Дьявол. В быте, легенде и в литературе средних веков - Александр Амфитеатров

Очень часто болтливые черти рассказывали святым мужам, без всякой в том нужды и спроса, самые сокровенные и плутовские ухищрения злобы своей. Петр Преподобный пытается изъяснить, какой силой они, такие хитрецы, вынуждены, однако, к откровенностям этим. Цезарий, повествует что однажды дьявол пришел-таки исповедоваться, уповая на милость господню. Духовник, священник жалостливый и умеренный, назначил ему в эпитимью — всего лишь трижды в день преклонять колена и, с сокрушенным духом, читать молитву: «господи боже, сотворший мя, согреших пред тобою, помилуй мя!» Но черт — так черт и есть: нашел, что такое унижение ему не вместно, и — тем и кончилось. Вильгельм из Вадингтона, автор «Руководства прегрешений», сообщает историю другого черта, который, заметив чудотворное действие и спасительные результаты исповеди, сам решил испытать ее силу и принес некоему мужу бесконечный и ужасающий список грехов своих. Но исповедь осталась без последствий, потому что грехи-то свои черт сосчитал, но покаяться в них отказался.

К другим таинствам черт терпимее: они меньше уязвляют его самолюбие. В одном шведском процессе 1669 года выяснилось странное обстоятельство: на шабаши местных ведьм дьявол приглашал священника и приказывал себя крестить.

Демон, подавленный сознанием своего несчастья, а еще больше ужасом пред самим собой, рыдающий о грехе совершенном, о рае, навсегда потерянном, но чувствующий, что он не способен ни просить, ни получить прощения, — Сатана Мильтона. Кому не известен знаменитый монолог его ужасного отчаяния — конец обращения к солнцу:

Итак — прощай, надежда;   страхи всеИ совести терзанья вместе с ней,Прощайте. Безвозратнодля меняВсе доброе погибло. Зло, лишь тыМоим отныне вечным благом будь.Благодаря тебе, с царем небесЯ властвую над миром наравне,И больше чем полмира, может быть,Покорным станет власти Сатаны,О чем узнает вскоре человек.И этот новый во вселенной мир.

Не менее упрямым и свирепым являет себя Адрамелех в «Мессиаде» Кпопштока. Но обоих затмевает гордый и неукротимый Люцифер Байрона, когда отвечает Каину, который напомнил ему о боге, владыке вселенной:

Нет, клянусь небесами,Где царствует лишь он, клянуся бездной,И всею бесконечностью миров,Где царствуем мы оба, — нет! он мой,То правда, победитель, но не высший,Моя борьба против него все та же,Как в небесах небес была. За все,Что в вечности таинственной сокрыто,В пространстве, не имеющем конца,Во мраке бездн неизмеримых ада,За далью беспредельною веков —За все, за все я с ним бороться буду,За миром мир и за звездой звезда,За новою вселенною другаяТрястися на весах должны, покаКонец борьбы великой не наступит,С конечным, истреблением егоИли моим. Иначе наступитьНе может он. Но можно ль истребитьсяБессмертию? Возможен ли пределНеистребимой ненависти нашей?Как победитель, он объявит зломТого, кто побежден им; но добро,Которого он должен быть податель,В чем состоит? Будь победитель я,Каким бы злом дела его считались!

Контрастом к этим грозным и свирепым дьяволам являются довольно многочисленные в поэзии дьяволы — покаянники, умевшие — таки найти спасение в милосердии божием и возвращенные в рай, так сказать, на вторичную службу. Таковы: Аббадона Клопштока, оплакавший смерть иисуса на Голгофе; обращенный и искупленный Сатана в «Консуэло» Жорж Санд и «Искушении» Монтанелли; «Спасенный Сатана» Альфреда де Виньи, не дописанная поэма, в которой Сатану спасала любовь Эллоа, ангела — женщины, родившегося из слезы христовой, воспетого также и нашим Случевским, — к сожалению, нельзя не признаться — в довольно — таки топорной поэме того же имени. Осталась недоконченной поэма Виктора Гюго «Конец Сатаны», имевшая сюжетом примирение Сатаны с богом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Смерть дьявола

Обращению и искуплению дьявола есть помеха, которой не предвидели богословы: дьявол умер, не выждав конца мира. Умер, или умирает.

Что дьяволы смертны, утверждали еще раввины. О том, что черт заболевает, опасно болеет, лежит при смерти, потом опять оправляется, известно из многочисленных показаний обвиняемых по ведьмовским процессам. В народных сказках, еще сохранившихся там и сам, в Европе, умирающий черт — обычное действующее лицо. Достаточно напомнить о мантуанской сказке про юношу — оборотня, который, спасаясь от черта, принимает разные образы, пока не удается ему принять вид хорька в то время, как черт замешкался в виде курицы, и, понятно, хорек задушил курицу, Вот почему, — заключает сказка, — и нет больше черта… Странно и многозначительно подобное утверждение в устах народа. Проследим историю — признаки и причины исчезновения нечистой силы. (А. Граф).

