Полвека на флоте (со страницами) - Юрий Пантелеев

Ночью мороз усилился. Это, с одной стороны, хорошо: лед быстро утолщался, но зато идти разведчикам становилось трудно.

Лейтенант Е. П. Чуров после рассказывал мне:

— Понимаете, товарищ адмирал, шагаем мы тихо, спокойно. Справа, в направлении фронта, за все время только вспышки выстрелов, гул стрельбы, иногда совсем близко затарахтит пулемет. И вдруг лед под ногами начинает плавно качаться, как на промерном боте в мертвую зыбь… Останавливаемся, меряем толщину льда. Всего пять сантиметров! Мороз трескучий, а у меня спина взмокла. Так можно и на дно загреметь, а это значит — сорвется разведка. Тихо-тихо двигаемся дальше. Перестает лед качаться — шагаем быстрее. А потом опять зыбь… И вот так на всем пути…

Часов через пять гидрографы решили сделать привал. Запасы продовольствия были скудные: на каждого по куску соленой трески, 250 граммов хлеба и по 3 кусочка сахару…

— И вот представьте, товарищ адмирал, — продолжал Чуров, — густые облака вдруг рассеялись и в морозном

[207]

небе задрожала Полярная звезда. Я обрадовался и сразу же решил по ней проверить наш компас. О ужас: компас врет на сорок градусов! Так можно и к фашистам в лапы попасть. Решили ждать до рассвета.

Когда взошло солнце, гидрографы увидели, что они всего-навсего милях в четырех от берега. В морозном воздухе четко вырисовывался Осиновецкий маяк. Значит, ночью крутились вокруг да около… Пошли дальше, но, как назло, лейтенант Дмитриев, перебираясь через ледяной торос, сильно повредил ногу. Надо было доставить его на берег. По высоким крутым торосам сани не протащить. Бросили их. Краснофлотцы Королев и Копейкин взвалили на плечи все имущество, а Чуров понес пострадавшего товарища. И так пробирались по торосам до землянки у маяка.

Можно представить наше удивление, когда рано утром до нас дошло известие, что лейтенант Дмитриев доставлен в санчасть. В какую? По какому поводу? Пока все это мы выясняли, лейтенанта Чурова и его матросов след простыл… Оказывается, отдохнув в землянке, пополнив скудные запасы продовольствия, еще раз проверив все расчеты, лейтенант и его спутники снова двинулись в путь.

На этот раз все обошлось благополучно, и к утру 17 ноября трасса была проложена и обставлена вешками, толщина льда нанесена на планшет. Несмотря на усталость, на следующий день наши гидрографы провели по льду первые две подводы с хлебом из Кобоны на западный берег озера. Трасса была быстро оборудована морскими ацетиленовыми фонарями — мигалками. О результатах разведки доложили Военному совету Ленфронта. 19 ноября он принял решение об организации военно-автомобильной дороги через Ладогу, знаменитой Дороги жизни.

Пусть не подумает читатель, что Дорогу жизни проложили одни моряки. В этом большом деле участвовали и части фронта и гражданские организации. Я просто описал один из эпизодов общей работы, которой были заняты в то время тысячи людей разных профессий.

ОВР Ленинградской военно-морской базы срочно сформировала буерный отряд. В него вошли 75 моряков-спортсменов во главе с известным яхтсменом лейтенантом И. И. Сметаниным. В их распоряжении было 19 ледовых

[208]

яхт. Буера прибыли на Ладогу вовремя. 24 ноября они приступили к боевой службе — вели дозор и разведку у занятого фашистами берега, охраняли первые гужевые обозы, вели наблюдение за ледовой дорогой. Обнаруживая воронки от разрывов снарядов, немедленно предупреждали об этом шоферов машин. Буеристы спасли жизнь сотням людей: они доставляли раненых и больных через озеро всего за 30 минут.

Фашистские летчики не раз охотились за нашими буерами, обстреливали их из пулеметов. Спасала большая маневренность и скорость ледовых яхт. В боевых делах отличились командиры буеров Е. И. Лодкин, А. М. Михайлов, В. К. Кочегин, К. И. Александров и многие, многие другие. Как только озеро покрылось толстым слоем снега, буеристы стали на лыжи, выполняя те же боевые задачи.

Все дружнее мы работаем с комиссаром. Я убедился, что Матушкин может говорить правду кому угодно. Офицеры штаба, привыкшие соблюдать субординацию, иногда не осмеливались возразить мне, даже когда видели, что я ошибаюсь. Алексей Алексеевич этим не грешил. Помню, рассматривали мы план новой дислокации кораблей на Неве. Все шло хорошо. Казалось, остается только подписать документ. И вдруг слышу бас Матушкина:

— Стоп! А почему этот вот тральщик ставим сюда? Ведь он на ремонте, и рабочим из мастерских придется ходить к нему через мост, который все время под обстрелом. Можем напрасно людей потерять.

Действительно, почему мы об этом не подумали?

— Спасибо, комиссар, — говорю от души. — Давайте искать другое место для тральщика. Да и стоянки остальных кораблей надо пересмотреть с этой точки зрения.

Работать с Матушкиным было и легко и трудно. Бывало, дел по горло, а он вдруг приводит ко мне заглянувшего к нему политработника корабля.

— Мне он интересные вещи рассказал, не мешает и тебе послушать.

С трудом скрываю раздражение, откладываю разные срочные бумаги. Комиссар корабля рассказывает, как они организовали соревнование на ремонте, как поощряют отличившихся, как укрепляют дружбу между моряками

[209]

и ремонтниками. Действительно, много интересного. Я втягиваюсь в беседу, сообща намечаем, как этот полезный опыт распространить на все корабли базы.

Случалось, ломаем голову над каким-нибудь вопросом, но ничего не получается. Так было зимой, когда ремонтировали тральщики и сторожевые катера, столь нужные флоту. В промерзших, полуразрушенных мастерских жизнь еле теплилась. Ослабевшие от голода рабочие еле держались на ногах. Не хватало энергии, топлива, да что там — всего не хватало. Даже у наших неунывающих матросов стали опускаться руки.

-- Слушай, — сказал мне Матушкин, — давай поговорим с Родионовым, может, он что подскажет.

— Тоже нашел мне палочку-выручалочку, — усмехнулся я. — Сам Москаленко ничем больше помочь не может, а его комиссар — тем паче.

— Ты плохо знаешь Родионова.

Бригадный комиссар Михаил Сергеевич Родионов — комиссар тыла флота низенький, тщедушный, но очень живой, выслушал нас, подумал.

— Хорошо, мы с Матушкиным завтра пойдем в мастерские.

Целые дни они теперь проводили там. Собрали коммунистов и комсомольцев завода и кораблей, с рабочими поговорили. Раздобыли походную армейскую кухню, затащили ее во двор мастерской. Продуктов — кот наплакал, но кухня дымилась вовсю, лучшие корабельные коки колдовали над котлом.