Ангелы приходят всегда - Всеволод Филипьев

– Нет, не понравилось, – печально ответил Высота.

– Ничем помочь не могу. Сам попросил. Ну и что, умные эти русские или нет? Сами во всем виноваты. Вот и опять носятся со своей Святой Русью, как с выеденным яйцом. Говорят же им: не стоит восстанавливать дореволюционную Россию, потому что это лишь опять приведет к революции. Воссоздадите прежние условия, опять получите тот же результат! Нет, они упорно, я повторяю – упорно восстанавливают именно дореволюционную Россию, не сделав выводы из собственных ошибок. Неужели не ясно, что не должно быть насилия в делах веры. Если человек верит в Сатану, то пусть верит. Если он ни во что не верит, то пусть ни во что не верит. Мало до революции воспитали революционеров в семинариях? Еще хочется? Придет время, свои же соотечественники постреляют ханжей да святош! Пусть, пусть восстанавливают Православие, пусть строят пышные храмы и заставляют школьников зубрить Закон Божий. Пусть устроят религиозную диктатуру верующих родителей над детьми. Пусть лишают их конфет в пост, пусть не разрешают веселиться со сверстниками и слушать современную музыку. За каждую отобранную конфетку дети прольют еще море крови. Эти строители Святой Руси не понимают, что миром движет великий дух противоречия! Если отец делал так, то сын специально будет делать все наоборот.

– Это неправда. Отец и сын – одно, если служат единой светлой цели. Отец продолжает жить в делах сына, а сын своими деяниями увековечивает память отца. Мир стоит на преемственности, традициях и созидании. Естественно, только тогда традиция жизнеспособна и благотворна, если она в Боге. Сатана был Отцеборцем отначала, он – вдохновитель всех отцеубийц.

– Надо же, как интересно! – спаясничал Руф. – А если отец воинствующий атеист, а сын верующий христианин, тогда что?

– Дух нашей веры – это дух любви. Христианства нет без Церкви, Церкви нет без любви, а вне любви нет спасения, ибо Бог есть Любовь. Вы проповедуете – убить отца, если он против тебя, а мы проповедуем – любить отца, даже если он против тебя. Только пример любви может заставить человека задуматься и переменить взгляды. Мы, кажется, уже приближаемся к Нью-Йорку, – сказал Высота, приметив на горизонте город. – Но я успею рассказать напоследок небольшую историю. Мне пришлось быть ее очевидцем, как раз в России. Жаль, что такие истории редко становятся известными. Уверен, многие люди задумались бы… Год назад в Москве шестнадцатилетний Максим, отличавшийся в школе и семье тихим нравом, хладнокровно зарубил отца, мать и старшую сестру. Они мешали ему жить: воспитывали, не давали вволю играть на компьютере, урезали карманные деньги. Он терпел-терпел и не вытерпел – убил. Вскоре школьника арестовали. Парня признали психически здоровым, но с ярко выраженными чертами высокомерия, эгоцентризма и мстительности. А предыстория такова. В 1911 году члены одной из революционных организаций проводили «экспроприацию у экспроприаторов», то есть грабили во имя революции. Одной из их операций в Москве руководил студент, тоже носивший имя Максим. Революционеры пробрались ночью в Скорбященский монастырь на Долгоруковской улице. Жестоко убили сторожа и девушку-привратницу, девятнадцатилетнюю послушницу Феклу. Размозжили жертвам головы. Затем обокрали монастырский собор, взломали свечной ящик, вынули из иконы Скорбящей Божией Матери драгоценные камни, а напоследок искорежили царские врата и осквернили алтарь… Связь в том, что студент Максим и школьник Максим – родственники. Студент участвовал в революции, гражданской войне, активно строил коммунизм, был репрессирован и расстрелян в 1937 году. После него остался сын, который приходится родным дедушкой школьнику-убийце Максиму. Так замыкается круг. Зло уничтожается злом. Оно самоуничтожается! Что посеешь, то и пожнешь – это и есть грех рода. А прощение греха и избавление возможно лишь на пути покаяния перед Богом и веры в Любовь.

– Мы прилетели, – сказал Руф. – Мило пообщались. Теперь посмотрим, какую историю приготовили нам сегодня влюбленные. Все твои теории пригодны только для таких, как ты, слишком правильных ангелов. А людей мы знаем лучше, чем вы, поверь мне. Мы их уже давно раскусили. Тем более что этой парочке приготовлен «двойной капкан». Какой бы выбор они ни сделали – они проиграют.

Глава сорок четвёртая

НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ

Я никогда не говорил

«люблю тебя» – смущался.

Мы жизни плавили края.

