Клятва, которую мы даем - Монти Джей

Я уверена, это означает, что «у него химиотерапия».

— Мы с твоим отцом разговаривали, — она смотрит на своего мужа, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Мы знаем, что вы состоите в законном браке, и мы так рады за вас двоих. Я просто хотела бы увидеть, как мой старший ребенок пойдет к алтарю. Из-за всего, что происходит, я…

Она замолкает, чувствуя, как к горлу подступает комок эмоций, и прикрывает рот рукой.

— Я бы хотел умереть, зная, что мне удалось увидеть, как женится хотя бы один из моих сыновей, — говорит Скотт, расправляя плечи. Он так непринужденно говорит о смерти, словно уже подготовился к ней. Несмотря на химиотерапию, он не молится о чуде; он просто смирился со своей участью. Я не знаю, что больнее: надеяться или смириться со смертью так скоро.

— Папа, — Сайлас прочищает горло. — Мы с Коралиной…

— Мы были бы рады.

Эти слова были произнесены с грустью и чувством вины. Последнее, что мне сейчас нужно, это устраивать свадьбу, но эти люди, эта семья заслуживают чего-то хорошего.

Его мать и отец понятия не имеют, почему мы это сделали. Все, что они знают, — это то, что их сын выглядит счастливым. Я не хочу отнимать это у них, пока нет.

— Действительно? — глаза Зои загораются. — Боже мой, это фантастика! Я думала, мне придется пустить в ход слезы.

— Карточка больного раком оказывается полезной, — шутит Скотт, и на его лице появляется такая же улыбка.

Я подхожу к Сайласу и обнимаю его за талию. Я знаю, мы этого не планировали и не обсуждали, но я не могу отказать его родителям. Только не так. Не тогда, когда я знаю, что просто пользуюсь их добротой, плетя красивую паутину лжи, в то время как мы с их сыном работаем над разрушением системы.

— Я не хочу тебя расстраивать, — говорит Зои, проходя дальше на кухню и приближаясь ко мне, прежде чем провести ладонью вверх и вниз по моей руке, успокаивая меня, как это сделала бы мать. — Мне посчастливилось родить трех неугомонных мальчиков, но я в тайне ждала, что у меня родится дочь. Больше всего на свете я бы хотела спланировать эту свадьбу для вас двоих, конечно, под вашим руководством. Мы могли бы узнать друг друга получше, потому что мне бы очень хотелось сделать это с тобой, Коралина.

Мне было больно осознавать, что у меня никогда не было возможности почувствовать, как меня принимает собственная мать, испытать безусловную любовь между ребенком и родителем.

Думаю, еще больнее осознавать, что я ей лгу.

— Конечно, Зои, — говорю я.

— Фантастика! Давайте пообедаем на следующей неделе, чтобы обсудить некоторые детали?

Я киваю, соглашаясь, как раз перед тем, как она заключает меня в объятия. В нос ударяет запах ванили, и я понимаю, что это сладкая нота в аромате Сайласа. Ваниль, как его мать, несущая свою любовь с ним, куда бы он ни пошел.

Когда она отстраняется от меня, у меня перехватывает дыхание. Скотт ласково улыбается своей жене, словно она держит в руках солнце. Сайлас обнимает меня за талию, а Леви присоединяется, спрашивая о пироге.

На краткий миг я позволяю себе представить, что было бы, если бы это была моя семья. Кем бы я стала, если бы руки, призванные вырастить меня, укрепили мой дух, а не заставили его ненавидеть? Если бы добрые слова давались свободно, а не с кислым послевкусием?

В кармане у меня жужжит телефон, и когда я достаю его, мои брови хмурятся.

— Кто это? — спрашивает Сайлас, стоящий рядом со мной, как будто заметил, что мои плечи напряглись.

— Мой домовладелец, — я чувствую, как холодок пробегает у меня по спине.

— Алло? — отвечаю я нерешительно, прижимая телефон к уху и отходя от всех.

— Мисс Уиттакер, это Йен из вашего дома, — начинает он. — Извините, что звоню вам так неожиданно, но служба безопасности только что сообщила нам, что в вашу квартиру вломились.

Мое сердце замирает, и время замирает.

Острые, как бритва, когти паники вонзаются в мою грудь и крепко сжимают ее. Я напоминаю себе, что Лилак сегодня с Реджиной в парикмахерской, что она в безопасности, но это не останавливает приступ страха.

Я слушаю, как Йен говорит мне, что полиция уже там, но его голос начинает затихать. Ничто больше не является безопасным — даже четыре стены моего дома, которые должны были стать убежищем от всего этого хаоса.

Реальность возвращается со своими проворными, холодными руками, напоминая мне, что это не моя семья. Что я не настоящая жена, и есть мужчина, который отказывается меня отпускать.

Ничего хорошего не бывает по-настоящему. Только не для меня.

Не навсегда.

22. РАНЕНЫЕ ЛЮДИ

Коралина

То, что раньше было для меня безопасным убежищем, превратилось в извращенное отражение живущего во мне беспорядка. Каждый дюйм этого места напоминал о том, как много мне приходится бояться. Я позволила себе слишком далеко отклониться от плана. Позволила Сайласу затянуть меня в себя и увести подальше от опасности, от которой он не мог меня защитить.

Стивен Синклер ворвался в мою квартиру.

Я чувствую его присутствие повсюду. Его злоба таится в каждой разбитой тарелке. В каждом разорванном куске ткани — его безумная одержимость. На каждой стене, забрызганной черной краской, остались отпечатки его пальцев.

Когда я брожу по развалинам своей квартиры, от запаха Old Spice у меня горят глаза. Он просочился в каждое мое воспоминание, загрязнив жизнь, которую я построила после него, просто потому что он мог.

Я едва вздрагиваю, переступая через груду битого стекла, и иду к своей спальне, пока Лилак на заднем плане разговаривает с Сайласом. Их голоса — это статический шум.

Дверь со скрипом открывается. Я отказываюсь плакать, не при людях, но когда вижу, в каком состоянии находится моя комната, поддаюсь искушению. Не от грусти, а от гнева, который кипит в моем желудке, переполняя вены.

Все мои текущие проекты уничтожены. Изрезаны, сожжены и разрушены так, что их невозможно спасти. Перья из подушек разбросаны по моей разбитой кровати. Моя одежда сорвана со своих мест, порвана и пропитана краской.

Но только один холст, стоящий на мольберте среди всего этого хаоса, приводит меня в ярость.

На картине, которую я уже начала писать, и которая показалась Сайласу очень знакомой, корявым почерком Стивена написано красной акриловой краской. К ней прибита газетная вырезка о нашей свадьбе, а под