Новые русские - Михаил Рогожин

— Надеюсь, «вольво» вернется в фонд?

— А как же. Обижаешь, начальник. На группе Алика многое висит, заодно и Глотова повесят, чтобы картину дополнить.

Артемий подходит к Иголочкину. Снимает его ноги с дивана.

— Интересная история. И вполне правдоподобная. А Бориса Ананьевича жалко. Человек был неплохой. Немного бесполезный. Всю жизнь пропаразитировал и, выходит, умер, как паразит. Только кровавое пятнышко и осталось. Что делать? ФАТА ВИАМ ИНВЭНИЭНТ — от судьбы не уйдешь.

Иголочкин снова кладет ноги на диван.

— А как насчет клиентки в апельсиновой норке? Ох, как мне ее лодыжка понравилась!

Опечаленный мыслями о судьбе Глотова, понтифик продолжает прохаживаться вокруг аквариума. Поравнявшись с Иголочкиным, молча сбрасывает вторично его ноги на пол. Лев встает с дивана. Повторяет в спину Артемия:

— Так как насчет мадам?

Артемий пожимает плечами:

— Я не против. Есть один нюанс. Любовник очень крутой. Бизнесмен из Вены.

— Австрияк?

— Нет. Наш. Новый русский. Будешь от меня выходить, столкнешься с ним внизу, у лифта. Постарайся запомнить его лицо. На себя внимания не обращай. Понятно, да? Иди. И передай Владлену Спиридоновичу, что греческий коньяк вреден для генералов. Это дамский напиток.

Иголочкин уходит. Но чтобы спуститься вниз, пользуется не лифтом, а ступает бесшумно по ковровой дорожке, постеленной от квартиры Артемия до самой парадной двери. Его замысел удается. Захватывает генерала врасплох, отхлебывающим из стакана коньяк и закусывающим белым хлебом и крупными маслинами.

— Приятного аппетита! Скучно дуть коньяк без товарища?

Владлен Спиридонович не желает делиться греческими остатками. Старается закрыть своей плотной фигурой в мундире бутылку и закуску:

— Давай, давай, нечего здесь задерживаться.

Но Иголочкин обходит его и нагло усаживается на диванчик. Достает из кармана деньги. Кладет на стол.

— Мне понтифик поручил дождаться гостей. Бери деньги и ставь еще пузырь. Я халявщиком никогда не был.

Генерал-привратник тщательно пересчитывает купюры, убеждается в их достаточном количестве и торжественно ставит на стол «Наполеон».

— От него ж изжога! — протестует Иголочкин.

— Да нет. Ежели закусывать, то ничего, — и пододвигает к нему банку греческих маслин.

При уютном свете небольшой настольной лампы содержимое бутылки быстро уменьшается.

— Слушай, Спиридоныч, дай китель примерить. Ты же ночью не обязан по всей форме. Отдохни, я за тебя наряд постою, — пристает к нему Иголочкин.

— Не сумеешь. Выправка не та, — не соглашается генерал-привратник.

Лева не отстает. Дергает собутыльника за лацкан. Тот отмахивается, пытается встать, но не очень получается. В это время раздается звонок в парадную дверь. Иголочкин молча стягивает с него китель, надевает на себя. Руки почти до локтей торчат из рукавов. Застегивается на все пуговицы с гербами бывшего государства. Низко на глаза надвигает козырек нахлобученной на голову фуражки. Спешит открывать. Первое, что бросается в глаза, — апельсиновая норка. Он долго из-под козырька изучает таинственно-сексуальное влекущее лицо обладательницы норки. Потом стоящего за ней в добротном кашемировом пальто рыжего мужчину без шапки. Пухлые губы которого не сочетаются с тяжелым решительным взглядом. Наконец, Лева открывает настежь дверь и шепотом сообщает:

— Понтифик вас ждет. Это большая честь для нас.

Не удостаивая его ответом и тем более благодарностью, парочка поспешно заходит в лифт и поднимается наверх.

Генерал-привратник расстроенным голосом критикует Иголочкина:

— Где ж это видано, чтобы привратник заигрывал с посетителями? Ты должен стоять неприступно. Поначалу пусть они уяснят, что тебя обойти никак невозможно. В их глазах должна родиться мольба. Только после этого снисходи до их просьбы. Но смотри, как на вошь. Потому как, пока он стоит перед тобой, тебя за человека считает. А пропустишь внутрь, в ту же минуту станешь для него пустым местом.

Иголочкин снимает китель и фуражку, возвращает хозяину. Допивает из своего стакана, смачно целует генерала и, надевая на ходу пальто, выходит из дома на улицу.

— Что за военное учреждение? — тихо спрашивает Степан.

— Никакое не военное. Дом принадлежит доктору.

