратить еще минуты две, не больше. Я доберусь до опушки за четыре минуты. Будем надеяться, что они не станут гнаться за нами или хотя бы ненадолго потеряют наш след.

Некоторое время я бегу спокойно, вокруг нет никого и ничего, кроме черных стволов. Никаких звуков, кроме оглушительного хруста снега и громкого ритмичного дыхания. Но вскоре появляется первый светлячок. Возможно, он из другой компании. Те были размером с крупное яблоко, этот явно меньше, но ярче. Но разбираться некогда. Я делаю прицельный выстрел, и он разлетается фейерверком оранжевых искр. Один голубчик готов. Ждем появления следующих.

Следующие появляются сразу со всех сторон, слетается целый рой. Я стреляю и сбиваю нескольких. Возможно, у них есть инстинкт самосохранения, как и у всяких мало-мальски приличных бестий. Тогда они подумают, прежде чем напасть. Для меня важно выиграть время. Мы уже на самом краю леса. Один из огней делает быстрый рывок в сторону и растягивается в тонкую огненную линию длиной несколько метров. Он движется очень быстро, настолько быстро, что даже моей реакции не хватит, чтобы от него увернуться, особенно с ношей на спине. Я останавливаюсь. Огненная линия бросается вперед и делает несколько петель. Две старые ели падают, будто срезанные ножом. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону. Путь к опушке загражден упавшими стволами. Один из обрубков торчит прямо передо мной. Срез неровный, но очень гладкий, как будто отполированный. Эта штука прошла сквозь дерево так же легко, как сквозь воздух. Разрезала стволы легче, чем ножницы режут бумагу. То же самое она может проделать и с нашими телами.