Император (СИ) - Старый Денис

— Ну, что, семеновцы? Не посрамим честь русского оружия! — воскликнул Суворов, наблюдая в первом ряду, как приближаются прусские желтые гусары.

Генерал-майор поставил в авангарде своей дивизии по центру построения приданный ему батальон Семеновского гвардейского полка. Некогда Александр Васильевич начинал службу именно в этом гвардейском полку и имело место некое чувство ностальгии. Хотя, какая может быть ностальгия у самого молодого в русской армии генерал-майора, не успевшего прослужить и десяти лет? Несогласованный ор готовых к схватке семеновцев возвестил о том, что гвардейцы готовы к подвигу и защите чести и достоинства своего полка, пошатнувшихся после последнего раскрывшегося заговора против государя.

Суворов был уверен, что плотные русские каре отразят бессмысленную атаку прусской кавалерии, и пехота Фридриха не успеет построиться в линии. Александр Васильевич был сильно удивлен, когда, не достигая ста шагов, прусские гусары вместо палашей или иного холодного оружия достали пистоли и открыли плотный огонь по ощетинившим, но не успевшим произвести залп, русским полкам.

— Бей их, братцы! — прокричал запоздавший приказ Суворов.

В это время часть центрального, чуть выдвинувшегося вперед, каре произвела выстрел из всех фузей и штуцеров по фронту. Немало гусар и коней сразу же завалились и сдобрили своей кровью русскую землю близ Кенигсберга.

— Братцы, — прохрипел Суворов, сгибаясь от боли, вдруг, возникшей в районе живота. — Бейтесь и не сдавайтесь! Сейчас пруссаки в линию пойдут, — сказал генерал-майор и свалился на землю, постанывая от болезненных ощущений, но в шуме боя никто не слышал маленькую слабость генерал-майора, позволившему себе стонать.

— А ну, братцы, своими телами прикрыть командира! — волевым зычным голосом прокричал еще даже не восемнадцатилетний сержант Семеновского полка Григорий Григорьевич Орлов.

Прусские гусары теряли своих сослуживцев, но при этом быстро разряжали в сторону русского каре револьверы и сразу же разворачивались и уходили. Оружие, которое некогда должно было стать несокрушимым аргументом русской армии, сейчас работало против православных воинов.

Через пятнадцать минут после этого сумасшедшего, по своей бескомпромиссности и количеству убитых и раненных, боя, прусские гусары порскнули в разные стороны, обнажив неприглядную для остатков Семеновского батальона картину. Пехотинцы и гренадеры Фридриха заходили на атаку побатальонными линиями при поддержке рассыпавшихся по местности егерей. Пруссаки впитывали все, что касается военного искусства быстро и прусские генералы изучали русско-турецкие войны. Опять же некогда привнесенная в этот мир тактика, опередившая время на десять-двадцать лет, работала против тех, кто ее уже использовал.

— Кто командир? — кричали в расстроенном каре.

Ответа не было.

— Я сержант Григорий Орлов, со мной раненный генерал-майор Суворов. Если нет офицеров, то беру командование на себя, прокричал молодой высокий, решительный парень после того, как выдержал небольшую паузу.

На самом деле офицеры были. Ротмистр Гуситский просто не услышал криков, будучи оглушенным от взрыва, недалеко разорвавшейся гренады. Подпоручик Кошкин растерялся и откровенно смалодушничал брать командование на себя.

— Сомкнуть ряды, зарядить фузеи и пистоли! Выстрел! Сразу штыковая атака! Напор, братцы! Прикрываем командира! — кричал, вошедший в азарт боя, Григорий Орлов.

Орлов правильно рассчитал расстояние и возможности новых пуль для фузей и, не дожидаясь пока линия прусских гренадеров остановится для выстрела и последующего вероятного броска гренады, гвардейский сержант приказал стрелять. Прусаки замедлили ход, смыкая свои ряды и переступая через раненных и убитых. Все это давало время для того, чтобы перезарядиться русским гвардейцам.

— Заряжай! — прокричал Орлов, когда увидел возможность для еще одного залпа.

— Сударь, я ротмистр Гуситский, беру командование на себя, — подошедший офицер оттолкнул чуть в сторону Орлова.