— Ясно. Какое-нибудь бывшее военлечуправление. Подумать только, генералы на аборты переключились.

Дверь им открывает Фрина. Откуда-то из глубины помещения часы бьют полночь. Высокая блондинка с пышными, ниспадающими на плечи локонами, в черном строгом коротком халатике, кося правым глазом, улыбается пришедшим спокойной милой улыбкой, как хорошим знакомым. Свет в большой белой прихожей приглушен, его источник находится в античной арке и мягко скатывается по играющим световыми пятнами малахитовым колоннам. Блондинка представляется просто. Ее зовут Фрина. Она провожает несколько настороженных Катю и Степана по коридору с мерцающими окладами в комнату, где их ждет понтифик. Артемий стоит у среднего из трех высоких овальных окон и смотрит в темноту ночи. Фрина оставляет гостей и беззвучно исчезает. Степан и Катя замечают на полу белого петуха, который усердно клюет крупные отборные зерна, не обращая внимания на вошедших. Бросается в глаза и место, где рассыпано зерно. Оно представляет собой большой, исчерченный чем-то черным по белому мрамору пола круг. Он разделен на сектора, каждый при этом обозначен буквой. Степан кивает Кате головой, улыбается иронической улыбкой, мол, вот таким колдовством будут избавлять ее от зачатия. Артемий, продолжая глядеть в окно, обращается к ним:

— Петух предназначен дать ответ мужчине, увидевшему его.

— Мне? — удивляется Степан. Вертит головой в разные стороны. Но никого, кроме античных бюстов, смотрящихся в полумраке почти живыми, не находит.

— Тебе, — подтверждает понтифик и, оторвавшись от окна, подходит к ним. Сегодня он в другом наряде. Черной шелковой рубашке, легких черных узких брюках и белых теннисных тапочках. Протягивает вперед руки для приветствия. Катя склоняется в неосознанном желании поцеловать доставшуюся ей. Степан коротко пожимает своей правой левую хозяина. Катя смущается и тоже отвечает рукопожатием.

— Меня зовут Артемий, — непринужденно представляется понтифик. — Я — жрец в этом подобии храма. Я редко кому позволяю общаться со мной после полуночи. Присядьте на диван. Не будем мешать священному петуху. Он совершает одно из древнейших пророчеств.

Способ, дошедший до нас из глубин тысячелетий. Благодарение за это античному философу Ямвлиху, восстановившему мистические обряды древних оракулов. Пока петух продолжает движение по кругу — означает, что духи еще не вступают в общение с нами. Но прошу, Степан, тебя внимательно следить за поведением петуха. Я буду диктовать те буквы, которыми обозначены сектора, где петух станет клевать зерна. Буквы греческие. Поэтому сообщение придет на греческом языке. Я вам потом переведу.

Степан решает отшутиться по этому поводу и дать колдуну понять, что ни в какие предсказания он не верит. И вообще лучше бы он поскорее занялся Катей. Но происходит непредвиденное. Петух вдруг подскакивает, кукарекает что есть мочи и начинает метаться по кругу, с быстротой заклепочной машины склевывая зерна в разных секторах. В гулкой тишине раздается стук его клюва о мрамор пола, и властный голос Артемия, четко объявляющего буквы: «эпсилон», «эта», «дельта», «омикрон»…

Степан и прильнувшая к нему Катя завороженно наблюдают за петухом. Его замысловатые кружения наполняются каким-то мистическим смыслом. Кате страшно. Степан, обладая прекрасной зрительной памятью, с азартом запоминает буквы.

Петух очумело носится внутри круга. Артемий продолжает выкрикивать буквы. Степан в такт ему кивает головой. Так продолжается довольно долго. Пока петух бессильно не замирает на месте. Потом пытается кинуться сначала вправо, но, оглянувшись, меняет направление движения, тормозит крылом и, потеряв равновесие, шлепается на остатки зерен. Встает, поджимает одну ногу, вскидывает голову, закрывает глаза и уже окончательно замирает. Понтифик дергает за шнур, свисающий с потолка в углу комнаты. Раздается перезвон колокольчиков. В комнату входит Фрина. Забирает не подающего признаков жизни петуха и выносит его. Артемий подходит к фонтану, подставляет руки, и в них ударяет струя воды. Степан переглядывается с Катей. Обоим немного не по себе. Артемий спрашивает:

— Степан, скажи, агнец мой, ты запомнил буквы в том порядке, в котором я их называл?

— Естественно.

— И готов повторить?

— Нет проблем.

Артемий стряхивает воду с рук. Снова дергает за шнур. На зов колокольчиков появляется та же блондинка. У нее в руках две черные дощечки и тонкие белые мелки. Раздает их Степану и Артемию. Из комнаты не выходит, а отступает ближе к мраморным бюстам.