Маленький человек, что же дальше? - Ханс Фаллада

— Вот старуха к вам хочет, — говорит Путбрезе, тыча своим корявым пальцем в сторону свекрови, и ретируется. Да так проворно ретируется, что даже плотно закрывает за собою дверь, и обе женщины остаются в темноте. Но мало-помалу глаза привыкают, и Овечка снова различает внизу коричневый костюм с модной шляпкой, а под ней — очень белое жирное лицо.

— Добрый день, мама, ты к нам? Ганнеса нет дома.

— Ты и впредь намерена разговаривать со мной оттуда? Или, может, все-таки скажешь, как взобраться к вам наверх?

— По лестнице, мама, — отвечает Овечка. — Вот тут, прямо перед тобой.

— И это единственная возможность?

— Единственная, мама.

— Ну ладно. И чего вам не жилось у меня, хотелось бы мне, между прочим, знать? Ну да мы еще поговорим об этом.

Лестница берется без особых затруднений — фрау Пиннеберг-старшую этим не испугать. Она стоит на крыше кинозала и вглядывается в темноту, в запыленные стропила.

— Вы тут живете?

— Нет, мама, квартира там, за дверью. Пойдем, я тебе покажу. Она открывает дверь, фрау Пиннеберг входит и осматривается.

— Ну что ж, в конце концов вам лучше знать, где вам больше подходит. Я предпочитаю Шпенерштрассе.

— Да, мама, — говорит Овечка. — Если Ганнес не задержится сверхурочно, через четверть часа он будет дома. — Ей так хочется, чтобы мальчуган был с нею. — Ты разденешься, мама?

— Нет, спасибо. Я только на минутку. Что-то не тянет к вам в гости приходить, когда вы так со мной обошлись!

— Нам было очень жаль…— неуверенно начинает Овечка.

— А мне — нисколько! Нисколько! — заявляет фрау Пиннеберг. — Но я молчу. Все же довольно бесцеремонно было бросить меня одну, без всякой помощи… А вы, вижу, и ребеночком успели обзавестись?

— Да, у нас мальчик, ему уже полгода. Его зовут Хорст.

— Хорст? А поостеречься вы не могли? Овечка твердо смотрит свекрови в глаза. В данный момент она лжет, но это нисколько не отражается на твердости ее взгляда.

— Конечно, можно было и поостеречься, но мы не хотели.

— Вот как? Ну-ну. Вам лучше знать, позволяют ли вам это ваши обстоятельства. Я-то, во всяком случае, нахожу, что это бессовестно — произвести ребенка на свет, не обеспечив его будущее. А впрочем, пожалуйста, по мне, хоть дюжину, раз это доставляет вам удовольствие!

Она подходит к кроватке и злыми глазами рассматривает ребенка. Овечка уже давно решила — сегодня с ней ничего не поделаешь. Обычно свекровь относилась к ней мало-мальски прилично, но сегодня… Она попросту ищет ссоры. Быть может, все-таки лучше, если Ганнес немного задержится.

С осмотром ребенка покончено.

— Кто это? — спрашивает фрау Пиннеберг. — Мальчик или девочка?

— Мальчик, — отвечает Овечка. — Хорст.

— Значит, мальчик! — говорит фрау Мари Пиннеберг. — Так я и думала. Вылитый отец, вид такой же глупый, как у его папаши. Ну что ж, раз это доставляет тебе удовольствие…

Овечка молчит.

— Милая моя девочка, — говорит фрау Пиннеберг, расстегивает жакет и присаживается. — Дуться на меня абсолютно ни к чему. Я говорю, что думаю. А, и ваш роскошный туалет здесь! Похоже, это единственное, что у вас есть из мебели. Иной раз мне думается, что следовало бы снисходительнее относиться к нашему Гансу — ведь он у нас умственно отсталый. Туалетный столик…— говорит она, устремляя глаза на злополучный туалет, и просто чудо, что лак не начинает пузыриться под ее взглядом.

Овечка молчит.

— Когда придет Яхман? — вдруг спрашивает фрау Пиннеберг так резко, что Овечка вздрагивает. Фрау Пиннеберг довольна. — Вот видишь, от меня ничто не скроется, ваше логово я тоже нашла, мне все известно. Когда придет Яхман?

— Господин Яхман, — отвечает Овечка, — был у нас несколько недель назад, переночевал одну или две ночи и с тех пор больше не показывался.

— Вот как! — язвительно произносит фрау Пиннеберг. — А где он теперь?

— Этого я не знаю.

— Ага, этого ты не знаешь. — Фрау Пиннеберг замедляет темп, хотя и пышет злобой. Она снимает жакетку. — А сколько он вам платит за то, чтобы вы держали язык за зубами?

— На такие вопросы я не отвечаю, — говорит Овечка.

— А вот напущу на вас полицию, девочка, — говорит фрау Пиннеберг, — так мигом ответишь. Надеюсь, он сообщил вам, что его разыскивает полиция, этого шулера, этого авантюриста? Или он сказал, что живет у вас из любви к тебе?

