ТРАГЕДИЯ 22 июня: БЛИЦКРИГ ИЛИ ИЗМЕНА? - Арсен Мартиросян

И еще одна небольшая иллюстрация приемов Радзинского. Не знаю, зачем ему потребовались записки Чадаева. Может быть, потому что в воспоминаниях Молотова, Жукова, Микояна нет «фактов», которые нужны драматургу? Возможно. Но для этого Чадаева надо было сделать очевидцем тех разговоров, что велись в кабинете главы Правительства. Что Радзинский и делает, уверяя читателей книги, что в первую военную ночь Чадаев находился в кабинете И. В. Сталина. Далее Радзинский сообщает, что И. В. Сталин поручал Чадаеву вести краткие записи всех заседаний Правительства и Политбюро, проходивших в его кабинете. Отсюда читатель должен сделать вывод, что все записи Чадаева — это вмешательства очевидца. Однако — вот штука! — ночью и утром 22 июня Чадаев в кабинет председателя Совнаркома даже не заходил. Это прямо следует из его интервью Куманеву.

Но и от себя Радзинский описывает в виде комментария, как встретил войну И. В. Сталин. И вот как он это делает. Чадаев пишет (допустим, что это он пишет): Тимошенко доложил, что «нападение немцев следует считать свершившимся фактом». Затем драматург живописует, с каким трудом говорит И. В. Сталин. Наконец, он предлагает Молотову связаться с Берлином и немецким посольством. Душевед-драматург комментирует: «Он еще цеплялся за надежду: а может, все-таки провокация!» Это самый излюбленный прием Радзинского: объяснять, о чем думал в тех или иных обстоятельствах И. В. Сталин. Молотов и Жуков говорят лишь об указании И. В. Сталина позвонить в посольство. А Микоян вообще умалчивает об этом эпизоде. Ну, даже если И. В. Сталин и сказал, что надо связаться с Берлином, то что из этого следует? Ведь глава Правительства еще действительно не знает, что началась именно война, а не какие-то крупные провокации.

Далее Чадаев пишет: «Политбюро утвердило обращение к советскому народу. В 12 часов его зачитал Молотов». Душевед тут же комментирует: Ом выставил Молотова вперед; он подписывал пакт — пускай и расхлебывает. А пока вместе составляют обращение к народу — два партийных журналиста…». «Оба» они ничего не «составляли». Обращение писал Молотов. И это Радзинскому известно, так как ниже цитирует Молотова из книги Чуева, который рассказывает автору, как писалось и редактировалось обращение. А главное, душевед вновь знает, почему И. В. Сталин не стал выступать 22 июня. Конечно, историк Радзинский, получающий, как и другие «демократы», политическое образование на кухне, не в состоянии понять мотивов сталинского решения, хотя и знает о них. Но драматург Радзинский не может не видеть разницы между выступлением Молотова 22 июня и выступлением И. В. Сталина 3 июля. И не может не помнить, что с такой речью 22 июня И. В. Сталин выступить не смог бы.

Когда я читаю и слушаю всех этих радзинских, у меня из головы не выходит один и тот же вопрос: действительно ли они своими убогими мозгами не могут понять, что люди, о которых они пишут и говорят, сознавали свою ответственность за судьбу социалистического государства, за судьбу советского народа и думали о том, как противостоять врагу, а не о сверхличных интересах? Или все и всё понимают?

«Страна ждет выступления всезнающего бога, а бог пока молчит, ждет, — объясняет Радзинский читателям, — что будет на фронтах. И подыскивает первых виновных». Ну да, хороших вестей с фронтов нет, делать руководителю партии в главе правительства нечего, и он, пользуясь затишьем, думает, на кого же это свалить вину за первые поражения. Через 8 строчек Радзинский сообщит читателям: к вечеру И. В. Сталин нашел первого виновного — командующего Западным фронтом Павлова. Как же об этом узнал душевед? Да опять же из воспоминаний Чадаева. Вечером И. В. Сталин (между прочим, вечером он был на даче, что, и управляющего делами он взял с собою? — Авт.) «гневно выражал недовольство действиями командующего фронтом». Ну и что? Драматург понимает, что критика И. В. Сталиным Павлова — призрачное основание для его вывода. Надо что-нибудь повесомее. У Радзинского это «повесомее» тут же находится. Он цитирует рассказ Чадаева о докладе Тимошенко, смысл которого в том, что на Западном фронте совсем плохо, уничтожена едва ли не вся авиация Красной Армии. «Это чудовищное преступление. Надо головы поднимать с виновных», — говорит в записках Чадаева И. В. Сталин. «И тут же, — пишет Чадаев, — поручил НКВД расследовать это дело». Далее драматург пишет от себя: «Двенадцатичасовой рабочий день закончился в 17.00. Последним из кабинета вышел Берия — видимо, после обычных решений: виновных расстрелять».

