Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, красота… У меня масса недостатков, — наконец проговорила Таис недовольно.
— Каких? — живо переспросил Александр.
Таис напрягла лоб, обежала себя, насколько возможно, взглядом и… вспомнила:
— Бедра узкие, ты сам говорил.
— Не перевирай, я сказал, что рожать легче с широкими бедрами, такими, как у беотийских крестьянок, только и всего, — восстановил истину Александр.
Таис стала искать новые аргументы.
— Рот большой? — неуверенно проговорила она.
— Самый раз, — покачал головой Александр и подозрительно сощурился.
— Попа слишком круглая? — шепотом спросила она.
Александр даже не соизволил ответить, бросив на нее такой взгляд, будто оскорбили лично его. Таис приуныла на миг, но потом ее лицо просияло.
— У меня морщина между бровями… иногда бывает, — поправилась она объективности ради.
— Это моя самая любимая морщина на свете. Если бы ее не бывало, я был бы собой очень недоволен, — ответил Александр.
Таис не поняла его и стала соображать, какое это имеет отношение «к быкам Ификла».
— Я часто бываю хмурой? Или щурюсь от солнца?
— Холодно, холодно, — усмехался Александр.
Таис нахмурилась, пытаясь экспериментальным путем прийти к ответу.
— Плачу много?
— Теплей…
— А! — догадалась она наконец и рассмеялась.
— Что ты хочешь: жемчугов к зубам или рубинов к устам?
Они копались в драгоценностях, обсуждая ту или иную находку, подбирая пары, как будто искали подходящие нитки для вышивания или запасные пуговицы взамен утерянным. Александр приложил колье к ее шее, но оно выскользнуло из рук и упало за шиворот, ко всеобщему оживлению. Таис погрозила ему пальцем и навесила длинную дамскую серьгу с сапфирами на его серьгу, пару от которой носил Гефестион.
— Теперь ты, как я, — сказала Таис, намекая на свои сапфировые серьги, подарок Леонида, которые она не снимала. Украшая друг друга побрякушками, они совсем развеселились.
— Я знаю, что я сделаю, — серьезным тоном сказал обвешанный изумрудами Александр.
— Ты смешной…
— Я сам придумаю украшение, нарисую и закажу сделать. — Его глаза загорелись. — К твоим глазам что-то… непрозрачное с прозрачным, что-нибудь эдакое.
Таис заливалась смехом, надевая ему на палец пятое кольцо.
— Как ты думаешь, это будет смотреться — непрозрачное с прозрачным? Или что-нибудь совсем пестрое?
Таис прыснула с новой силой и схватилась за живот — проглотила смешинку:
— Ты такой смешной…
Александр, сидевший на краю сундука, притянул ее к себе и обнял за бедра, с которых было снято обвинение в узости, за круглую попу и прижался к тем частям тела, которые Таис даже не бралась критиковать.
— Ну, что ты смеешься? — спросил он игриво и нежно.
— Ты же всегда хотел, чтобы я смеялась, а не плакала. — Она сняла диадему с его головы и пригладила волосы. — Мне непонятен подозрительный блеск в твоих глазах, мне не правятся твои мысли, — кокетливо лепетала она сквозь смех и целовала его в горячий лоб и шелковые волосы.
— Неужели не нравятся…
— Стены здесь какие-то голые. Не то что в Египте. — Таис рассеянно повела глазами по сторонам.
— Я прикажу расписать анубисами. Не уходи от темы.
— Какой темы? — подняла она брови самым невинным образом. — Мужчина, о чем вы? — А потом прибавила несколько сумбурно и совсем другим тоном: — Если бы ты знал, какая это радость для меня, что тебе со мной хорошо, какое счастье мне это дает.
Александр поднял глаза и замер на миг, раздумывая, стоит ли опустить ее на землю каким-нибудь ехидным комментарием или расплакаться с нею вместе. За этот миг у него в голове пронеслись десятки вариантов всевозможных ответов как «за», так и «против». Но и Таис знала его достаточно, чтобы понять, о чем он думает. Все кончилось обоюдным счастливым смехом, сопровождавшим их смешные действия в смешной обстановке — сундуков, набитых сокровищами, — оказавшихся не самым удобным местом для занятия любовью, но зато одним из самых веселых.
Стоя на башне, Александр окидывал взглядом рельеф зубчатых стен, черневших на фоне оранжевого закатного неба, всматривался в совершенно плоскую, голую равнину вокруг Вавилона, в шумный город под своими ногами. На улицах копошилась толпа, похожая на цветник: оранжевые, лимонные, малиновые одежды, тюрбаны, под ними лица, потрясающе интересные, характерные. На крышах города шла другая, непохожая жизнь, может быть, еще более типичная, чем на базарах и улицах. Какие строения, нагромождения, переплетения, своеобразие и многообразие красок! Глубокие, как колодцы, переулки казались наполненными тайнами, неожиданными видениями. На перекрестках стояли разукрашенные лавки с украшениями, благовониями, пестрыми тканями, медными кувшинами, подсвечниками, подносами.
Его впечатлял размах, монументальность и красота архитектуры. Круг увлечений царя не ограничивался поэзией, философией и театром; в равной степени его интересовали и технические достижения. Он считал, что жизнь должна быть не только наполнена красотой и духовным содержанием, но всевозможными удобствами, комфортом — должна быть благоустроенной. Поэтому инженеры-механики и строители были у него в таком же почете, как и люди искусства, ибо в его глазах все они являлись созидателями-творцами.
Сейчас же он непременно хотел узнать, как устроены висячие сады — второе чудо света Вавилона. Специалисты объясняли ему принцип и сложную конструкцию террас, скважин-капилляров и подъемных устройств, по которым поступала вода. Он слушал с интересом и соображал быстро, что чувствовалось по его умным вопросам. Для Таис, например, их устройство так и осталось тайной за семью печатями. Сейчас, накануне зимы, в прохладное время с редкими дождями, сады слегка опустели: пальмы и вечнозеленые растения только подчеркивали грустную оголенность лиственных деревьев. А вот розы — прекрасный цветок Афродиты, Астарты и Иштар — цвели!
— Наверняка здесь изумительно весной, — мечтательно заметила Таис.
— Зато сейчас не жарко, — буркнул менее романтично настроенный Гефестион.
Он был не в духе. Из-за Александра, из-за кого же еще. Из-за ерунды, конечно, но она его задела. Опять задела, хотя он столько раз клялся себе, что не будет обращать внимания. Действительно, не из-за чего! Вчера, приглашенные на обед к Таис, они с Александром застали спящего там после ночной смены Птолемея. Картина вполне привычная — у Таис вечно кто-то отсыпался или отъедался. Пока Таис хлопотала на кухне, Александр решил пошутить. Он прилег к Птолемею и стал его, спящего, тискать и ласкать, пока не разбудил. А потом наслаждался дурацким выражением лица вечно корректного, а сейчас смущенного Птолемея.