Дьявол родился из известных причин, жил и расцветал в известных условиях, приспособлялся к их медленному, но неизбежному изменению. Как всякий живой организм, он прошел все степени жизненной эволюции и умирает потому, что эволюция завершена. Функция организма закончена. Идея, которая давала ему жизнь, не в состоянии победить на обширной арене житейском конкуренции других более могучих и юных идей.

Чтобы заметить симптомы умирания черта, достаточно оглянуться вокруг себя. Он перестал быть прежним страшилищем, кознодеем и злобным чудотворцем. Куда девались чудовищные полчища, с которыми он, бывало, в ночную пору проходил равнинами или лесами, либо мчался по воздуху? Где черные кони, на которых он похищал злодеев? Где пожары, бури, моровые язвы, обязанные ему своим происхождением? Сама церковь, хотя и не может допустить, чтобы дьявол умер, вынуждена признать, что он стал гораздо смирнее и отказался от многих прежних своих проделок.

Помысл о бесе и страх пред бесом постепенно гасли в умах не только образованного общества, но и черни, не только в городах, где эволюция идей свершается быстрее, но и в деревнях, последних приютах древних верований и пережитков. Теперь имя черта упоминается в обыденной речи, как побранка, присловье, ради поговорки, но за словом уже нет ни образа, ни духа. Магические обряды существуют кое — где в народе, но черт уже не принимает в них участия; а пресловутых шабашей — бесовских игр и сборищ — давно уже и след простыл. Разве сумасшедшему придет сейчас в голову вызвать черта для договора с ним о продаже души своей в обмен на богатства и почести.

В России один из последних случаев такого рода приключился в 1843 году. В местечке Белице рядовой местной конно-этапной команды Федоров не стерпел жестоких побоев, бежал было, но в бегах сробел и сам явился с повинной в город Гродно. «При обыске Федорова караульным офицером найдена у него за обшлагом шинели написанная им от своего имени кровью записка следующего содержания:

„Рукописание сие дано в том, что я отрекся уже от матери, отца и родственников всех своих, от белого света и всего, что есть на оном, и матушки сырой земли, от бога и лица его, теперь проклинаю его, а я предался нечитым духам, то — есть дьяволам, за деньги и их услуги, сроком на тридцать лет, в чем и подписуюсь своею кровью мизинца левой руки своей, апреля 22 дня 1843 года Иван Федоров руку приложил, не богу, а черту“.

На допросах при следствии и в суде подсудимый Федоров, под священническим увещанием, объяснил, что слышал от разных неизвестных людей, что если кто пожелает предаться нечистым духам и даст им написанное своей кровью „из мизинца левой руки пальца рукописание, то будет иметь все, что только пожелает“. Дорого обошлась злополучному Федорову его попытка войти в знакомство с нечистой силой. „Генерал-аудиториат признал, что написанная подсудимым Федоровым записка о предании себя нечистым духам заключает в себе богохуление и покушение котступлению от православной веры; но как это учинено им единственно по легкомыслию и грубому невежеству, то, применяясь к 145 и 146 ст. 5 ч. свод. воен постан., определил: Федорова, как за сие преступление, так и за самовольно от команды отлучку, наказать шпицрутенами, прогнав через пятьсот человек один раз, и отослать к духовному начальству для поступления с ним по церковным правилам, а потом обратить на службу во фронт, по распоряжению инспекторского департамента военного министерства“. Любопытно заключение об этом деле Любавского, опубликовавшего процесс: „Грамотность сгубила Федорова; не знай он грамоты, Федоров не мог бы написать своей кровью записку, которая судом признана была содержащей в себе богохуление“, Сама церковь, которая во время оно карала подобные грехи кострами, теперь молчит о них и старается забвением замять прошлое. Более того: она избегает много говорить и о самом черте. Еще сравнительно недавно она усердно напирала на то, чтобы, держать память человеческую под гипнозом его имени, образа могущества и ухищрений. Сравните современную проповедь с проповедью 300 лет тому назад. В последней, чуть ее через слово, — дьявол и геенна огненная, В нынешней мельком скользнет его имя. Сравните современную архитектуру церковную со средневековой. В церкви средних веков чёрт столько же необходимая фигура, как святые, да и больше многих святых в живописи, скульптуре, в резьбе, глядит он с фресок, капителей, орнаментов, скамей, цветных окон, барельефов. В церкви современной изображение дьявола- величайшая редкость.