Гротенберг. Песнь старого города - Александр Деворс

В этот миг Асари окончательно понял, что нет в Гротенберге сейчас никого разумного. Сумасшедшие от проклятия, или от слепой веры, в которую ударились от отчаяния — все одно, это болезнь. Ему хотелось верить, что излечимая. Только сколько времени понадобится, чтобы вылечить город от того, во что его превратила Элеонора? Или исправить тех, кого искалечила проклятием Лиора? Все тело напряглось, когда женщина стала монотонно читать Путь. Его затрясло так, словно прямо в кровь стали вливать раскаленный металл, словно внутри всю его сущность жгло.

Асари никогда не считал, что ошибается в методах, или в том, что делает, поэтому магия не заставляла его разум страдать, но от того и тело страдало вдвое сильнее. Юноша снова рухнул на пол, сворачиваясь калачиком. Спину, где меж лопаток был вычерчен символ Ваканта, жгло, как клеймо преступника, и он изо всех сил старался не кричать. Только не сейчас, он не позволит ей насладиться её триумфом.

В голове только сквозила мысль: «мог бы хоть кто-то остановить эту женщину?» — малодушная, подчеркнутая ужасом перед смертью, дышащей в затылок. В храме даже нет шанса... возродиться и продолжить существование, пусть даже и чудовищем.

Такие мысли пугали его самого.

14

День четвертый

Храм Божеств. Старый Гротенберг

Сиола провела их к узкому проходу в храм. Подземные катакомбы, как она объяснила, тянулись издревле к самому замку Гранвиль. «Это хорошо» — подумал Сегель, — тем быстрее они смогут добраться после освобождения Асари до сердца зла. Сегель чувствовал эти странные колебания воздуха, и его бросало в дрожь от того, что может произойти с юношей. Дрожь катилась по телу, словно припоминая недавнюю боль ритуала, что, не будь у него сил Ваканта, мог, вполне вероятно, убить его.

Сырые и узкие коридоры, давили на голову, ворошили старое прошлое. У «города», кажется, это вошло в привычку. Или, быть может, его собственные мысли, раз за разом отправляли его в прошлое. Туда, где он совершил столько ошибок, что сейчас его бросает в ужас от того, что придется с ними столкнуться лоб в лоб.

Здесь царил неприятный полумрак, лишь едва очерчивая границы арок и колонн, словно тонкой кистью художника, небрежно подчеркивая их существование. Даже факел удалось зажечь не с первого раза, а его свет казался совершенно невыразительным и тусклым, будто он вот-вот погаснет, схлопнет над ними темный покров. Однако жрица хорошо ориентировалась в извилистых проходах, когда как Сегель быстро потерялся, составляя в голове их маршрут. В какой-то миг его посетило чувство, что они преодолели ни одну милю. Миновав подземный склеп, где издревле хоронили всех наместников и членов их семей, они слышали, как ходили по этажам выше жрецы, как перешептывались о судьбах покинувших их жриц, и как в их душах начало расти сомнение. Их пугало то, что могут натворить Верховные, чтобы защитить храм.

Сомнения, которым просто нет времени разгореться в пожар. События развиваются слишком стремительно. Настолько, что разум человека остается в смятении, и действует, исходя из привычек.

Впервые они пересеклись с парой жрецов на последнем уровне катакомб. Те вышли из-за угла, в угрюмом молчании. От них пахло горелой плотью, и пеплом. Только вернулись от места сожжения очередной твари, или, быть может, создали погребальных костер, чтобы Зло не коснулось павших товарищей, не вдохнуло в них жизнь. Прежде чем они успели схватить арбалеты, пара метательных ножей стремительно врезалась промеж глаз, и оба упали замертво, не успев издать и звука. Лицо Сиолы исказилось в муках сожаления, но девушка ничего не сказала, помогая оттащить тела в неприметный закуток. Сегель вытащил ножи и снова вернул оба на пояс, бегло обтерев тканью. Она же склонилась у тел, приклонила колено, и, сцепив руки в замок, подняла их высоко над головой. С её губ сорвалось тихое «простите, братья мои», а следом совсем уж беззвучная молитва, после чего она поднялась, и невозмутимо кивнула Сегелю.

— Ты и впрямь настолько стала верующей? — Шепотом спросил Сегель, продвигаясь бесшумно вперед. Они шли плечом к плечу, и он отметил, что она идет также легко, несмотря на тяжелый доспех, и на раны.

— В ней я нашла свое утешение. — Значительно позже произнесла девушка. — У меня не было дома, куда я могла вернуться, мне пришлось прислуживать этому мерзкому герцогу-наместнику, и его куколке, Лиоре, несколько лет; а после у меня забрали и такую жизнь. Когда теряешь всё несколько раз, когда, казалось, жизнь должна была наладиться, что-то внутри ломается, и тянет руки к чему угодно, что может приютить беспокойную душу.

Сегель медленно кивнул.

— Ты могла бы покинуть Гротенберг...

— Куда бы я отправилась? — Сиола горестно усмехнулась. — Быть может, без средств я бы и добралась торговыми обозами до Шорота... или даже до Когтя, но чтобы я делала дальше? Видел ли ты, как много женщин-воительниц в Тороке? Единицы! Оставалось бы только продавать себя в руки больных извращенцев, с надеждой когда-нибудь достичь нормальной жизни, испортив свою репутацию, или пойти служить при дворе какого-нибудь аристократа, но нас воспитали улицы — у меня нет таких навыков. Ты сам это хорошо помнишь, когда леди Лион после заказа меня звала в прислугу. И прислуга из меня немногим лучше, чем из рыболова драконоборец, а добраться до северного государства, Гристоля, у меня не было никаких шансов.

И вновь мужчина только кивнул, мрачнея.

Сегель чувствовал неловкость от этого разговора. Признаться честно, месяцами после того, как покинул Гротенберг, он не мог выкинуть из головы своих друзей, как бы