Вот такую мрачную картину рисует драматург. Только Чадаев не мог написать, что И. В. Сталин дал поручение НКВД «расследовать это дело». Радзинский мог. Все эти радзинские, вбивая в сознание советских людей, а теперь граждан России представление о Советском Союзе времен И. В. Сталина как государстве беззакония, правового беспредела, в котором законом были лишь приказы узурпатора, похоже, все-таки и в свои умишки забили эту чушь.

Не мог честный Чадаев припасать И. В. Сталину то, что он не мог сказать. Дело в том, что еще 8 февраля 1941 г. Особые отделы Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР были ликвидированы, а их функции переданы Третьем управлению НКО и НКВМФ СССР. Поэтому И. В. Сталин не мог поручить НКВД или лично наркому Берии «разбираться» с командованием Западного фронта. О чем и свидетельствует постановление заместителя начальника следственной части 3-го управления НКО СССР Павловского об аресте Павлова. Постановление утверждено наркомом обороны маршалом Тимошенко 6 июля 1941 г. (на самом же деле это не так — оно было подписано лично Г. К. Жуковым, и он же упек за решетку, а затем и довел до расстрела чуть ли не все командование Западного франта, что было обусловлено очень специфическими обстоятельствами в стратегическом «предвидении начала войны самим Жуковым, о чем речь еще впереди, уважаемый коллега Горяченков, к сожалению, упустил из виду, что с 03.02 по 17.07.1941 военная контрразведка находилась в подчинении НКО СССР, т. е. тем же Жукову и Тимошенко; кстати, как убедимся из дальнейшего анализа, за день до изъятия системы особых отделов из НКО и передачи их вновь в НКВД Жуков и Тимошенко уже письменно готовили на плаху голову также и командующего Юго-Западным фронтом Кирпоноса! — А. М.).

У Радзинского вообще не было никаких оснований, кроме патологического неистребимого желания бросить лишний комок грязи в И. В. Сталина, убеждать читателей в том, что он оскал 22 июня виновных. Все, что известно, говорит о том, что И. В. Сталин был озабочен одним: помочь Павлову в руководстве войсками. 22 июня он направил в Минск высокочтимого им маршала Шапошникова, но, к сожалению, маршал заболел и ничем не смог помочь Павлову (это не так, Шапошников помог, но Павлов проигнорировал его помощь. — А. М.). Поэтому 26 июня И. В. Сталин отзывает Жукова с Юго-Западного фронта и поручает ему вместе с Тимошенко и Ватутиным подумать, «что можно сделать в сложившейся обстановке». В 10 утра 27 июня Жуков передает в штаб фронта соответствующий приказ Ставки. Рано утром 30 июня Жуков вновь дает указание Павлову, что должны предпринять войска фронта для отражения немецкого наступления. Бесполезно, наши войска отступают… И только тогда И. В. Сталин приказывает Жукову отозвать Павлова в Москву. На следующий день его отстраняют от командования фронтом. Но очевидно, что и в те дни ни И. В. Сталин, ни члены Политбюро еще не приняли решение о привлечении Павлова к уголовной ответственности. Напомню, что постановление о его аресте было подписано и утверждено лишь 6 июля.

Невозможно своими словами пересказать содержание главы «Первые дни войны» книги Радзинского. Он мобилизовал весь свой писательской талант, чтобы изобразить И. В. Сталина нечеловеком. Даже то, что И. В. Сталин не оставил в тылу сына Якова, и это Радзинский вменил ему в вину: «Что ему сын! Его страна гибла! Гибла великая мечта!». Так забрасывая И. В. Сталина грязью, драматург добрался до конца июня. И подчеркивает: «29 и 30 июня записей в Журнале нет». И объясняет: «В таинственные дни уединения бывший семинарист решил призвать на помощь отвергнутого им Бога». Радзинский не называет дат, но композиционно он так выстроил описание этих двух дней, что получается, будто И. В. Сталин именно с этих дней стал поддерживать православную церковь, хотя такое решение И. В. Сталин принял, скорее всего, в августе 1943 года (и это не так, потому что полное дезавуирование преступных указаний Ленина об уничтожении Русской православной церкви Сталин начал уже с 1933 г., а апогея сталинская отмена антицерковных запретов достигла уже в 1939 г., что легко подтверждается архивными данными. — А. М.). Во всяком случае с иерархами РПЦ он встретился еще в сентябре этого года. Это о таких «откровениях» говорят: бред сивой кобылы. Но этот бред, а вся книга Радзинского такой же бред, — тщательно продуманные приемы дискредитации И. В. Сталина. Чем же в действительности он занимался 29 и 30 июня? Прежде всего надо сказать, что И. В. Сталин «не исчезал», как это пытаются внушить Волкогонов, Радзинский в прочие «борцы со сталинским злом». 29 июня, это есть и в воспоминаниях Микояна, И. В. Сталин и несколько членов Политбюро посетили Наркомат обороны. Жуков к этой информации добавляет, что И. В. Сталин в тот день приезжал и в Ставку Главного командования (м. «Кировская»). А 30 июня на даче у И. В. Сталина члены Политбюро обсуждали состав Государственного Комитета обороны.