Эмма Пиннеберг стоит у окна и пристально смотрит в сад.

Нет, уж лучше бы Ганнес пришел поскорее. Она не сможет выставить свекровь за дверь. А он сможет.

— Вот увидите, он вас подведет. Он всех обманывает. Что он со мной сделал!..

Голос фрау Пиннеберг звучит теперь несколько по-другому.

— Я не видела господина Яхмана два месяца с лишним, — говорит Овечка.

— Овечка, — говорит фрау Пиннеберг. — Овечка, если знаешь, скажи мне, где он, Овечка? — она делает паузу. — Овечка, ну, пожалуйста, скажи мне, где он?

Овечка поворачивается и смотрит на свекровь.

— Не знаю. Правда не знаю, мама!

Обе женщины пристально глядят друг на друга.

— Ну ладно, — говорит фрау Пиннеберг. — Я хочу тебе верить. Я верю тебе, Овечка. Что, он и вправду переночевал у вас всего два раза?

— По-моему, даже один.

— А что он говорил обо мне? Скажи, он здорово меня крыл?

— Ничего не говорил, — отвечает Овечка. — Ни слова. Он вообще не говорил со мной о тебе.

— Так, — произносит свекровь. — Ни слова. — Она тупо глядит в одну точку. — В общем, у вас очаровательный ребенок. Он уже говорит?

— Что ты, мама? Это в полгода-то?

— Нет? В таком возрасте они еще не говорят? Я все позабыла, а может, никогда толком и не знала. Но позволь…— Следует долгая пауза. Пауза тянется все дольше, что-то страшное таится в ней: ярость, страх, угроза…

— Вот! — наконец произносит фрау Пиннеберг и указывает на чемоданы, лежащие на шкафу. — Это его чемоданы. Я их знаю. Это его чемоданы. Ах ты врушка, этакая беленькая голубоглазая врушка! Я-то тебе поверила! Где он? Когда он придет? Ты приберегаешь его для себя, и этот колпак Ганс согласен? Ах ты врушка!

— Мама…— вне себя от изумления говорит Овечка.

— Это мои чемоданы. Он мне задолжал сотни, тысячи, эти чемоданы принадлежат мне. И уж он вернется, если чемоданы будут у меня…

Она тащит к шкафу стул.

— Мама, — робко говорит Овечка и пытается удержать ее.

— Отпустишь ты меня или нет? Сию же секунду отпусти меня!! Это мои чемоданы!

Она встает на стул и дергает за ручку чемодана. Карниз шкафа держит его.

— Он оставил у нас свои чемоданы! — кричит Овечка.

Но свекровь не слушает. Она дергает. Карниз отламывается, чемодан сдвинулся с места. Чемодан довольно тяжелый, ей его не удержать, и он падает на пол, с грохотом ударяется о кроватку. Малыш поднимает рев.

— Оставь чемоданы! — кричит Овечка, сверкая на свекровь глазами, и бросается к ребенку. — Не то я вышвырну тебя за дверь…

— Это мои чемоданы! — кричит свекровь и дергает за другой. Овечка держит плачущего ребенка на руках и старается сохранить спокойствие — через полчаса надо кормить Малыша, ей нельзя волноваться.

— Оставь чемоданы, мама! — говорит она. — Они принадлежат не тебе, они должны остаться здесь. — И, напевая вполголоса:

Ай-яй-яй! Какой большойХочет спатеньки со мной!Нет, сейчас мы все исправим…

— Оставь чемоданы, мама! — снова говорит она.

— То-то он обрадуется, когда вернется к вам вечером! Второй чемодан с грохотом падает на пол.

— А вот и он!

Она поворачивается к двери, которую кто-то открывает снаружи.

Но это не Яхман, это Пиннеберг.

— Что тут происходит? — тихо спрашивает он.

— Мама хочет забрать чемоданы господина Яхмана, — отвечает Овечка. — Она говорит, это ее чемоданы. Господин Яхман задолжал ей.

— Договорись обо всем с Яхманом, мама, чемоданы останутся здесь, — произносит Пиннеберг. И на этот раз Овечка восхищается своим мужем, так прекрасно он владеет собою.

— Ну, разумеется, — говорит фрау Пиннеберг. — Так я и знала, что ты во всем будешь подпевать жене. Пиннеберги всегда были колпаками. Постыдился бы, тюфяк ты, вот ты кто…

— Милый! — умоляюще кричит Овечка. Но ей нечего бояться за него.

— Погостила, мама, пора и честь знать, — говорит Пиннеберг. — Нет, чемоданы оставь в покое. Неужели ты думаешь, что сможешь снести их по лестнице, если я не захочу? Так, а теперь сделай еще один шажок. Ты не хочешь проститься с женой? Впрочем, это не обязательно.

— Я напущу на вас полицию!

— Осторожно, мама, тут порог.

Дверь с грохотом захлопывается, и Овечка слышит, как шум постепенно удаляется. Она напевает колыбельную. «Только бы молоко не пропало».

Она выпрастывает грудь, Малыш улыбается, вытягивает губы трубочкой.