Нас смерть учила танцам…

Мы

в себе уносим пули,

в себе уносим раны

всех тех, кого убили,

кто никогда не знал любви.

Синильга подобрала Лазаря на машине около его дома. Они заехали поужинать во французский ресторанчик, а потом отправились домой. В ресторане и в машине разговаривали на разные несерьезные темы. Приехав к Синильге, уселись смотреть какой-то сериал по русскому телевидению. Потом телевизор надоел, его выключили.

Синильга достала фотоальбом, и Лазарь долго рассматривал фотографии. Особенно его тронули детские снимки Синильги, сделанные еще в России: дома в Ленинграде и на Черном море. Не оставило равнодушным чудо превращения маленькой девочки в нынешнюю красавицу.

За окном стемнело. Они сидели в мягких креслах уютной гостиной. Воцарилась тишина. Приглушенный свет торшера способствовал спокойной и таинственной атмосфере. Казалось, вот-вот должно случиться что-то важное. В тот день инок и девушка с первой минуты встречи чувствовали, что сегодня должен состояться решающий разговор, но оба ходили вокруг да около, не начиная говорить о главном.

– Когда я была маленькой, – заговорила Синильга, – то часто представляла себе дом зимой в горах, где-нибудь в Альпах, занесенный снегом почти с головой. Ночь. Светятся окошки. Внутри жарко пылает камин. По стенам развешаны охотничьи трофеи, ружья, живописные картины и шитые гобелены. На полу – лохматые шкуры животных. Горят свечи в массивных подсвечниках. В углу живая сочно-зеленая рождественская елка, украшенная ангелочками и райскими птичками из папье-маше, белыми свечками, кренделями и пряниками с глазурью. У камина двое – он и она, в креслах-качалках. Ноги укутаны мягкими пледами. Из круглых глиняных чаш они пьют подогретое ароматное вино, настоянное на горных травах. Она читает ему книгу любимого поэта. Он слушает, думает и молчит. Слеза стекает по его мужественному лицу. Она откладывает книгу. Встает. Нежно обнимает его, понимая сердцем, какие струны его души задеты в эту минуту и сколь прекрасно их звучание. Они любят друг друга и счастливы.

– А почему они одни? – улыбнулся Лазарь, поддерживая игру.

– Хорошо. Они одни в этот поздний час, потому что дети уже мирно спят в детской. Их несколько – мальчиков и девочек. Девочки обнимают сшитых мамой тряпичных кукол, мальчики сжимают ручонками выструганные папой деревянные шпаги, спрятанные под подушками. Эти дети – плод любви и счастья родителей, и потому жизнь их радостна и светла. Они спят, и им грезятся далекие загадочные города, прекрасные дворцы, величественные каравеллы, дальние путешествия, неведомые страны, добрые люди. Мерцает лампадка в святом углу. Все тихо…

– А как встретились родители этих детей?

– О! – воодушевилась Синильга. – Конечно же, они долго-долго искали друг друга. Так долго, что почти уже отчаялись в поисках. Но когда отчаялись, тогда и нашли. Он спас ее от каких-нибудь негодяев, а сам был смертельно ранен. Но она лечила его своей любовью и не теряла надежды. Случилось чудо – он исцелился. Пока он болел, она днем и ночью сидела у его постели и многое передумала. Например, она поняла, что очень жалеет его. Словно смертельно болеет вместе с ним, разделяя страдания. И благодаря тому, что половину страданий она берет на себя, ему становится легче, и он выздоравливает. А она уже не может жить без него, не может быть одна, сама по себе, она всегда хочет делить с ним скорби и радости и жить одним сердцем. А что понял он?

– Что он понял? – задумчиво переспросил Лазарь. – Он тоже очень много думал о любви. Его поражало, что, сколько бы он о ней ни думал, всегда оставалась какая-то тайна. Вот эта тайна и указывала на то, что любовь выше всего самого высокого, глубже глубокого, что она по-настоящему настоящее из того, что есть в этом временном и тленном мире. Любовь – божественна. И еще он понял… – здесь инок остановился. – Красивая история, Иля. Как думаешь, могло бы такое случиться с нами?

У девушки зашлось сердце. Она крепко сжала подлокотник кресла и не сразу ответила:

– Я… Я думаю… Я думаю – да, могло бы. А ты?

– И я так думаю, – Лазарь встал и подошел к окну, он тоже очень волновался. Постояв какое-то время, инок вернулся на место. Синильга не нарушала молчания. Лазарь заговорил вновь: – То, что я скажу тебе сегодня, я должен был сказать давно. Но полная ясность не приходила и не приходила. Извини меня…