Хлебушко-батюшка - Александр Александрович Игошев

дорогой. Встречная подвода проехала и скрылась. Конь с рыси перешел на шаг. Егор сидел, опустив вожжи. Вот и увал, вот и зеленая горловина Лосиной балки. Конь привычно встал. Егор спрыгнул на горячую землю. Как раскаленная зола, она жгла ноги. Егор чувствовал ее сквозь сапоги. Поля тянулись пустынные и серые — ни травинки, ни кустика полыни. При виде их у Егора каждый раз болело сердце. А еще беспокоило его то, что Рюхин, по слухам, попал на работу в управление — пока техническим секретарем, — наверно, Ивану Григорьевичу запомнился исполнительный парень. Егор стоял, глядел на пустые, словно выжженные, поля и, вспомнив про Рюхина, покачал головой.

Хлебушко-батюшка

I

Сначала был пленум райкома. После пленума председателей колхозов и директоров совхозов оставили на совещанье. С полдня сидели не евши, не пивши — подвело животы. Неужто голодным ехать домой? Председатель ключевского колхоза Ерофей Сукманов пошел с друзьями в чайную. Выпил с устатку водки, плотно подзакусил; разгорячился, повеселел. Вышел в сумерках на крыльцо задорный; проходя мимо, шутливо шлепнул по спине склонившегося возле грузовика председателя-соседа:

— Так-то, друг любезный Прохор. Потрудились, просовещались цельный день, поехали по домам. У меня голова трещит, как сумная, даже после поправки. А ты — как?

Прохор Кленов поднял широкоскулое, медное в вечереющем свете лицо, ничего не ответил.

— Ты все сердишься? — не отставал Сукманов. — Поругали тебя на совещании, причастили всенародно. Ну и что?

— Тебя-то похвалили, — бормотнул Кленов. — Только выполнишь ли, что наобещал?

— Сказал, — значит, сделаю, — бросил с вызовом Ерофей. — Мое слово, знаешь?.. Кремень!

— Ладно, езжай, разговора, — примирительно сказал Кленов. — Разговорился тут. Меня ведь все равно ждать не будешь. А я зайду, подзаправлюсь. Нас, грешных, еще оставлял начальник управления.

— Василий Павлович, он — дока. Пока не добьется своего — не отстанет.

— Да знаю я, знаю, — с досадой проговорил Кленов и обиженно отвернулся.

«Причащали его и после совещания, — догадался Сукманов. — Василий Павлович кого хошь обломает. Не любит он тугодумов. Ему — чтобы дело горело. А Прохор, что греха таить, пока семь раз не подумает, с места не стронется. Ничего, Василий Павлович образует, доведет и его до ума».

— Ну, я поехал. У меня дела.

Подняв по пути прутик, Ерофей подошел к «газику». Влез, угнездился на мягком сиденье. Фары осветили забитую машинами площадь перед чайной, перекрестье сходящихся к ней улиц, ближние с темными окнами дома. «Газик» затарахтел, запрыгал колесами по сухой немощеной дороге. У выезда из Новониколаевки Ерофей притормозил, свернул в улочку-боковушку. Остановясь у низенькой с осевшими к завалинке окнами пятистенки, вышел, воровато шмыгнул к прорубленному с улицы входу в горенку, постучался. За дверью — неторопливые шаги.

— Надюша, ты? Открой.

Скыркнул железный запор. Ерофей ступил, как в провал, в темную прорезь двери.

Машину кутала в паучьих тенетах мягкая темнота. Неслышно текло время. Когда Ерофей показался на порожке, заприметил — звезды на небе переместились и отчаянно мигали. Его никто не вышел провожать. Он постоял, переминаясь с ноги на ногу; спускаясь с крылечка, оступился, ругнулся: «Фу-ты, черт!», по мягкой затравевшей дорожке заторопился к машине.