— Да, пошел ты! Где ты был раньше? — Орлов сплюнув, продолжая заряжать свою фузею.

— Дуэль. После боя дуэль! — часто дыша кричал ротмистр.

— Ага! Коли выживем, так и шпагами помашем, — ответил Орлов, оглядывая оставшихся в живых своих сослуживцев.

Ротмистр был не из Семеновского полка, иначе даже задира Орлов не посмел бы перечить старшему по званию. У гвардейцев всегда была завышенная самооценка по отношению к иным родам войск. Ну, и Григорий явно получал излишние дозы адреналина в кровь.

Южнее Кенигсберга

15 июля 1752 года. 11:35

Юрий Григорьевич Ливен наблюдал, как его лучшую дивизию практически уничтожают, при этом командующий правым русским флангом пока не предпринимал никаких активных действий. Был эмоциональный порыв послать кавалерию против прусской конницы. После генерал-аншеф размышлял над тем, что бы послать в бой свою вторую дивизию. Однако, отказался и от этого, видя, как стойко сопротивляются прусским атакам суворовские чудо-богатыри.

— Резервы построены? — спросил Ливен у своего адъютанта.

— Да, Ваше Превосходительство, — ответил адъютант, нервно теребя эфес своей шпаги.

Все офицеры, собравшиеся на смотровой площадке, выбранной для удобства обзора событий на поле боя, переживали за первую дивизию корпуса Ливена.

— Император меня казнит, — бурчал себе под нос Юрий Григорьевич. — Я не сберег его любимчика Суворова.

— Господин командующий, взгляните на центр, — сказал адъютант, не отвлекаясь от просмотра творящегося на поле боя.

Ливен всмотрелся в зрительную трубу. И то, что он увидел, можно было называть подвигом. Не более двух десятков семеновских гвардейцев обступили раненного Суворова и самоотверженно не давали многочисленным прусакам подойти к командиру. Особо отличался высокий статный парень, у которого была отсушена правая рука, скорее всего, от ранения, но в левой гвардеец держал шпагу и удачно отбивался от насаждающих прусаков.

— Сразу после боя этого героя ко мне! А сейчас, господа, не пора ли нам переломить ход сражения? — сказал Ливен, приняв, наконец, решение о вводе в бой свежей дивизии, поддержанной по флангам конным казачьим полком и уланами.

Мужество и стойкость дивизии Суворова, которая даже практически уменьшенная на две трети продолжала сдерживать противника, позволили организовать вторую волну русской атаки. Теперь прусаки должны получить мощный удар и обязательно откатиться.

Так и произошло. Построенные побатальонно линии русской пехоты при поддержке егерей стройно ворвались в свалку сражения. Уже скоро пехотинцы Ладожского пехотного полка отбросили неприятеля, обступая все еще лежавшего на вытоптанной траве Суворова. Генерал-майор был без сознания, но живой. Из защитников раненного командира на ногах оставалось только пятеро. Сержант Григорий Орлов был ранен не только в руку, но также зажимал рану в своем боку. И он стоял, выпрямившись, демонстрируя и волю, и отменную, насколько это возможно для молодого офицера, да еще и раненого, выправку.

* * *

Южнее Кенигсберга

15 июля 1752 года. 12:00

Я наблюдал за работой Румянцева. Не знаю, насколько профессионально Петр Александрович руководил войсками, но то, что он не отстранился от командования, и вестовые загнали уже не одну лошадь, оставалось фактом. Были моменты, когда я хотел подбежать и дернуть Румянцева за рукав, потребовать, чтобы что-нибудь сделал и помочь умирающему Суворову, но сдержался. Румянцев в какой-то момент, посмотрев на меня, решил объясниться.

— Так нужно. Если суворовцы выстоят, наша контратака на правом фланге сметет прусаков. Их артиллерия находится без сильного прикрытия. Мы способны захватить вражеские пушки, — говорил Румянцев, как бы в никуда, но я понимал, что эти слова были обращены ко мне.

Скоро я увидел, насколько был прав будущий фельдмаршал. Русская контратака на правом фланге не просто продавила прусаков, но и быстро занимала неприятельские позиции. Были даже уже произведены выстрелы из неприятельских пушек, проделанные русскими солдатами.