Дорога готовно стелилась под колеса; была она ровна, гладка, накатана; лишь иногда, озоруя, подставляла колдобины, и тогда «газик» встряхивало, Ерофей подпрыгивал на пружинящем сиденье, касался парусинового тента головой. Понемногу глаза привыкали к темноте. Сбоку, за придорожной канавой, непролазной спутанной нежитью проплывал бурьян. За ним шла кочковатая заболоченная низина, поросшая кустарником по берегам полувысохшего озерка. Чуть подальше угадывался пологий склон увала, а на нем, под холодным августовским небом, зябко притихли неубранные поля.

Проехал Озеры. Председателем в них Прохор Кленов, всего два года как принявший хозяйство, студент-заочник сельскохозяйственного института. После школы пять лет протрубил он трактористом, выдвинулся в бригадиры, поступил в институт на заочное отделение, и вот — на тебе — тут же угодил в председатели. Ерофею после восьмилетки учиться не пришлось. С шестнадцати лет тянул лямку в колхозе рядовым. Попал в учетчики. Прошел все ступени, пока не стал заместителем у Гурия Львовича, председателя военной еще закалки, мужика крутого и крепкого. Гурий Львович был известным всему району председателем. В войну и в первые послевоенные годы, бывало, выполнят план по хлебосдаче, а тут сверху — новое задание. Соберут в районе председателей; они мнутся, поглядывают друг на друга: трудно, нет хлеба. Всякому понятно — нелегко, да как-то надо выкручиваться из трудного положения. Председатели принужденно покашливают. Тут Гурий Львович не утерпит и выступит: «Да что долго думать, рассусоливать? Подскребем все сусеки, перевеем озатки. Пишите: хлеб сдадим». Было так? Было. И не раз, и не два. Выгребали последнее. Везли. В районе смотрели на Гурия Львовича с надеждой. И он привык — сдавай как можно больше хлеба. Так нужно. Гурий Львович выручит. Гурий Львович не подведет. Как осень — он крутился бессонно по полям, по токам, и шли по проселку через увалы на дальний элеватор одна за другой груженные зерном подводы.

Ерофей прошел под его началом хорошую школу.

Сразу за Озерами по обе стороны дороги притихше задумались поля. Проезжая тут днем, Ерофей покачал головой: «Ох, и простак этот Кленов. Не хватило ума, так приехал ко мне, занял бы. Ну кто оставляет на самом виду у дороги неубранный хлеб? Попадет тебе, Проша, за милую душу, вот увидишь, всыплют в районе по первое число».

Так оно и вышло. Василий Павлович запомнил этот выставленный словно напоказ хлеб. «Где председатель? Куда он смотрит? Упустит время — зерно потечет». Поднятый на совещании с места, Кленов талдычил что-то насчет графика. Но Василий Павлович, не слушая, загонял его вопросами так, что Кленов вспотел. В воздухе пахло выговором. Все притихли, ждали: сейчас Василий Павлович скажет — записать в решение… Выручил новый секретарь райкома Корзунков:

— Когда у вас по графику придут на это поле машины?

— Послезавтра.

— Зерно смотрели? В каком оно состоянии?

— Как раз дня через два подойдет.

— Но, Яков Петрович, — обратился к секретарю начальник управления. — Поле это на самом виду. Кто поедет из края, сразу споткнется.

— Ничего, ничего, — успокоил его Корзунков. — Продолжайте, товарищ… Как у вас с хлебосдачей?

— Через неделю закроем план.

Глаза секретаря посветлели.

— А обязательство?

Василий Павлович поглядел перед собой в разложенные, как простыни, бумаги. Проведя по длинной графе толстым обкуренным пальцем, сказал:

— Колхоз «Озеры» обязался сдать еще половину плана.

— Сдадите? — спросил секретарь.

— Сдадим.

Кленов говорил уверенно.

Но дальше началось то, чего не ожидали. Со своего места поднялся Корзунков.

— А сколько вы можете сдать сверх